Егор Иванов - Честь и долг (Вместе с Россией - 3) Страница 2

Живет царь рядом, в доме губернатора, отделенном от штаба лишь воротами и двором. Через площадь с садом чернеющих по-зимнему лип помещаются управления дежурного генерала, морское, начальника военных сообщений и квартира директора дипломатической канцелярии.

Отметив расторопность дворцовой полиции и жандармов, Алексей поднялся по высокой скрипучей лестнице на крыльцо. Бравый полевой жандарм приветствовал полковника, стал во фрунт и снял с него шинель. Чугунная литая лестница о трех маршах вела на второй этаж. Соколов поднялся и был проведен к дежурному штаб-офицеру Генерального штаба, которым оказался его давнишний коллега полковник Павел Александрович Базаров. Они обнялись по-приятельски. Базаров не видал Соколова еще с довоенных времен, когда служил в Берлине военным агентом, а Алексей отправился через Германию в свою, столь затянувшуюся, негласную командировку. Павел Александрович отметил новые резкие черточки, появившиеся на лице старого сослуживца, седину на висках. Он немало удивился спортивности и подтянутости его фигуры, молодцеватости всего облика и веселому блеску глаз после всего пережитого Алексеем Алексеевичем в австрийских тюрьмах.

- Друг милый! - сказал Базаров после первых приветствий. - Занятия у нас идут до семи с четвертью, когда начальство и офицеры уходят на обед, а с обеда лишь немногие возвращаются... Впрочем, генерал-квартирмейстер, может быть, зайдет через час, после своей обычной вечерней прогулки... Так что, друг милый, Алексей Алексеевич, выбирай один из двух лучших отелей: "Метрополь" или "Бристоль", где квартируют главы миссий союзных стран, и располагайся на отдых, а завтра поутру, к десяти, являйся к Пустовойтенке...

Соколову претило видеть лицемерные лица союзников, цену "дружбы" к России которых хорошо знал, и он отправился в "Метрополь", хотя в "Бристоле" и размещалось штабное офицерское собрание, где ему надлежало столоваться. Чтобы размяться после тесноты купе, он обошел центр этого типично губернского города. От российской обыденщины его отличало лишь то, что по случаю пребывания здесь государя тротуары и мостовые были аккуратно очищены от снега и присыпаны песком, да на каждом шагу попадались либо господа офицеры, либо чины дворцовой полиции, жандармерии, просто полиции или филеры наружного наблюдения.

Дождь, начавшийся в Петрограде, продолжался и в Могилеве. К десяти часам вечера, несколько продрогнув, Соколов вернулся в тепло дома губернского управления. Пустовойтенко так и не пришел после затянувшегося обеда и, возможно, кинематографа, который он, как выяснилось, очень любил. Алексей заглянул в кабинет Базарова. Павел Александрович уютно расположился за блестящим медным самоваром и обрадовался случаю разделить вечернюю трапезу со старым другом. Денщик мгновенно принес еще один прибор.

Базарову очень хотелось услышать из уст самого Алексея рассказ о его приключениях после того момента, когда он в Берлине в июле 1914-го вручил ему паспорт "Ланга". Соколову пришлось по возможности удовлетворить любопытство коллеги. Тем более что Павел Александрович ведал теперь вместе со Скалоном и Стаховичем 5-е делопроизводство, а это - вооруженные силы Германии, Австро-Венгрии и Турции, здесь же собирались сведения о ходе военных действий на Балканском и Средиземноморском театрах.

Дежурный штаб-офицер явно не был перегружен обязанностями. Из аппаратной заходили раза два с дешифрованными телеграммами на имя Алексеева, которые Базаров аккуратно собирал в папку для доклада, да один раз их прервали, принеся на подпись полковнику шифровку в Петроград.

Самовар поблескивал в лучах электрической лампы, стаканы полнились ароматным чаем, разные закуски на столе свидетельствовали о богатом ассортименте Могилевских гастрономических лавок.

Вспомнили кого и куда из сослуживцев по довоенному Генеральному штабу разбросала судьба за эти годы. Естественно, посудачили о ближайшем начальстве.

Замкнутый Базаров на глазах оттаивал, Алексей чувствовал его возраставшую симпатию и позволил себе открыться в некоторых суждениях, могущих быть принятыми за крамолу. Но и Павел Александрович без оглядки ответил ему тем же. Многое накипело и у него на душе.

