Николай Черкашин - Чрезвычайные происшествия на советском флоте Страница 2

Собрал в кают-компании командиров боевых частей и инженеров. Эдакий совет в Филях под Ян-Майеном…»

В. Погорелов:

«Стояло раннее утро. И люди всех континентов, начиная новый день, конечно, не подозревали, что их судьба, как и судьба планеты, решается сейчас не в ООН, не в Вашингтоне и не в Москве, во втором отсеке подводного ракетоносца. Да, да, точь-в-точь, как в мрачном полубредовом боевике. Спасение было не в казуистике международного права, а в решении замысловатой технической задачи: как не допустить расплавления урановых стержней, как охладить взбесившийся реактор? Инструкция предлагала отвести тепло, выделяемое ТВЭЛами, путём проливки или, понятнее будет сказать, — прокачкой активной зоны реактора водой. Но как?! Конструкция реактора не имела для этой цели специальной системы. А ведь механики К-19 во время приёмки корабля убеждали строителей, что магистраль аварийного расхолаживания реактора совершенно необходима. Но завод спешил с победным рапортом: „Есть первый советский атомный ракетоносец!“ И в ожидании потока звёзд и наград не посчитали нужным „усложнять конструкцию и без того сложного агрегата“. Эх, до чего ж мы сильны задним умом! И вот теперь эту систему надо было создавать из подручных средств и, самое страшное, монтировать её в отсеке с тройной смертельной нормой радиации! Без защитных костюмов (их не было у нас), голыми руками, в армейских противогазах, которые защищают от излучения с той же эффективностью, что и пресловутые белые простыни.

Но кому-то надо идти умирать… Никто не произносил высоких слов, но в подтексте, в подкорке это всё давно было — за нами даже не Москва, за нами шар земной.

Мир до сих пор не знает имён этих парней.

Лейтенант Борис Корчилов, было ему едва за двадцать.

Остальным и того меньше — восемнадцать, девятнадцать:

главстаршина Рыжиков;

старшина 1-й статьи Ордочкин;

старшина 2-й статьи Кашенков;

матрос Пеньков;

матрос Савкин;

матрос Харитонов.

Потом эти имена в таком же порядке лягут на могильные плиты. А пока у них ещё есть час, шестьдесят минут отсрочки — пока мы не всплывём, не откроем люк, пока электрики не приготовят сварочный аппарат, а дизелисты — дизель-генератор. У каждого своё дело. Вам выпал жребий согласно корабельному аварийному расписанию. Вы — кормовая аварийная партия. Ваш долг. Ваша присяга. Покурите пока. Всего лишь час. Курите, где хотите, вам сейчас всё можно. Это последняя радость жизни, отпущенная вам судьбой. Пусть будет сладок ваш „Беломор“.

Команды… Затеев и сейчас, спустя тридцать лет, готов повторить их одна за одной…

— По местам стоять, к всплытию!

— Акустик, прослушать горизонт!

— Приготовить шестой (реакторный. — Н.Ч.) отсек к проведению аварийных работ по плану механика!

— Противопожарный контроль возлагаю на помощника командира капитана третьего ранга Енина.

Шесть часов пять минут… Всплыли. Закачались… Но не сильно. Кажется, с погодой повезло. Хоть на этом спасибо…

По отсекам — голос Затеева:

— Отдраить верхний рубочный люк! Сигнальщика на мостик!

Всё как всегда. Привычный ритуал воссоединения с атмосферой матушки-Земли. На сердце лёгкая надежда: может, обойдётся? Не пожар всё-таки, гарью не тянет… Может, и радиация эта — только россказни? У страха глаза велики…

Ах, какой сладкий воздух льётся из шахты рубочных люков!

Бросьте папиросы, ребята! Лучше подышите напоследок. Вам осталось полчаса. А может, и нам всем…

Море почти штилевое… Правда, океанская зыбь ещё не улеглась, „коломбина“ наша переваливается с борта на борт. Хоть и утро, а солнце почти в зените — Арктика, вечный день. Вечный ли?..

Пара чаек пролетела над самой рубкой. Значит, земля неподалёку. По карте до острова Ян-Майен не больше ста миль… Вокруг — насколько хватает оптической силы бинокля — пустая ширь океана. И близка земля, да не наша. А под килем — три километра.

Одна беда не приходит. Радисты не могут связаться с Москвой. Подо льдами раскололи изолятор и залили антенну. Если рванёт, даже Главный штаб не узнает, чей ядерный гриб встал над Арктикой.

Работают оба дизеля, выдувая выхлопными газами океанскую воду из балластных цистерн. Частично вентилировали отсеки.

