А. Вестбрук - Секреты самураев: Боевые искусства феодальной Японии Страница 2

Будучи «религией верхов», буддизм фактически доминировал в культурной жизни двора периода Хэйан. Буддийскими по духу стали и мышление, и язык, и интеллектуальная жизнь аристократии Киото. Буддийские храмы получили обширные земельные угодья и не испытывали недостатка ни в монахах, ни в священнослужителях. Несколько школ, ныне практически исчезнувших, существовали в Нара. Кроме того, чуть позднее возникли и распространились по всей стране и две новые школы, которым было уготовано большое будущее. Центр одной из них, Тэндай («Небесная Опора»), получившей свое название по имени священной горы в Китае, находился в храме Энрякудзи на горе Хиэй, возвышающейся над Киото. Учение школы Тэндай было достаточно эклектичным: в нем нашлось место и поклонению будде Амитабхе, характерному для школы Дзёдо (Чистой Земли), и дзэнской практике медитации. Еще одно направление — школа Сингон. Она также являлась китайским вариантом буддизма. Центром ее стал храм Коя-сан, в сорока милях от Киото.

Что же представляли из себя эти центры на самом деле? Они являлись не только религиозными институтами с огромной бюрократией и множеством послушников, с раскинутой по всей стране сетью «подчиненных» храмов, но и мощными военными учреждениями. Буддизм призывает к состраданию и непричинению вреда всем живым существам, но в Японии «правда жизни» оказалась сильнее. Крупные монастыри и храмы (и особенно Энрякудзи) содержали свои собственные армии воинов-монахов (со-хэи) для управления огромными поместьями и защиты от жадных и завистливых соседей. Многие из этих воинов-монахов отличались несравненной храбростью и мужеством. Сансом пишет: «На протяжении всего одиннадцатого столетия данная тенденция набирала силу, и приблизительно к 1100 году все большие монастыри школы Тэндай и некоторые синтоистские святилища… имели постоянные армии».

Сами воины-монахи, в свою очередь, тоже были отнюдь не прочь побряцать оружием. В «Хэйкэ моногатари», написанной в начале тринадцатого века, мы читаем: «Даже по самому пустячному поводу монахи южной столицы (Нара) появлялись, неся на плечах священные деревья святилища Касуга, а монахи горы Хиэй (Энрякудзи) спускались вниз с великим символом святилища Хёси». Действительно, в течение нескольких столетий храм Энрякудзи активно вмешивался в политику и жизнь двора. Таким образом, еще задолго до появления и распространения «самурайского» дзэн-буддизма буддизм «воинствующий» стал фактом японской истории.

В приведенной выше цитате есть один любопытный момент. Почему буддийские монахи несут на плечах «священные символы» синто? Дело в том, что «священные символы» — это «сосуды силы» божества-покровителя горы Хиэй. Коми обычно переводят как «божество», но слово также означает и «сила», «мощь», которая, подобно йатическому электрическому заряду, якобы повсюду доисутствует на Священных Японских островах, ибо именно сюда богиня солнца Аматэрасу послала царствовать своего божественного внука (легендарного первого императора Дзимму, предка всех последующих императоров). Великая сила ками таится в природных феноменах И определенных местах, в бесчисленных миллионах божеств и духов и в неординарных людях. В тысячах святилищ по всей Японии почитались эти «индивидуальные» и «местные» ками.

На каких же условиях заключили соглашение национальный синтоизм и пришедший из-за рубежа буддизм? Буддизм и синтоизм никогда не достигали полной гармонии и всегда сосуществовали в состоянии культурного напряжения. Буддизм занял лидирующее положение уже после первого вооруженного противостояния, когда в шестом веке клан Сога решил принять новое вероучение и в битве одолел кланы, выступавшие за сохранение приверженности синтоизму. Но вековое доминирование буддизма стало следствием не только той первоначальной победы силой. Он одержал, в конце концов, победу по двум причинам: благодаря своему богатому духовному содержанию и благодаря традиционной японской склонности к компромиссу.

