Франсуа Блюш - Людовик XIV Страница 2

На нас всех в большей или меньшей степени оказал влияние сей сборник небылиц, переполненный язвительной критикой. В связи с этим автор настоящей книги уверен — его пролог вызовет шквал обвинений в излишней полемичности, чрезмерной критике, агрессивности, тогда как цель его проста и заключается в том, чтобы сказать: «Довольно сводить счеты», или крикнуть как офицер в бою: «Не стрелять!» Кстати, теперь надо открыть досье Людовика XIV и обязательно найти для него страстного адвоката, и не потому что Сен-Симон, Мишле или Лависс играли роль прокурора. В самом начале, когда только подбирались документы для этой работы, мы мало симпатизировали этому королю. Он нам казался холодным, бесчувственным, не допускавшим никого к себе близко, находящимся в абсолютном плену государственных интересов. Но в процессе работы с годами облик короля менялся, становился колоритнее. Мы увидели: здесь монарх не тождествен самодержцу, что Король-Солнце не считал себя Аполлоном, что самый могущественный государь, самый знаменитый король в христианском мире тех времен был личностью гуманной и, пожалуй, глубокочеловечным, если судить по словам и делам его, по манере карать и миловать, а не по сентиментальным слабостям.

Из этого не следует, что это царствование было безоблачным, а король без недостатков. Антипротестантская политика, отчасти объяснимая в начале его царствования, остается неоправданной — в конце. Преследования августинцев, знаменитых янсенистов имели моральные последствия более серьезные, чем материальное разрушение аббатства Пор-Рояль. Канал реки Эр, разоренный Пфальц нисколько не способствовали славе короля. В книге не избежать этих тем. Но автор считает нужным сказать, что светлое начало преобладает над темным в течение всех 72 лет царствования (1643–1715) Людовика XIV, из которых 54 года приходятся на его личное правление (1661–1715), Чтобы удостовериться в этом, надо лишь прочесть последние труды Хэттона{197}, Корвизье{165} и Жана Мейера, статьи Мунье{249}, Фростена[3], Таймита[4]. Стоит лишь обратиться к источникам, достойным доверия. Те, которые написаны блестяще — мы уже знаем это, — необязательно являются наиболее достоверными. Среди свидетелей этого правления, заслуживающих внимания, имена Данжо{26}, Сурша{97}, мадам де Лафайетт{49}, маркизы де Севинье{96}, иногда аббата де Шуази{24}, человека любознательного и язвительного, и часто Жана Расина{90}. Надо еще все рассматривать с разных точек зрения. Простое хронологическое сопоставление позволяет, например, объяснить борьбой с голодом изменение морской тактики (1693)[5] короля. Одно лишь напоминание о религиозном воспитании молодого короля показывает, что его антипротестантизм и антиянсенизм, рано укоренившиеся в набожной натуре, идут от детского катехизиса:[6] здесь политические темы и аргументы, даже самые яркие, будут всегда на втором плане.

Что касается французского XVII века, то здесь, видимо, уже нельзя надеяться на открытие множества новых документов. Однако остается еще многое открыть в прямом смысле этого слова, то есть снять завесу. Пренебречь простыми вещами, предположить, что знаешь некоторые факты, а потом, не использовав, забыть их — вот в чем ошибка человеческого разума. Вот почему, желая приподнять завесу над сокрытыми фактами, автор хотел напомнить о фактах известных. Историк не должен только возносить хвалу чему-то или только порицать что-то. Если же историк не может удержаться от решительной оценки, то все-таки он не должен себя считать Миносом, Эаком или Радамантом. Такое правление (хотя бы даже с точки зрения длительности), как правление Людовика Великого, в силу ряда вещей неотделимо от биографии монарха. Количество провинций, увеличивших территорию Франции, представляет больший интерес, как нам кажется, чем количество любовниц короля. Если в течение трехсот лет к имени Людовика XIV присоединяют часть видимого баланса, то есть пассив, то законно было бы, чтобы сбалансировать счета, записать также актив. Надо быть честным. Поскольку королю, а не Лувуа ставят в вину сожжение Пфальца — и это справедливо, ибо абсолютный монарх отвечает абсолютно за все — и если королю больше, чем Кольберу, вменяют в вину преследование министра финансов Фуке, то не следует в то же время ставить в заслугу лишь одному Кольберу покровительство искусствам и литературе, недооценивая вклад в это Людовика XIV; или приписать Лево, Ленотру и Мансару славу создания Версаля в ущерб коронованному автору.

