Владимир Лапенков - История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории. Страница 2

В случае с Марией Гимбутас еще нельзя говорить о «сознании женщины» в исторической науке, это еще не философия феминизма в ее чистом виде, тут недостает эмоций и обвинительного уклона. Но вот вам развитие темы. По мнению Риан Айслер («Чаша и клинок»):

«… Прервав длительное ровное развитие, направляемое партнерской моделью общества, они принесли с собой совершенно иную систему общественного строя. В ее основе лежало возвеличивание силы, скорей отбирающей, нежели дающей жизнь. Это была сила, чьим символом стал "мужской" Клинок, которому, как свидетельствуют раннекурганные пещерные рисунки, буквально поклонялись индоевропейцы. Ибо в их обществе господства, управляемом богами — и мужчинами-воителями, это была высшая сила. С появлением на доисторическом горизонте этих захватчиков — а не потому, что, как иногда говорят, мужчины постепенно обнаружили свою немалую роль в продолжении рода, — Богиня и женщина были снижены до положения жены или наложницы. Постепенно мужское господство, военные действия и порабощение женщин и более мягких, более "женственных" мужчин стало нормой».

Что ж, вызов принят. Публицист Игорь Джадан продолжает и комментирует тему в статье «Сумерки богинь» (www.russ.ru/politics):

«Таким образом, первым классом собственников были мужчины-воители, а первой собственностью — женщины и "женственные мужчины"… В свете этого, совершенно очевидно, прогрессивного поворота истерические всхлипы Риан Айслер по поводу утраченного "золотого века" немного напоминают ностальгию по Советскому Союзу: что с того, что общество было в то время менее агрессивным и более гуманным, если оно не смогло найти адекватный ответ на возникшие угрозы, народ потерял волю к борьбе за выживание, а правящий класс не сумел защитить даже самого себя?! Перед нами пример того, как стремление осуществить культурную трансформацию для закрепления новых общественных отношений может изменить всю эстетическую вертикаль и, по сути, впервые в истории человечества построить некое искусственное культурно-идеологическое новообразование — "сакральную вертикаль", сильно отличающуюся от вертикали эстетической. Сакральная вертикаль, несмотря на свою искусственность и часто нелепость, сумела доказать на практике свою высокую конкурентоспособность».

Звучит вполне актуально и, в принципе, не выходит за пределы нормальной научной полемики. Правда, сама проблема происхождения индоевропейских народов остается за скобками, как будто с нею все ясно… а это ведь не совсем так. Несмотря на неисчислимое и все растущее количество научных трудов и достоверно установленных фактов, число проблем, «темных мест» и «белых пятен» практически не уменьшается. Здесь незнание наше бесконечно, а знание смутно и ненадежно, подвержено постоянной переоценке. В связи с этим не стоит удивляться появлению (или — возрождению) теорий о происхождении ариев из Арктогеи-Гипербореи или из Тибета, а также появлению многих других не менее оригинальных идей… Вот, к примеру, что пишет историк Светлана Жарникова в своей статье, опубликованной в Интернете на сайте http://vedarya.org/yazich/zharnikova.htm:

«По нашему глубокому убеждению, не следует так упорно замалчивать гипотезу индийского историка Б. Тилака о вероятности наиболее древнего объединения предков арьев… в родоплеменные и племенные союзы именно в приполярных областях. Не только возможность, но полную вероятность этого факта он убедительно доказывает множеством описаний арктической природы, сохранившихся в памятниках древнеиндийской литературы»[2].

На местном уровне такие теории легко обрастают новыми любопытными подробностями, как, например, у томского краеведа Н.С. Новгородова, выводящего из Гипербореи, на полуострове Таймыр, едва ли Не все известные древние народы (http://hyperbor/narod/ru/www/graal/htm)[3].

Мы еще вернемся к этой и к подобным теориям, но сначала рассмотрим, по возможности кратко и не претендуя на истину в последней инстанции, как обстоят дела с научными теориями о происхождении индоевропейцев.