Словно по молчаливому уговору, оба не касались личности верховного главнокомандующего, однако резко осуждали никчемность и гнилость установленного самодержавного порядка. В их разговоре не было ничего необычного - не только в интеллигентской или промышленно-купеческой среде критиковались особенно в последний, 1916 год бездарность и старческий маразм царской администрации и высших военных. Даже в офицерской касте, традиционно далекой от политики, непечатно бранили двор, правительство, интендантов, тупых стратегов и подлых союзников.

На общем мрачном фоне Соколову довольно светлым представлялся авторитет начальника штаба, фактического верховного начальника действующей армии генерала Алексеева. Он служил когда-то под его началом в Киевском военном округе и знал, разумеется, что генерал от инфантерии, генерал-адъютант свиты его величества Михаил Васильевич Алексеев родился в ноябре 1857 года в трудовой небогатой семье, окончил Тверскую гимназию и Московское юнкерское училище, откуда был выпущен в пехотный полк. Что он получил боевое крещение в Турецкой кампании, а затем 11 лет служил в строю, окончил Академию Генерального штаба, снова служил в строю и вернулся в академию профессором.

В японскую войну Алексеев показал свои способности, будучи генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии...

Соколов помнил, как в его бытность начальником разведки штаба Киевского военного округа командовал этим штабом Алексеев, как однажды столкнулись мнения военного министра Сухомлинова и генерала Алексеева, когда в 40 верстах от Киева в год смерти Столыпина проходили маневры. Их хотели показать государю. Сухомлинов предложил ограничиться наступлением, начав его с 5-6 верст, чтобы оставить больше времени для парадов и торжеств. Командующий округом Иванов, настроенный и горячо поддержанный Алексеевым, заявил на это министру: "Ваше высокопревосходительство, пока я командую войсками округа, я не допущу спектаклей вместо маневров..."

Соколов хотел узнать у Базарова, близко наблюдавшего Михаила Васильевича, не испортила ли власть Алексеева. Ему было тем более интересно составить для себя подробную характеристику генерал-адъютанта, правой руки царя на войне, что он помнил недавнюю историю с перехваченным письмом, рассказанную ему Батюшиным, из которой явно вытекало участие Алексеева в заговоре против царя и возможность возведения его в военные диктаторы России...

В ответ на свой деликатный вопрос он услышал настоящий панегирик Михаилу Васильевичу.

- Когда на пасху государь неожиданно принес и вручил Алексееву погоны и аксельбанты генерал-адъютанта, старик был страшно растроган, хотя и ворчал в ответ на поздравление: "Не подхожу я! Не подхожу..." - рассказывал Базаров. - Но это был единственный случай в формулярном списке генерала, свидетельствующий, что у него появилась "рука" на самом верху, - пошутил полковник и продолжал: - Если в помещении штаба ты встретишь седого коренастого генерала, быстро и озабоченно проходящего мимо, но приветливо и добро улыбающегося тебе, - знай, что это Алексеев.

Если ты в рабочей комнате увидишь генерала, который без фанаберии и самодовольства выслушивает офицера, - знай, что это Алексеев.

Если ты встретишь генерала в Ставке, у которого удивительная память, ясность и простота мысли, - это Михаил Васильевич. Он все время работает неутомимо, выполняя и свою работу, и работу верховного и даже генерал-квартирмейстера, который без него был бы полным нулем...

Он обладает природными военными способностями, быстро ест, мало спит и почти непрерывно трудится, как пчелка, в своем незатейливом кабинете, где, не торопясь, вникая во все детали, слушает доклады, изучает обстановку и работает над докладом верховному...

Соколов внимательно слушал эти излияния и все хотел невинным вопросом натолкнуть Павла Александровича на более реалистические оценки. Словно подслушав его мысли и доказав тем самым, что существует возможность передачи мозговой энергии на расстоянии, Базаров понизил голос и продолжал уже без энтузиазма:

- Одного я не могу взять в толк - почему Михаил Васильевич не настроен на победы... По секрету тебе скажу, друг милый, что однажды мне выпал задушевный разговор с Алексеевым в присутствии Пустовойтенко... Сидел я тогда у Михаила Саввича в кабинете запоздно, вспоминали довоенную жизнь, потом - неизвестно отчего - революцию 1905 года. Вдруг вошел Алексеев в накинутой на плечи шинели, показал рукой, чтоб сели, и просил продолжить беседу. Сказал, что его кабинет выстудили, когда он гулял, а пока протопят хотел бы побыть у нас.

"О чем речь?" - поинтересовался наштаверх. Ответили, что поминали старые, распрекрасные довоенные времена.