Лия Жданова - «Русский дневник» Джона Стейнбека в советской оптике Страница 2

Наконец, каково его политическое лицо? Ни публичных изъяснений в любви к первому в мире государству победившего социализма, ни зафиксированного где-либо благоговения перед вождем мирового пролетариата и гениальным полководцем, положившем на лопатки Гитлера, ни ярко выраженных симпатий к компартии США. Право же, было над чем призадуматься. А вдруг он выкинет какой-нибудь политический фортель, как это сделал в свое время Андре Жид, который, приехав к нам, рассыпался в своих симпатиях к советским людям, а возвратясь домой, взял да и пожаловался на то, что у нас нет туалетной бумаги.

– Надо будет его как следует прощупать, – напомнил мне ВэЭс (Владимир Семенович Кеменов, председатель ВОКСа – прим. Л.Ж.). – Говорят, он после «Гроздьев гнева» качнулся вправо. В общем, не поддавайтесь гипнозу имени, а последовательно отстаивайте нашу линию на разоблачение американского империализма и зачинщиков холодной войны»9.

Именно это «отстаивание линии на разоблачение американского империализма и зачинщиков холодной войны» и стало основной задачей сотрудников ВОКСа и других советских организаций, принимавших участие в организации поездки Стейнбека и Капы. Воксовские служащие непременно сопровождали американцев во всех их передвижениях по СССР в качестве переводчиков и основных организаторов их поездки. В соответствии с правилами, сложившимися еще в 1920-е гг., курировавшие гостей в разных городах сотрудники ВОКСа регулярно составляли отчеты в виде докладных записок и дневников, а также вели записи проведенных с американцами разговоров и интервью. Все эти материалы своевременно направлялись в высшие инстанции, в первую очередь в МИД СССР (зам. министра иностранных дел СССР А. Я. Вышинскому, зам. министра иностранных дел СССР Я. А. Малику, зав. отделом США МИДа СССР Ф. Т. Орехову, зав. отделом печати МИДа СССР В. С. Василенко, зам. заведующего отделом США НКИД-МИДа СССР В. И. Базыкину) и в ЦК ВКП/б/ (зам. заведующего отделом ЦК ВКП/б/ Л. С. Баранову). Важно учитывать, что летом 1947 года после «дела КР» и проводившихся в большом количестве «судов чести» эти записи имели огромный вес и для их авторов представляли собой туго натянутый канат, идя по которому, можно было упасть в любую сторону. И. Д. Хмарский, к примеру, впоследствии пишет об одной своей «опасной» дневниковой записи, описывавшей произошедший между ним и Стейнбеком разговор о культе Сталина:

«Передо мной же тогда стояла непростая задача: как записать нашу беседу в дневнике? Поработав над черновиком, я в конце концов сочинил, как мне казалось, наиболее безобидную версию, из которой следовало, что известный американский писатель находится в плену буржуазной пропаганды, повторяя клеветнические измышления о якобы имеющем место в нашей стране культе личности товарища Сталина; что он обратился с этим вопросом ко мне, и я умело разъяснил ему суть этого заблуждения, приведя в доказательство скромности товарища Сталина его письмо в военный журнал. Сдав дневник в спецотдел ВОКСа, я все же несколько дней провел в тревоге, ожидая нагоняя за то, что пустился в разглагольствования и оправдания по поводу гнусной клеветы на нашего любимого учителя, вместо того чтобы оскорбиться и прекратить этот недостойный разговор в зародыше. По счастью, на этот раз судьба меня помиловала: то ли никто из заинтересованных товарищей не заглянул в дневник, то ли заглянул и нашел мое объяснение вполне удовлетворительным»10.

