Искандер Гилязов - Легион «Идель-Урал» Страница 2

Неоценимую помощь мне оказали сотрудники немецких архивов: Федерального архива в Кобленце, Федерального архива в Потсдаме, Федерального военного архива во Фрайбурге, Политического архива Министерства иностранных дел (ранее — Бонн, в настоящее время — Берлин), Бранденбургского земельного архива в Потсдаме, Института современной истории в Мюнхене, Архива федерального уполномоченного по делам Министерства безопасности бывшей ГДР в Берлине.

Глава 1

КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМ И ЕГО ПРОЯВЛЕНИЯ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Вопрос об оценках явления советского военного и политического коллаборационизма в годы Второй мировой войны, несмотря на его остроту, в отечественной историографии по-настоящему только начинает изучаться. В силу известных причин советская историческая литература и публицистика к этим сюжетам обращались очень неохотно, упоминали их лишь очень кратко, скорее как «досадное недоразумение» военных лет. Но если уж они затрагивались, то ответы на поставленные вопросы давались достаточно простые.

Исходя из устоявшегося мнения о малочисленности коллаборационистов, активности коммунистических и прокоммунистических подпольных групп в среде военнопленных, которые насильно были загнаны в состав немецкой армии, считалось, что главной причиной провала планов Германии по привлечению на свою сторону представителей различных народов была верность советских людей своей Родине и коммунистической партии, их высокое чувство патриотизма. В борьбе СССР против нацистской Германии патриотизм действительно сыграл громадную роль, преуменьшать которую непозволительно. Но все же мы считаем, что объяснять разрушение планов гитлеровцев лишь развитым чувством патриотизма «восточных народов» — это искусственное сужение проблемы. Ограничение таким представлением приведет к тому, что в поиске ответа на непростые вопросы мы остановимся на полпути.

Рассмотрим, какие же существуют общие мнения и оценки феномена коллаборационизма в историографии. Довольно просто объявить всех людей, которые оказались на стороне Германии в годы Второй мировой войны, «предателями». При этом во главу угла поставить чисто формальный юридический показатель: если ты перешел на сторону врага, нарушил присягу, надел немецкую форму и дал клятву верности Германии, в том или ином виде оказывал ей содействие, а тем более с оружием в руках сражался против своей родины, совершил вполне доказуемые военные преступления, то тогда ты, бесспорно, предатель. Такой подход существует до сих пор, он совершенно понятен и становится еще более ясным, если добавить к нему эмоциональной окраски. Исходя из такого подхода, после войны во всех странах коллаборационисты были преданы суду и осуждены как предатели национальных интересов. Однако даже в таком случае следует вспомнить юридические нормы многих стран, согласно которым собственно коллаборационизм или сотрудничество с врагом вообще не являются поводом для судебного разбирательства.[1] Человека, который перешел на сторону врага, можно осуждать за конкретно совершенное им преступление или преступления — военные, уголовные, преступления против человечности и др. Коллаборационизм же в данных случаях может выступать лишь фоном, который, естественно, подвергается этическому осуждению.

Если принять во внимание даже чисто количественные показатели и вдруг столкнуться с цифрой, что таких «предателей» из представителей всех народов СССР в годы войны оказалось около одного миллиона, то уже одно это заставляет основательно задуматься над природой такого сложного явления, подойти к его оценке более серьезно.

В истории военных конфликтов немало примеров сотрудничества, военного или политического, представителей одной враждебной стороны с другой. Не стал исключением и период Второй мировой войны — практически во всех оккупированных Германией европейских странах были примеры коллаборационизма.

Мотивацию и характеристику причин перехода определенной части граждан воюющих против Германии или оккупированных вермахтом стран на сторону врага пытались давать уже в годы войны отдельные заинтересованные лица. Одной из первых попыток оценки мотивов перехода граждан оккупированной страны на сторону нацистской Германии в годы войны можно считать мнение генерала Ральфа фон Хайгендорфа, непосредственного участника событий, одного из руководителей Восточных легионов вермахта.

