Василий Галин - Гражданская война в России. За правду до смерти Страница 2

Однако большевики, придя к власти, провели выборы в Учредительное собрание, в призрачной попытке сохранить гражданский мир. Общее мнение политических сил отражали слова Керенского: «Даже после реакционного государственного переворота 7 ноября большевики (созвав Учредительное собрание) имели возможность погасить разгоравшееся в России пламя гражданской войны, предотвратить гибель и развал страны»{16}. На выборах в Учредительное собрание победила партия эсеров, программа которой была нацелена на максимальное удовлетворение народных чаяний: крестьянам она обещала землю, национальностям – федеративное и республиканское устройство новой России, солдатам – обращение к союзникам с требованием немедленного мира…

Эсерам оставалось только реализовать свою программу на практике, но они оказались на это неспособны. Еще имея большинство в Совете, они категорически не хотели брать власть в свои руки. Еще тогда, в сентябре 1917 г., лидер партии В. Чернов резко обвинил своих соратников во «властебоязни», в привычке «топтаться вокруг власти». После разгона Учредительного собрания Чернов сетовал, что власть не была захвачена эсерами ранее. «Надо было, – упрекал он свою партию, – не упускать, когда все шло прямо к нам в руки, а не удержался за гриву – за хвост и подавно не удержишься»{17}.

«Властебоязнь» эсеров была связана с тем, что практическая реализация их программы неизбежно вела к непримиримому конфликту, как с праволиберальными силами, так и с существующими реалиями: помещики никогда не отдали бы землю добровольно, казаки не согласились бы с расказачиванием[2]; союзники никогда не пошли бы на подписание немедленного мира, тем более «без аннексий и контрибуций»[3]:

Наглядный пример краха благих намерений эсеров и меньшевиков дал провал их инициативы проведения Стокгольмской мирной конференции: правительства США, Франции и Италии запретили выдачу паспортов своим социалистам, а британское – бойкотировало. Как констатировал американский историк Р. Уорт: «Социалисты и рабочие организации были слишком слабы, чтобы изменить политику своих правительств при помощи одних лишь нравственных протестов…», и не было «более яркого примера, чем этот решительный отказ союзников предоставить даже своим патриотически настроенным социалистам изучить почву для общего мирного урегулирования… Меньшевики и социал-революционеры… из-за стокгольмской неудачи понесли невосполнимую потерю престижа и были вынуждены уступить место тем социалистам, которые обещали вместо слов действие»{18},[4].

«Властебоязнь» эсеров была связана не только с внешними, для них, но и с внутренними причинами. Последние обуславливались той силой, которая привела эсеров к власти. Эта сила состояла из полуграмотной, жившей еще представлениями дофеодальной эпохи, но составлявшей почти 80 % населения России, радикализованной войной и революцией крестьянской массы, которой эсеры обещали вожделенную ею веками землю.

Как же выглядело политическое лицо той силы, которая привела эсеров к победе на выборах? Ее портрет рисовал в разговоре с У. Черчиллем один из лидеров партии эсеров Б. Савинков: «Крестьяне были в хозяйственном отношении независимыми. При своем простом образе жизни они всегда могли поддерживать свое существование и помимо всех современных условий цивилизации. Из кожи зверей они делали себе одежду и обувь. Пчелы давали им и мед, заменявший им сахар, и воск для освещения. Хлеб у них был, и было мясо, и разные коренья. Они пили, ели и работали в поте лица. Не для них были все эти слова: коммунизм, царизм, святая Русь, империя или пролетариат, цивилизация или варварство, тирания или свобода. Все это в теории было им безразлично, и не только в теории, но и на практике. Они были и оставались людьми земли и тяжелым трудом зарабатывали свой хлеб… В стране разрозненных хозяйственных ячеек, ничем не связанных между собой, жизнь велась по примеру Робинзона Крузо, так же удаленного от цивилизации…»{19}

Наблюдения Г. Уэллса дополняли общую картину: «Крестьяне совершенно невежественны и в массе своей тупы, они способны сопротивляться, когда вмешиваются в их дела, но не умеют предвидеть и организовывать. Они превратятся в человеческое болото…»{20} Это болото и поглотило все благие пожелания эсеровской партии: «В ряды эсеров, – вспоминал их лидер В. Чернов, – неудержимо стремилась пестрая и многоликая улица. Это напоминало бегство овечьего стада. Ничтожная горстка старых эсеров тщетно пыталась справиться с сырой, неоформленной массой, которая заполнила партию»{21}.