Абсолютная власть чаще, чем всякая другая, имеет свой круг обязанностей, поэтому отказывать ей во всякой положительной роли было бы в некоторой степени парадоксально.

Глава I.

КОРОНАЦИЯ ЛЮДОВИКА БОГОДАННОГО

Коронация французских королей — торжественная церемония, которая происходит обычно в Реймсе в церкви Святого Ремигия и на которой присутствуют принцы и пэры Франции. Архиепископ совершает там миропомазание французских королей, творит на челе образ креста святым елеем, ниспосланным с небес в священном сосуде. Король клянется во время коронации соблюдать законы Церкви и государства. Король через миропомазание во время коронации приобщается в какой-то мере к священному сану. В прежние времена правление наших королей начиналось лишь со дня их коронации.

Бывают торжества, которые запечатлеваются в душах людей на века: крещение Хлодвига, коронация Карла VII, может быть, даже коронация Генриха IV. Некоронованный Генрих Наваррский не покорил бы так легко великое королевство и столько сердец. Другие же церемонии, напротив, вытесняются из памяти людей. Кто говорит сейчас о коронации Людовика Великого? Кто вспоминает об этой дате? А тем не менее в Реймсе 7 июня 1654 года, через полгода после окончания Фронды, был скреплен печатью ко всеобщей славе и радости и к выгоде того, кто еще не Аполлон и не Король-Солнце, тройственный контракт-кутюма, который у нас соединяет монарха с Богом, с народом и знатью.

В такой необычный день самый простой очевидец, глядя на короля и слыша его слова, осознает религиозный характер французской монархии. Король-отрок весь в набожном экстазе прочитывает в каждом символе «восьмого таинства» священные истоки, составные части и ограничения своей власти.

Беспокойная ночь накануне

В среду, 3 июня 1654 года, Реймс переживает большое волнение. В его стенах находится пятнадцатилетний король Людовик Богоданный. Он получил ключи от города в присутствии именитых горожан, двух тысяч всадников и семи тысяч солдат. Он доехал в карете до собора Богоматери, где уже находятся епископ Суассона, предстоятель провинции (кресло архиепископа на данный момент было вакантным), а также Их Преосвященства из Нуайона и Бовэ в епископском облачении и каноники в золототканых одеждах. Епископ Суассона приветствует Его Величество. Он говорит с ним о Хлодвиге и о святом Ремигии. Он заявляет, что все вельможи и простолюдины, князья Церкви и знатные люди королевства преклонят колени, изъявят королю свою покорность и выскажут ему свое уважение: «Вам, государь, который является помазанником Господа, сыном Всевышнего, пастырем народов, правой рукой Церкви, первым из всех королей Земли и который избран и дан Господом, чтобы нести скипетр Франции, расширять ее славу, способствовать распространению благоухания ее лилий, чья слава превосходит славу Соломона от одного полюса и до другого, и от востока до запада (именно так — sic), делая из Франции Вселенную и из Вселенной Францию»{55}.

Во время большого молебна, когда играл орган и оркестр, а издалека слышался другой «концерт» — стрельба из пушек и мушкетов, — Людовик имел возможность поразмышлять над смыслом миропомазания. Прелат только что назвал его помазанником Божьим, ибо всякая власть от Бога. И католики и протестанты в этом убеждены. Никто не оспаривает в таком случае утверждение святого Павла: «Несть власти не от Бога»[7]. Но король Франции не только наделен божественным правом. Он помазанник Божий и Мессия, как прежде царь Давид, ибо духовенство, законники и народ считают, что судьба французской монархии предопределена свыше. Только у нас монарха называют старшим сыном Церкви — имея в виду дату и обстоятельства крещения Хлодвига — и наихристианнейшим королем. Итак, когда Его Преосвященство Симон Легра произносит эту льстивую литанию: сын Всевышнего, пастырь народов, правая рука Церкви, первый из королей Земли, тот, который способствует распространению славы Франции с севера на юг и «с востока на запад, делая из Франции Вселенную и из Вселенной Францию», он лишь предвосхищает тезисы Боссюэ. Церковь не стала дожидаться Орла из Mo (прозвище Боссюэ. — Примеч. перев.), чтобы соединить божественное право и абсолютную монархию, божественное полномочие и исключительную верховную власть.