Вильгельм Эртель - Охотник на бобров Страница 2

Так они долго сидели друг против друга. Шумная толпа не обращала внимания на отчаяние старика, который оплакивал своего друга, товарища всех радостей и лишений охотничьей жизни. В продолжение сорока лет они жили душа в душу.

Наконец Вильямс поднял голову.

- Сиукс сказал бы, что Великий Дух переселил душу славного воина и охотника в обильные райские леса! - сказал он наконец. - Знаешь ли, в этих словах дикарю слышится утешение.

- Христианину дано большее утешение, - кротко заметил Раф.

- Знаю, знаю!.. Без этого бы сердце разорвалось на части! Раф! Твой отец был чудный человек! Преданная душа! Таких больше нет на свете! - продолжал Вильямс глухим голосом. - Как часто из-за меня бросался он в опасность. Однажды я в Скалистых горах встретил серого медведя. Я поторопился, выстрелил и дал промах. Да будет проклят этот выстрел! Медведь встал на задние лапы и с ревом бросился на меня. Одним ударом лап он подмял меня под себя и сломал мне ключицу. Я упал. А твой отец был далеко; он осматривал расставленные капканы от него помощи мне ждать было нечего. Я прочитал молитву и отдался воле Божьей. Однако ж я не потерял присутствия духа и ударил медведя ножом; но и этот удар был такой же плохой для траппера, как и выстрел. И, вдруг, неожиданная развязка: медведь подпрыгивает и падает мертвым навзничь! Это выстрелил твой отец. Он заметил медвежий след, оставил бобров и прибежал вовремя ко мне на помощь. Том попал прямо в дьявольский глаз медведя. Он меня спас, но моя ключица была сломана, и я ужасно страдал. Твой отец сорвал с себя белье, перевязал рану и приложил к ней медвежье сало. В продолжение шести недель он делил все свое время между работой и заботами обо мне. Он лечил меня и ухаживал за мною, как мать за своим ребенком, до тех пор, пока я совершенно не выздоровел. Это только один случай из его добродетельной жизни, но я могу рассказать тысячу подобных. И этого человека больше нет! О, Боже мой! Боже мой! Зачем же я еще жив! Тома нет; не стало лучшего охотника, ловца бобров, храбрейшего воина и самого верного, преданного друга!.. О, зачем ты меня оставил!

Его голова еще ниже опустилась, и он снова застонал.

- Вы не одни, дядя Вильямс, я не оставлю вас! - сказал с волнением Раф, крепко пожимая руки старика.

Вильямс поднял голову и взглянул на Рафа.

- Да, ты такой же славный, как твой отец! Но все же мне не достает его! Понимаешь ли ты это, дитя?

- Я вас люблю так же, как он любил вас! - сказал ласково Раф, при виде горя старика забывавший свое собственное.

- Я знаю, что ты меня любишь, Раф! Теперь это мое единственное счастье! Но ты не можешь оставить свою бедную мать!

- Всемогущий Бог покровитель всем вдовам и сиротам, - учит нас священное писание.

- Там так сказано? - спросил Вильямс, тяжело вздыхая. - Но что же ты думаешь делать, Раф?

- Идти с вами на бобровую охоту, дядя Вильямс.

- И твоя мать согласна на это?

- О, да! Очень охотно!

- Что за чудесная женщина! Она стоила такого человека, как Том! вскрикнул с увлечением Вильямс, и потом, подумав немного, продолжал. - Мне твой отец говорил что-то о вашей маленькой ферме.

- Он, должно быть, сказал вам, что за нее еще не все заплачено? - спросил Раф.

- Да, кажется, что так. Он мне говорил даже, сколько осталось заплатить, но теперь я решительно все забыл.

- Двести долларов, - отвечал вздыхая Раф. - Может быть, можно заплатить часть долга из доли моего отца? Матушке немного надо для жизни. Я огородил наши поля тыном, засеял маисом и пшеницей и засадил картофелем. Одно поле я засеял луком. В саду развел огород. Хозяйство в порядке: куры несутся, обе коровы телятся и три свиньи роются в земле, отыскивая себе пищу. Мать в работе забудет свое горе, а добрые люди не оставят ее одну. Если будет удачная охота и хороший лов, то я вернусь домой на будущий год и все, что заработаю, принесу матери.

- Ты очень хорошо все обдумал, Раф; да иначе и не могло быть! Ведь ты сын Тома!.. Слава Богу, что я могу хоть чем-нибудь тебя утешить. На долю твоего отца приходится ровно двести долларов. Вот они тут, в этом кожаном мешке, возьми их и ступай скорей домой. Заплати за ферму, чтобы твоя мать могла жить спокойно. На, вот еще остаток моей доли после покупки новых капканов, одеял и лошади, необходимой для далекого путешествия. К чему мне деньги? Отдай их доброй, милой Бетси. У меня есть все необходимое, а ей надо же жить чем-нибудь. Трудовые деньги принесут ей счастье. Отнеси ей это и пожелай всего лучшего от меня.