Противостоявшие эсерам праволиберальные силы, в свою очередь, никогда не согласились бы со своим поражением на выборах. Не случайно еще до того, как большевики без единого выстрела распустили Учредительное собрание, против него с оружием в руках выступили представители либеральной партии кадетов[5], правых партий и «белых» генералов. По их общему мнению, отраженному в словах ген. А. Деникина, рожденное в стихии бунта и насилия, «в дни народного помешательства», это Учредительное собрание «не выражало воли русского народа…»{22} По словам одного из лидеров кадетской партии Н. Устрялова: «Российское Учредительное собрание… было даже большей пощечиной идее демократизма, нежели даже весь большевизм»{23}. Другой кадет, юрист, ближайший сподвижник Колчака Г. Гинс был еще более категоричен: «Я остаюсь при убеждении…, что черновское Учредительное Собрание следовало стереть с лица земли…»{24}

Сам А. Колчак заявлял: «если у большевиков и мало положительных сторон, то разгон этого Учредительного собрания является их заслугой, это надо поставить им в плюс»{25}. А когда ген. Л. Корнилов в своем манифесте призвал к восстановлению Учредительного собрания разогнанного большевиками, взорвался сам лидер российских либералов П. Милюков. В своем письме ген. М. Алексееву по этому поводу он обозвал Корнилова дилетантом и авантюристом{26}. Видный представитель прежней элиты, крупный землевладелец, один из лидеров октябристов[6] С. Шидловский признавал: «большевики, сами того не подозревая, сослужили России огромную и незабываемую службу, разогнав Учредительное собрание под председательством Чернова…»{27}

«Белые» генералы приступили к формированию своих армий за два месяца до созыва Учредительного собрания: 2 (16) ноября 1917 г., по направлению «Союза спасения Родины», организаторами которого «являлись, главным образом, представители кадетской партии»{28}, на Дон прибыл ген. М. Алексеев для формирования Добровольческой армии. Создатели Белой армии Юга России считали этот день датой ее основания. Следующий шаг в развязывании Гражданской войны, по мнению американского историка П. Кенеза, сделал начальник штаба Ставки, исполнявший обязанности Верховного главнокомандующего ген. Н. Духонин. 2 декабря он, полностью осознавая последствия своего шага, подписал приказ об освобождении арестованных генералов, участников корниловского мятежа{29}. По словам Л. Троцкого, именно «эти беглые генералы (Алексеев, Деникин…[7]), положили начало гражданской войне»{30}.

9 декабря 1917 г., в День святого Георгия, началось наступление офицерской роты ген. М. Алексеева под командованием атамана А. Каледина на Ростов, в котором на выборах в Учредительное собрание и войсковое правительство большинство получили социалисты[8]. Этот день, утверждает Кенез, «может считаться неофициальным началом Гражданской войны»{31}.

Официально Гражданская война будет провозглашена 27 декабря лидером партии кадетов П. Милюковым.

Партии, потерпевшей на выборах в Учредительное собрание сокрушительное поражение – получившей менее 5 % голосов. В этот день лидер либералов опубликовал в «Донской речи» Декларацию, призванную легализовать Добровольческую армию, фактически ставшую формальным документом, объявлявшим Гражданскую войну. Инициатива создания Белой армии и развязывания Гражданской войны, уточнял «белый» ген. Н. Головин, принадлежала именно либеральной общественности: «вся наша либеральная интеллигенция была ярой сторонницей “прямого действия”, выраженного в наиболее решительной и короткой форме. В данном случае это вылилось в убеждение, что победа над большевиками достижима легко одной только вооруженной силой»{32}.