Он очень образно определил состав «восточных добровольцев», несших службу в легионах: «Совершенно ясно, что основным мотивом для перехода к немцам был не идеализм, а материализм». Исходя из этого, состав «добровольцев» разделен им на три части: «материалисты» (имевшие чисто материальный интерес), «оппортунисты» (лица, которые, «поняв силу немецкого оружия», «решили поменять свои позиции»), «чистые идеалисты» (численно наименьшая группа боровшихся за «идею»).[2] Последние, по словам фон Хайгендорфа, либо пострадали сами от большевистского режима, либо имели религиозные, политические, этнические причины бороться против большевизма, либо мечтали об освобождении своей родины (это особенно относилось к представителям кавказских или среднеазиатских народов). Развивая далее свои мысли, немецкий генерал оценивал «оппортунистов» и «материалистов»: «Положение „оппортунистов“ было наиболее шатким — как только такой человек понимает, что он поставил не на ту карту, он пытается что-либо предпринять, чтобы спастись — переходит к партизанам, убегает и т.п. „Материалисты“ чаще всего спокойно служат до тех пор, пока им лично ничего не угрожает».[3] Характеристика, как видим, достаточно откровенная.

Однако мнение немецкого генерала — это не мнение исследователя проблемы, это скорее субъективная точка зрения вовлеченного в события и политически ангажированного человека. И все же разделение мотивов коллаборационизма на «материальные», «оппортунистические» и «идеальные» представляется небезосновательным, вполне заслуживая и упоминания, и пристального внимания, тем более что в позднейшей историографии отмеченный тезис получает определенное развитие.

Более детальный и более понятный подход, продемонстрирован в исследовании Ханса-Вернера Нойлена.[4] В основу своей классификации Х.-В. Нойлен положил политические мотивы коллаборационизма в разных странах. Особенно примечательно, на наш взгляд, то, что он очень выпукло представил роль национальной проблемы, развития национальной идеи, национализма в проявлениях коллаборационизма в годы Второй мировой войны. И действительно нельзя в данном случае не учитывать того факта, что национальная идея играла и до сегодняшнего дня играет громадную роль в жизни практически всех европейских стран в XX в., а национализм, особенно после Первой мировой войны, для многих народов стал ощутимой интеграционной идеологией. Эта особенность не могла не проявиться в условиях войны, когда в некоторых странах, особенно в многонациональных, отдельные политические круги и личности считали национальный вопрос нерешенным или решенным несправедливо. В их понимании развитие военных событий давало известный шанс для реализации своих национальных проблем. Особую привлекательность в некоторых случаях приобретала как будто бы открывавшаяся перспектива возрождения или создания национальной государственности, восстановления национально-государственной независимости — это вполне подтверждается на примерах Словакии, Хорватии, Западной Украины, Кавказа, государств Прибалтики и др.

Немецкий историк выделяет следующие модели (группы) мотивов коллаборационизма:

«• антиимпериалистические и антиколониальные цели (великий муфтий Палестины, иракский премьер-министр Рашид Али аль-Гайлани, индийский борец за свободу Субхас Чандра Бос);

• осуществление этнических целей в национальной борьбе против доминирующего в государстве народа (словаки, хорваты);

• антикоммунистические — реформаторские идеи установления новых государственных порядков (Власов и находившаяся под его командованием Русская Освободительная армия, казаки и калмыки);

• антикоммунистические устремления к установлению независимости и самостоятельности (эстонцы, латыши, литовцы, украинцы, грузины, народы Кавказа и пр.);

• фашистские и национал-социалистические идеи осуществления нового государственного порядка и превращение континента в германский или европейский союз государств (норвежец Квислинг, голландец Муссерт, валлон Дегрель, французы Деа и Дорио, серб Льотич);

• консервация авторитарно-антикоммунистического статус-кво с надеждой на улучшение ситуации после германской победы (режим Виши во Франции, серб Недич)».[5]