Виктор Петров - Страх, или Жизнь в Стране Советов Страница 2

Это оказались два номера сатирического журнала «Пугач» за 1917 год. Как я ни рассматривал журналы, ничего в них антисоветского, к своему удивлению, не нашел и был очень разочарован. Правда, не было в этих журналах и статей Ленина или Сталина, не было и обязательного в советское время лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Музей Ломоносова

Живя в музее Ленина, я очень часто посещал экскурсии по музею. И в этих условиях не мог не стать поклонником вождя революции. Мне хотелось поскорее подрасти и посвятить все свои силы претворению в жизнь идеалов этого, как я тогда думал, прекрасного человека. Но, конечно, это надо делать не одному, а в организации единомышленников — ленинском союзе молодежи, т. е. комсомоле.

Вскоре мы уехали из музея на другую квартиру, и больше я в этом музее никогда в жизни не был. Человек в возрасте 14 лет созревает и взрослеет быстро. Происходит постепенное протрезвление, набирается жизненный и исторический материал. Романтический образ вождя начал быстро меркнуть, но все же желание послужить построению социализма в нашей стране осталось. Для этого надо вступать в комсомол, тем более что возраст как раз подошел.

Написал заявление, где нужно было обязательно и очень убедительно написать, зачем я вступаю в комсомол. Несколько раз мое заявление возвращали обратно — говорили: неубедительно. Затем заполнил анкету и получил рекомендацию от совета пионерской дружины. Это прошло легко и формально. Надо было получить еще одну рекомендацию — от комсомольца. От кого ее получить? В нашем классе комсомольцев тогда еще не было, так как почти все ученики были моложе меня. Старшеклассников я никого не знал. Обратился к своему приятелю из туристского кружка Дома пионеров, где мы вместе занимались. А тот, хоть и был моим приятелем, устроил мне такую головомойку с чтением получасовой нотации о высоком долге, моральной чистоте, политической активности, коммунистической сознательности и пр. и пр., что я почувствовал полное свое ничтожество, но рекомендацию все же получил. Потом был комитет первичной организации школы и Райком ВЛКСМ. Пришлось попотеть, как на допросе, но все же приняли. Все это меня несколько удивило, потому что я считал главной обязанностью школьника и комсомольца в том числе — хорошо учиться и достойно себя вести. А учился я в то время лучше всех в классе.

По прошествии некоторого времени, когда в классе появились и другие комсомольцы, классный руководитель оставила комсомольцев после уроков и, объявив это комсомольским собранием, предложила избрать меня комсоргом класса. Все с радостью и без обсуждений проголосовали «за», потому что никому не хотелось заниматься общественной работой.

Вскоре меня вызвали в комитет комсомола школы и сказали, что все комсомольцы должны заниматься общественной работой. Я сказал, что обязательно будем. «Нет — ответили мне, — работа должна быть плановой. Надо составить план общественной работы и мероприятий комсомольцев класса на будущий месяц».

Ну не мог же я один это написать — надо посоветоваться с другими комсомольцами. Объявил комсомольское собрание, все остались после уроков, но, к моему удивлению, никто и ничего не хотел делать. Я попробовал заикнуться о комсомольском долге, но меня подняли на смех и сказали, что ни в каких совместных мероприятиях участвовать не будут, потому что у всех свои различные интересы и вообще нечего по таким пустякам задерживать их после уроков, ни в каких комсомольских собраниях участвовать они больше тоже не будут. Вот те на! Ну и комсомольцы!

Видно, у ленинградцев уже тогда в крови была нелюбовь к коммунистической стадности и к коммунистическому принципу «все, как один».

Но, что делать, план-то составлять надо. Написал я какую-то отписку из одних общих фраз типа: повышать успеваемость, бороться за высокую дисциплину и далее в том же духе. Отнес план в комитет комсомола, но там его забраковали, сказав, что слишком мало. Добавил туда помощь отстающим ученикам, комсомольское собрание, культпоход в кино и еще что-то. Но и этот план был забракован: ни одного конкретного мероприятия и не чувствуется политическая направленность комсомольских мероприятий.

И тут надо сделать небольшое отступление о том, чему нас тогда учили (а это был последний год жизни Сталина). Так вот, страной руководит один-единственный человек — товарищ Сталин. В каждой сфере деятельности — тоже только по одному человеку. В сельском хозяйстве, например, — Лысенко (до этого был Мичурин, теперь уже умерший). В науках — это академик Павлов. Правда, он тоже уже умер, но кроме него в науке все равно никого нет, потому что все остальные — это проклятые «вейсманисты-морганисты» и сторонники буржуазной лженауки — кибернетики. С ними все сознательные советские люди должны бороться.

