Элен Каррер д’Анкосс - Александр II. Весна России Страница 19

Реформа 1861 г. несла в себе определенные противоречия, которые проявились в будущем. Наделы, переданные крестьянам, были недостаточными и часто по размерам уступали тем, которые они обрабатывали до реформы, хотя она предполагала, что их площадь останется той же. В плодородных южных регионах размеры наделов после 1861 г. иногда на 40 % уступали дореформенным. К тому же во время передела земли крестьян зачастую разделялись лесами и реками, и, чтобы получить к ним доступ, им вновь приходилось вести переговоры с бывшими собственниками и связывать себя новыми обязательствами. Количество крестьян, получивших наделы, недостаточные для того, чтобы прокормиться, в целом оценивается в 42 %. 30 тысяч дворян оставались собственниками 95 млн десятин[64] лучших земель, в то время как 20 млн «освобожденных» крестьян должны были делить между собой 16 млн десятин пахотных земель. Ясно, почему крестьяне иногда реагировали на такое положение вещей возмущением.

В долгосрочной перспективе реформа породила еще две проблемы. Прежде всего в деревне разрасталась безработица, ибо после переходного периода бывшие крепостные уже не должны были работать на своих бывших владельцев. Но имея в своем распоряжении меньшее количество земли, они не всегда могли ею воспользоваться. Что касается мира, сохранившегося после реформы — пусть даже резоны, лежавшие в основе этого решения, были во многих отношениях справедливы: можно ли было предоставлять освобожденного крестьянина самому себе после стольких веков крепостничества? — он также оказывал воздействие на сельскую жизнь, тормозя ее модернизацию. А ведь последняя просто напрашивалась, тем более что в течение нескольких лет демографический рост в России[65], население которой за двадцать лет увеличилось с 70 до 99 млн жителей, затронул прежде всего деревню, в которой ежегодно появлялось на свет около миллиона детей. Земли, чтобы прокормить растущее население, не хватало. Требовалась модернизация сельскохозяйственной техники, а сельская община крайне настороженно относилась к таким переменам. Столкнувшиеся с этими трудностями, обремененные долгами крестьяне выражали растущее недовольство и мечтали о том, чтобы их наделили новыми землями, теми, которые остались за помещиками.

Эти недостатки реформы объясняют реакцию, иногда сопровождавшуюся насилием. Предосторожности, принятые во время чтения Манифеста, — меры по усилению правопорядка, запрет стихийных собраний — обеспечивали поначалу относительное спокойствие. Но всего через несколько месяцев начались восстания, зачастую вызванные верой крестьян, что есть настоящий Манифест, якобы подмененный дворянами подложным манифестом, которым урезалось дарованное им Александром II. Граф Монтебелло, сообщая об этих волнениях, в первую очередь в Поволжье, напомнил министру иностранных дел о русской традиции самозванцев, выдававших себя за настоящего государя, и связал с ней мысль о подложном манифесте, призванном, как и лже-царь, обмануть людей. Александр Никитенко, сын крепостного и профессор Московского университета, записал в своем дневнике: «Опасаются тревог и вспышек, которые, как мутные волны, все больше и больше нас охватывают со всех сторон и которые угрожают нам в будущем кровавым потопом». Волнения, охватившие летом 1861 г. различные регионы, убедили Александра II, что освобождение крестьян не решит всех проблем, что необходимы другие фундаментальные реформы, которые находились в стадии разработки одновременное «Положениями» 1861 г.

Реакция дворянства: зародыш оппозиции

Для дворянства, за исключением небольшой его части, исповедовавшей либеральные взгляды, реформа означала после провала дворянского заговора 1825 г. второе поражение. Государь одним росчерком пера уничтожил общественный порядок, основанный на крепостничестве и привилегированном статусе дворянства. Отныне оно принялось размышлять о своем месте и роли в обществе.

Несмотря на выраженную враждебность по отношению к реформе, дворянство было неспособно помешать ее появлению на свет. Поскольку Александр II включил его в подготовительную работу, это скорее сковывало оппозиции руки, но не давало возможности отстаивать свои позиции. Милютин ясно выразил условия русской политической проблемы в 1859 г.: «Никогда, пока я стою у власти, я не допущу каких бы то ни было притязаний дворянства на роль инициаторов в делах, касающихся интересов и нужд всего народа. Забота о них принадлежит правительству; ему и только ему одному принадлежит всякий почин в каких бы то ни было реформах на благо страны».