Раф с волнением смотрел на старика и не хотел брать. Но Вильямс затопал ногами и сердито закричал.

Раф должен был согласиться. Вильямс накормил его, напоил и торопил идти домой.

- Я буду ждать тебя здесь, - сказал он. - Не оставайся там долго, а то я, пожалуй, совсем бабой сделаюсь! - прибавил он на прощанье.

Раф ушел. Вильямс остался один со своим безутешным горем.

- Ах, Том, - вздыхал он. - Зачем ты меня оставил? Только с тобою моя жизнь была весела и ясна! - Горькие стоны прерывали его слова. - И умер-то ты не как воин, в славной битве с индейцами, а в блокгаузе на руках у жены! Но что ж делать! Бедной Бетси еще было бы тяжелее переносить свое горе, если б ты умер не на ее руках. Это Бог послал ей в утешение! Благодарю Тебя, Создатель!.. Но мне кажется, я скоро увижусь с тобою, мой милый Том! А до тех пор я должен жить для Рафа и всем, чем могу, помогать твоему милому сыну! Он остался мне в наследство от моего старого друга!.. Клянусь тебе, Том, что я не оставлю его до конца моей жизни.

Так утешал себя Вильямс. Неделю он должен был ждать возвращения Рафа, и все это время провел на том же самом месте, где оставил его Раф. Он почти ничего не ел, все больше и больше курил. Он жил одними воспоминаниями, которые рисовали в его воображении различные случаи из их лесной и степной жизни. При этом он помнил только подвиги своего друга, его преданность и любовь к себе; все же то, что касалось до него самого, он совершенно забыл. Вильямс все это время не мог ни спать, ни есть, и когда приходила ночь, то он, подавленный горем, бросался на постель, и горькие слезы текли из его глаз. Тут никто его не видел и не осуждал за это, и потому он вполне отдавался своему горю.

Вся любовь его как бы перешла с отца на сына, и он только и думал о юноше и строил планы будущей охоты.

Теперь только это одно и привязывало его к жизни и подкрепляло иссякающие нравственные силы. Наконец вернулся Раф. Вильямс с радостью бросился ему навстречу, обнимал и целовал его. Раф рассказал, как мать обрадовалась, когда узнала, что за ферму заплачено, как она благодарит Вильямса за подарок и за участие, и благословляет его и Рафа на трудный промысел.

Вильямс радовался счастью матери Рафа и смеялся так же весело, как бывало в самые счастливые дни его жизни.

Они хотели тотчас же отправиться на охоту, но шел такой сильный дождь, что пришлось остаться в Сент-Луи.

В это время город опустел. На улицах перестали появляться краснокожие; купцы разъехались по железным дорогам и по рекам - кто на родину, кто в другие города торговать купленным товаром. Трапперы распродали свой товар на рынке и снова ушли на охоту и на ловлю диких зверей. Трактир опустел, и наши друзья могли свободно горевать; никто им не мешал.

Вильямс то и дело заставлял Рафа повторять рассказ про болезнь и смерть отца, и все ему казалось, что Раф мало о нем говорит, все ему хотелось слушать и говорить о старом друге. Так прошло некоторое время. В один из дождливых дней, когда они по обыкновению сидели в таверне и вспоминали о Томе, Вильямс сказал Рафу:

- Послушай, Раф, мы еще с твоим отцом составили план для нашей охоты в области среднего Арканзаса. Это опасное место для охоты. Там, в луговых степях, покрытых густой травой в человеческий рост, пасутся стадами бизоны, олени, а по берегам Арканзаса много бобров. Туда редко заходят трапперы, потому что именно тут и живет племя черноногих индейцев, а их предводитель, Теа-ут-вэ, смертельный враг белым охотникам. Но нам нечего их бояться; мы хорошие стрелки, и если что случится с нашими двустволками, то в пироге, которую мы построили с Томом, спрятаны еще два ружья. В ней же лежат дорогие капканы, жестянки с порохом, пулями и табаком и необходимым для нас пеммиканом2. Кроме того, у нас запасено достаточно соли и медвежьего сала. Провизии хватит, пожалуй, на полгода. Рыба и бобровое мясо будут разнообразить наш стол.

Потом Вильямс стал перечислять места, где они будут жить, но вдруг задумался, и его лицо приняло печальное выражение. Раф стал расспрашивать, что с ним. Он долго отговаривался, не хотел отвечать, но потом махнул рукою и сказал:

- Меня радует вся эта охота и приготовления к ней, но я не скрою от тебя я чувствую, что это будет последняя моя охота. Всю эту неделю мне постоянно слышится, что твой отец зовет меня к себе, и я уверен, что недолго проживу на земле.

Раф стал утешать его, но ничто не могло разогнать черных мыслей Вильямса. Он недоверчиво качал головой.