Парадокс, но если бы значительная часть известного лингвистического материала индоевропейских (ИЕ) языков до нас не дошла, то нам намного проще было бы определить вероятное место родины праиндоевропейцев. Информационная картина праиндоевропейского (ПИЕ) ареала, согласно строгой языковой реконструкции, включает в себя ссылки на самые различные трудносовместимые времена, регионы и формы хозяйственной деятельности. В этой модели присутствуют север и юг, лед, снег и жара; пихта, ель, сосна, виноград и шелковица; медведь, волк, рысь и бобр, но также — лев, слон, обезьяна, леопард, шакал и краб. В ней сочетаются скотоводство и земледелие, охота и рыболовство, все типы ремесел и судоплавание, признаки оседлости (город, свиноводство) и кочевничества (овца, лошадь, упряжь, колесница). При такой глобальной общности странным кажется отсутствие единого религиозного пантеона и ряда ключевых терминов. Против модели изначального ареального праединства говорит также чрезвычайная разнородность внешних данных ариев и обрядов погребения.

Даже если мы обратимся к более узкому в пространстве и более позднему во времени ареалу….Например, к области древнейшей ИЕ ветви хеттолувийских языков (Малая Азия), то и здесь картина не станет яснее. При явном наличии — уже! — разделения праязыка на диалекты мы — все еще — не находим там целого пласта известных общих понятий и форм. Удивляет отсутствие некоторых основных наименований родства, элементов сельскохозяйственной и сакрально-ритуальной лексики. Ссылки Вяч. Вс. Иванова на якобы местную табуированность понятийного ИЕ фонда не кажутся достаточным объяснением. Есть и другие трудности: сложности определения антропологического облика хеттолувийцев и их погребальных обрядов, да и часть местного понятийно-лексического фонда определена была весьма условно.

Основные географические претенденты на место ИЕ прародины таковы: степи Северного Причерноморья и Приуралья (М. Гимбутас, Э. Грантовский), Балкано-Карпатье (В.И. Абаев, И. Дьяконов, Б. Горнунг и др.), Малая Азия и Ближний Восток (В.В. Иванов, Т.В. Гамкрелидзе, Г. Матюшин)[4]. Каждая из гипотез имеет свои сильные стороны, но также наталкивается на непреодолимые противоречия. Реальная антропологическая картина ИЕ расселения от Рейна до Волги представлена средиземноморским, «узколицым», европеоидным типом (преобладает)[5], палеоевропеоидным (кроманьоидным), арменоидным, нордическим и даже лапоноидным типами, что сразу снимает установку на происхождение от одной небольшой группы похожих друг на друга предков… Основной спор сводится к подстановке какой-либо археологической культуры к реконструированному ПИЕ языку.

Причем число различных археологических культур Юго-Восточной Европы явно превышает количество сопоставляемых с ними ИЕ языков; возможность для вольных интерпретаций здесь не ограничена. Немало и иных трудностей. Так, в области географического расселения индоевропейцев находилась цепочка балкано-карпатских культур (Варна, Эзеро, Караново, Старчево), которые не знали лошади, «вождизма», боевых топоров и военной экспансии, резко отличались антропологически (средиземноморский тип) и стилем хозяйства (развитые металлургия, земледелие, керамика) от степных соседей. (Правда, считать эти культуры слишком «феминистическими» трудно: мешает особая развитость у них кузнечного дела).

Схожая ситуация с культурами «золотого энеолита», Триполья и Майкопа, не являвшимися прямыми родственниками «ямников» или сменивших «ямников» народов. Возникает естественный вопрос: возможно ли эти культуры с многотысячелетней традицией свести к нулевому ИЕ субстрату?[6] С одной стороны, трудно поверить, что языки (в частности, имена и терминология), тысячелетиями там развивавшиеся, могли быть бесследно уничтожены, с другой — приходится смириться с тем фактом, что практически никаких надежных неиндоевропейских языковых следов из этого региона до нас не дошло.

Следование принципу «или-или» и привязка известного языка к некой конкретной археологической культуре заводят исследователя в безысходный тупик. Хуже того, многие теории происхождения ПИЕ нередко можно объяснить личными — идеологическими и местными патриотическими — пристрастиями их авторов. Кажется вполне правдоподобным, что индоарии и иранцы по происхождению и/или языку могли быть близки кругу срубно-андроновских культур (подробнее об этом можно прочесть в работах Е.Е. Кузьминой), и уж совершенно бесспорно происхождение из срубной культуры скифов и родственных им племен. Но это едва ли не единственное бесспорное наблюдение.

Прямолинейные отождествления, скажем, ямной, или катакомбной, культуры с индоиранским единством изначально спекулятивны, умозрительны. Тем самым автоматически игнорируются многие другие (возможно, родственные им) археологические культуры на территории «Ариан Вэджа»: многоваликовая, полтавкинская, абашевская, петровская, федоровская, алакульская и т. д.