Эта концепция ущемляла дворянство, но оно не могло ей противостоять во время великих дебатов 1858–1861 гг. Однако после осуществления реформы дворяне не успокоились и стали объединяться, чтобы наилучшим образом защитить свои интересы и продолжить обрабатывать свои земли с максимальной выгодой для себя. С начала 1861 г. в большинстве губерний образуются дворянские собрания, чтобы вместе выходить из сложившейся ситуации и, возможно, смягчить воздействие других, также не удовлетворявших их реформ.

Несомненно, не все дворянство придерживалось крайней позиции некоего Николая Александровича Безобразова, который сразу же по объявлении Манифеста подверг сомнению законность принятых мер и потребовал нового обсуждения фундаментальных принципов реформы. Он направил дворянству большинства губерний записку с изложением своих взглядов, пытаясь привлечь достаточно сторонников для создания настоящей оппозиционной группировки или даже партии. И если на этот радикальный демарш откликнулись крайне вяло, действия, предпринятые графом Владимиром Петровичем Орловым-Давыдовым, напротив, получили отклик. Для него, разумеется, подвергать сомнению реформы было слишком поздно, поскольку передача земель уже осуществлялась; но было необходимо организовать сельское хозяйство согласно современным методам и побудить новых собственников к личной инициативе. Роль, отведенная сельской общине, говорил он, выглядела в этом отношении несовместимой с требованиями преобразований экономических отношений в деревне, особенно с установлением мирных отношений между помещиками и освобожденными крестьянами.

По мнению Орлова-Давыдова и его соратника Василия Андреевича Краинского, крупного помещика, который участвовал в рамках уездного комитета своей губернии в подготовке реформы в конце 50-х годов XIX в., ошибки, допущенные при организации сельской жизни в 1861 г., были совершены под влиянием «демократической партии, которая смешивала коммунистические теории с вопросом освобождения крестьян». Именно этой партии, говорил Орлов-Давыдов, обязано общество совершенно искусственному противопоставлению власти и дворянства при подготовке реформы и конфликту, также бесполезному и лишенному оснований, между дворянством и крестьянством.

Проблема, которая заслуживает внимания, это открытое желание сблизить власть и дворянство, противопоставив их тем, кто отстаивает коммунистические идеи, а главное — бюрократии, которую считали главной виновницей изоляции дворянства. Мы здесь на самом деле соприкасаемся с основной проблемой политической организации — проблемой сословий. Уже в 1859 г. крупный либеральный экономист Владимир Безобразов (не путать с поборником консерватизма, упомянутым выше) писал, что «дворянство, замкнувшись в своем сословном статусе, готовило верховенство бюрократии к абсолютной государственной власти». Но после реформы большинство аристократов выбрало противоположную позицию, считая, что их независимость от бюрократии могла обеспечить только возросшая приверженность разделению общества на сословия и своим традициям. Чтобы добиться этого, многие дворяне считали, таким образом, что дворянское сословие должно стать настоящим независимым политическим институтом, с которым империя будет общаться на равных, а не как с вассалом.

Дворянские собрания 1862 г. активно обсуждали, какую позицию стоит занять по отношению к реформе крестьянского статуса, но не менее остро стоял вопрос о статусе самого дворянства и его интересах. Именно на первом из этих двух пунктов мы здесь остановимся — на политических вопросах, связанных с последовавшими реформами.

В большинстве своем дворянство допускало, что реформа необратима и даже некоторые из его представителей открыто объявляли, что прежний статус крестьянства и дворянская привилегия владения землями отжили свое. Из такого реалистического видения перемен проистекали две проблемы, связанные с возможностью для дворянства адаптироваться к новым условиям без ущерба для себя. Прежде всего, как избежать потери слишком большой доли своих владений при этом частичном переделе собственности? В основном дворянские собрания настаивали на том, чтобы выкупные операции ускорялись, а помещик мог получить компенсацию не государственными банковскими билетами и процентными бумагами, а деньгами. Дворянство, приняв реформу, рассматривало землю как объект купли-продажи и добивалось устранения всех препятствий на пути этой трансформации земельной собственности. Но в действительности — и это вторая проблема, которую быстро осознало дворянство — земля не является товаром, подобным всем прочим, который можно обратить в деньги, ибо «она больше не есть добро помещика и не есть добро крестьянина. Как же тогда ожидать того, что кто-то нам даст деньги за нашу землю, когда мы даже не знаем, какая часть этой земли наша?».