Синтоизм в сравнении с буддизмом выглядел гораздо более блекло. Конечно, он представлял собой весьма значительную унифицирующую силу в японской культуре, но лишь на одном уровне — на уровне традиции предков. Но синтоизм практически не имел никакого организационного единства, за исключением единого для всех почитания императора как божественного жреца-правителя, веры в Аматэрасу и некоторой схожести многочисленных местных ритуалов. Синтоистские ритуалы совершались в разбросанных по всей стране святилищах, в которых поклонялись местным божествам (ками). (Их огромное множество всегда давало возможность выбрать свое, наиболее «близкое» божество.) Аматэрасу признавалась всеми прародительницей «родного» императора. В ее честь построили святилище в Исэ — главный храм. Еще существовала литература «Кодзики» и «Нихонги», полная мифических и малоисторических описаний божеств, древних правителей и возникновения самого японского народа. И всё…

Буддизм же, в отличие от синтоизма, имел долгую и блистательную духовную историю, священные тексты, обширные комментарии, философские школы. Кроме того. буддизм обладал богатым опытом успешного создания религиозной организации в нескольких странах. Но что. пожалуй, самое важное — так это его практически неограниченное умение приспосабливаться к новой обстановке; буддизм смог успешно проникнуть в различные культуры и мирными способами изменить их. Неудивительно, ведь в его распоряжении было так много разных упая (умений).

Например, буддизм всегда очень тонко соединял порой противоположные национальные традиции, идеи и практики. Так, в Индии индуистские божества превратились в верных сподвижников и покровителей Будды. Общий рисунок выглядел так: божества оказывают помощь в достижении благ нашего, посюстороннего мира (здоровье, богатство, успех, безопасность), а окончательное (нирваническое) освобождение находится исключительно в ведении Будды. То же произошло и с японскими ками. Их следовало почитать, молиться им о даровании покоя, победы в битве, процветания и прочее. Хатиман, синтоистское божество войны, стал бодхисаттвой, одним из тех достигших состояния будды, которым предписано своей мудростью и состраданием вести остальных людей к освобождению. Ками считались защитниками Будды, их маленькие святилища сооружались в больших храмах, построенных в его честь. Один из императоров провозгласил себя «рабом» Будды и поставил огромную статую, а какой-то пророк заявил о тождественности Аматэрасу и будды Вайрочаны.

Таким образом, внешне буддизм одержал полную победу над синтоизмом. Однако не все обстояло так просто. В интеллектуальном и институциональном плане буддизм действительно доминировал в Японии на протяжении тысячелетия. Но в бесчисленных деревенских храмах и святилищах, как и столетиями прежде, исполняли синтоистские обряды. Это продолжалось и после того, как в тринадцатом столетии, в период Камакура (первый сёгунат), «новый» буддизм школ Чистой Земли, Нитирэна и дзэн стал религией множества простых людей. Пожалуй, можно сказать, что буддизм завоевал умы японцев, но не их сердца. На уровне рациональном они, быть может, и стали буддистами, но на уровне эмоциональном (внутреннем) остались синтоистами.

Впрочем, столь явный религиозный и интеллектуальный контраст и кажущаяся непоследовательность отнюдь не угнетали большинство японцев. Ведь в японской культуре «идеологические» лев и ягненок вполне могут мирно ужиться и даже превратиться в некий гибрид. Что же касается дзэн, то он смог проникнуть и в японское «сердце». Апеллируя к внутреннему, подсознательному, инстинктивному, дзэн следует скорее даосско-синтоистским корням японской культуры, чем интеллектуальной буддийской традиции. Для самураев внутреннее чувство имело значение гораздо большее, чем идеи. Вот почему они сочли дзэн соответствующим своему духу.

Говоря об истории японского буддизма, в том числе и о «буддизации» некоторых синтоистских институтов и идей, следует упомянуть вот еще что. Буддизм, несмотря на всю свою терпимость, гармоничность и способность к адаптации, время от времени вызывал-таки подъем гнева со стороны синтоизма, что, в частности, имело место в первые годы после реставрации Мэйдзи в 1868 году. Тогда многие «буддизированные» синтоистские святилища были «синтоизированы» вновь, а сам буддизм несколько лет, по сути, находился вне закона. Однако вскоре равновесие, столь характерное для японской культуры, опять взяло верх. Синтоизм, в свою очередь, тоже в какой-то степени выиграл от тысячелетнего господства буддизма. Во всяком случае, он научился лучше выражать и формулировать свои достаточно расплывчатые доктрины и сумел стать осазнающей себя религиозной традицией.

НАЧАЛО ЭПОХИ САМУРАЕВ