Ну а с дореволюционной Россией совсем просто — там вообще был только один достойный человек — Ломоносов, потому что из крестьян. Биографию и деятельность Ломоносова мы изучали почти по всем предметам: на уроках литературы, истории, физики и химии. Кроме Ломоносова на Руси вообще никого не было. Правда, в литературе признавались еще Пушкин, Лермонтов, Некрасов и Лев Толстой. Пушкин и Лермонтов — за то, что боролись с царским режимом, от которого и пострадали. Некрасов же в поэме «Кому на Руси жить хорошо» сказал, что всем плохо, а Толстого отлучили от церкви, стало быть, — «наш человек».

Так меня осенила «гениальная» идея: надо организовать экскурсию в музей Ломоносова. Это очень патриотично, политически грамотно и вполне согласуется со школьной программой.

Излишне говорить, что с добавлением этого пункта в план комсомольской работы он был немедленно и с одобрением принят.

Прошел месяц. Ни в какой музей мы не ходили и вообще никаких мероприятий не проводили, потому что любая идея о совместном времяпровождении встречалась в штыки. Опять надо составлять план месячной работы. Опять встал вопрос, что писать?

Фантазия моя полностью иссякла при написании первого плана и я решил… вновь включить экскурсию в музей Ломоносова. Ну а если спросят, почему два месяца подряд пишу об одном и том же, скажу, что очень хотели сходить, но не успели — было много контрольных и трудных домашних заданий. Но все же было боязно: вдруг не пройдет. Прошло.

Время летит быстро. Опять требуют план. Если снова включить пункт о музее Ломоносова, меня на этот раз обязательно разоблачат, обязательно накажут и могут даже исключить из комсомола за очковтирательство и обман вышестоящей комсомольской инстанции. Однако достойной замены Ломоносову я не придумал и, только переставив местами пункты плана, со СТРАХОМ необычайным, понес этот новый — старый план на утверждение. И о, радость! — секретарь комсомольской организации школы прочел план, положил его в папку и сказал: «Хорошо».

Прошел еще месяц, и передо мной опять стал этот ужасный, отравляющий мою, в других отношениях вполне счастливую, жизнь вопрос. Теперь уже ясно, что меня ждет исключение из комсомола и позорный скандал. Разве можно четыре раза подряд приносить один и тот же план, датируя его разными месяцами! Я не находил себе места, не хотелось жить на белом свете, но выхода никакого я не видел. Не кончать же жизнь самоубийством из-за этого проклятого плана комсомольской работы, хотя передо мной тупик. Не поднимая глаз, трясущимися руками я передал своему комсомольскому начальнику бумагу, где сказано, что наш класс уже в четвертый раз пойдет в музей Ломоносова. Какова была реакция, читатель уже догадался.

Когда я понес этот план в пятый раз, я уже перегорел, наступил эмоциональный ступор. «Будь что будет» — решил я, но все же было страшно и как-то противно, потому что лгать я никогда не любил и не умел.

Эта история повторялась до конца учебного года, но и на следующий год меня «переизбрали» комсоргом, несмотря на все мои протесты, и опять все повторилось, опять ежемесячные планы работы комсомольской организации. Я старался эти планы варьировать, переставлял пункты, но неизменной оставалась «экскурсия в музей Ломоносова».

В этот музей наш класс «ходил» каждый месяц на протяжении двух лет, пока меня не сменил на должности комсорга новый отличник. Мне уже не было страшно. Было смешно и по-прежнему противно.

Король брода

Скучно и однообразно протекала жизнь ленинградской молодежи в начале 50-х годов. Единообразие было не только в мыслях, но и в одежде, особенно мужской. На одежду вообще не обращали внимания — покупали то, что было в магазинах, а там был один фасон на всю страну, но народ не роптал. Хорошо, что можно было купить хоть это.

Забегая немного вперед, скажу, что, снимая позднее документальные фильмы о нашей легкой промышленности, я всегда спрашивал на фабриках, почему они шьют такую плохую обувь, некрасивую одежду и ужасное белье? Ответ всегда был один и тот же. Во-первых, шить иначе им не позволяет ГОСТ, где указаны все допустимые размеры: и ширина брюк, и длина нижних рубашек, и толщина подошвы. А главное, все образцы изделий проходили обязательное утверждение в Министерстве легкой промышленности, которое никаких вольностей и новшеств не допускало. Жаль, что мне не удалось попасть в само это Министерство.