Связи нет как нет… Правый дизель-генератор готовят к работе в сварочном режиме. Электрики Стрелец, Калюжный и Токарь тянут от него в реакторный сварочные кабели…

Что это? Воздвигают эшафот для аварийной группы?! Или рабочие сцены сооружают подмостки для финального акта трагедии? Или ассистенты хирурга готовят операционный стол?

Связи нет.

Температура в реакторе растёт, уровень радиации в отсеках повышается. Час назад на пульте центрального поста (мозг корабля) дозиметры показали пять рентген в час, в турбинном отсеке — двадцать, в шестом, реакторном, — пятьдесят.

По кораблю нарастает аэрозольная активность… Это сменились вахты и по отсекам потащили радиоактивную „грязь“ на подошвах. Даже если ничего больше не случится, для нас всех это уже „доза на всю жизнь“. Но это было час назад, когда температура в каналах реактора ещё поддавалась приборному измерению — шестьсот градусов Цельсия. Теперь температурные датчики зашкалили. При тысяче двухстах градусах уран потечёт в поддон. Сколько там натикало сейчас — восемьсот, пятьсот, тысяча? Командир:

— Доложить об уровне радиации в отсеках!

От доклада стынет кровь в жилах:

— В реакторном — до ста рентген в час, в седьмом — пятьдесят. На пульте — двадцать пять – тридцать.

Счёт их жизней шёл на рентгены, часы и градусы… Связи нет, и теперь уже не будет. Антенна залита солёной морской водой…»

Н.В. Затеев:

«Я подозвал к себе лейтенанта Корчилова. Красивое, ещё юношеское, лицо, голубые глаза. Скольким девушкам кружили голову его пышные кудри!

Боже, что с ним теперь станется?!

— Борис, ты знаешь, на что идёшь?

— Да, товарищ командир.

Я вздохнул:

— Ну, так с Богом!»

…Потом, много лет спустя, когда портреты Затеева и Корчилова будут наконец опубликованы в «Правде», кто-то из читателей бросит убийственное: «Смотрю на фото: лейтенант погиб, а капитан жив…» Спустя тридцать лет отставной капитан 1-го ранга Затеев придёт в православный храм русских моряков — питерский Никольский морской собор — и зажжёт на панихиде поминальную свечу по командиру реакторного отсека лейтенанту Корчилову и всей кормовой аварийной партии…

С Богом — в ад!

Город Полярный. Вот она, «Хиросима», доживает свой век у заводского причала. Её последний командир капитан 1-го ранга Олег Адамов покажет мне потом тесную выгородку в реакторном отсеке. Именно сюда спустилась в шесть часов пятьдесят минут аварийная группа Бориса Корчилова.

Н.В. Затеев:

«Когда они вошли в отсек — увидели голубое сияние, исходившее от трубопроводов аварийного реактора. Они подумали, что начался пожар. Но это светился от дьявольской радиации ионизированный водород…»

С. Погорелов:

«Активность на крышке реактора, где им предстояло работать, уже достигала двухсот пятидесяти рентген в час. Ребята работали по два-три человека в группе, закутавшись в химкомплекты, натянув маски изолирующих противогазов. Но Борис Корчилов как „хозяин“ отсека присутствовал всё время. Он не вымерял, достанется ему больше, чем остальным, или меньше. Тогда об этом просто никто не думал. Молили Бога об одном — лишь бы не рвануло…

Им надо было отвернуть заглушку „воздушника“ на компенсирующей решётке и приварить медный трубопровод, который применяют для зарядки торпед воздухом высокого давления. Едва открыли заглушку воздушного спуска, как оттуда вырвалось облако радиоактивного пара. Пар заполнил выгородку и стал разлагаться на водород, который тут же начал возгораться то тут, то там голубыми вспышками. Мы предвидели подобную ситуацию. Шланги и огнетушители были на „товсь“. Пожар потушили в считанные минуты. Однако температура в выгородке подскочила до шестидесяти градусов. Пар заволакивал очки масок, матросы их стаскивали. Чем они дышали? Эту дьявольскую смесь уже и воздухом не назовёшь — сверхрадиоактивный аэрозоль. Ведь интенсивность радиации на крышке реактора из-за выброса пара повысилась до пятисот рентген!»

Кроме группы Корчилова в этой смертельной парилке — ещё два офицера, которые руководят монтажом самодельной системы, — инженер-механик Анатолий Козырев и командир дивизиона движения Юрий Повстьев.

Примерно через полтора часа всё было закончено. Охлаждение заработало. Все бросились к прибору АСИГ, показывавшему температуру в каналах активной зоны реактора.