Из рассмотрения материалов архива ВОКСа логически вытекает вопрос: в какой степени авторы этих и других секретных донесений верили в то, что писали, и в какой степени следовали указующему персту партии? И. Д. Хмарский в своих воспоминаниях, и А. В. Караганов, и С. Г. Литвинова в интервью, данных российскому журналисту В. С. Тольцу 40 и 50 лет спустя описанной Стейнбеком поездки11 уже после распада СССР, признавались, что осознавали, что ведут себя по отношению к американскому писателю не совсем «честно», показывая только светлую сторону советской жизни и скрывая то, о чем не следовало знать на Западе. Так, А. В. Караганов в интервью журналисту рассказал о возникавшем в те годы чувстве «раздвоения» жизни: «Жизнь и ощущение ее как бы раздваивались. С одной стороны, то, что следовало показывать заезжим иноземцам, чем полагалось гордиться, то, как полагалось жить и чувствовать. С другой – жизнь, которую от иностранцев, да и от многих советских, скрывали, чувства и переживания, которые опасно было выражать и описывать словами…»12 Это раздвоение было сродни оруэлловскому «двоемыслию» – способностью человека в тоталитарном обществе придерживаться двух противоположных убеждений одновременно.

Вместе с тем, в своих воспоминаниях о том непростом времени, в котором происходила поездка Стейнбека и Капы, А. В. Караганов, С. Г. Литвинова и И. Д. Хмарский независимо друг от друга, но практически в один голос подчеркивают, в первую очередь, не внешнее давление и страх за свою жизнь и работу, но чувство душевного подъема, который они испытывали в первые послевоенные годы, и гордости за свою страну, за свой политический строй и образ жизни, право на которые с таким трудом было отвоевано ими. Это чувство гордости за достижения Советского Союза на всех фронтах – экономическом, социальном, культурном – было не столько предписанным сверху, сколько внутренним, непритворным, и их полное разделение представляется едва ли возможным.

Так или иначе, изучение материалов сотрудников ВОКСа по поездке Стейнбека и Капы в СССР 1947 года дает более полное представление о том, в каких условиях создавался «Русский дневник», какой смысл – и для американской, и для советской стороны – несли в себе декорации, в которых протекало знакомство Стейнбека и Капы с советскими людьми, и, наконец, благодаря и вопреки чему замысел «русской книги» Стейнбека принял свой окончательный вид.

Знакомство с этими документами позволяет также в какой-то степени приблизиться к поиску ответов и на другие вопросы, например, возможно ли было все-таки в 1947 году более близкое, более глубокое общение и понимание друг друга представителями разных систем, стоявших на страже своих идеологических и политических интересов, – то самое «знать вас как людей, а не как идеи», о котором говорил Стейнбек еще в 1939 году? Или же эти документы только подтверждают тезис о «невозможности культурного понимания, невозможности проникновения в мир тайных мифологических шифров чужой культуры, невозможности декодирования мифологической подкладки этой чужой культуры, невозможности реконструкции для себя мира чуждой мифологической семантики», в результате которой «степень сложности культурного совокупления, культурного проникновения друг в друга представителей различных культурных видов нисколько не ниже, чем степень сложности физиологического совокупления между представителями различных биологических видов»13? В этом ракурсе представленные материалы приобретают новое значение, становясь яркой иллюстрацией того, как Стейнбек, настойчиво желавший увидеть суть русского народа в простых людях – украинских колхозниках (стараниями сотрудников УОКСа заранее подготовленных ко встрече с американцами) или грузинском шофере-лихаче (который на деле являлся сотрудником органов госбезопасности) в большинстве случаев имел дело с искусно инсценированной иллюзией14. Но если иллюзии американских гостей-«марионеток», отраженные во многом в «Русском дневнике», не оказали значительного влияния на жизнь его создателей, то страницы секретных донесений ВОКСа являются наглядной демонстрацией тех представлений и реалий, в которых их советские «кукловоды» жили многие годы.

Напоследок упомянем о судьбе советских людей, участвовавших в организации поездки Стейнбека и Капы 1947 года. В том же 1947 году был исключен из партии и уволен зам. председателя ВОКСа А. В. Караганов – по причине ареста его отца, обвиненного в антисоветской агитации; в 1948 году был смещен со своего поста ВэЭс – председатель общества В. С. Кеменов. В том же году был исключен из партии и отправлен в отставку зав. американским отделом ВОКСа И. Д. Хмарский – за отправку американскому профессору З. Ваксману (создателю лекарства от туберкулеза – стрептомицина) советского образца препарата против дифтерии «эритрин»; вскоре после этого прозванный Стейнбеком и Капой «кремлевским гремлином»15 чиновник навсегда покинул столицу, осев на родине вождя русской революции – в Ульяновске.

План работы ВОКСа на 1947 год16

ЗАМЕСТИТЕЛЮ МИНИСТРА