Сергей Мартьянов - Волны бегут Страница 2

И хотя сейчас тоже ничто не останавливало и не радовало глаз, Чугунов долго стоял у воды, прикованный таинственной далью. Он, действительно, ни о чем не думал и как только поймал себя на этой мысли, вдруг испугался, будто и впрямь прыгнул в пропасть небытия.

Вечером он написал жене длинное-предлинное письмо, описав в нем: и чистенькие улицы, и замшелые сосны, и пляж, и море.

...Море властно звало его, и теперь Чугунов ходил к нему, как на свидание. Он уже не думал о дозорных тропах, захваченный все новыми и новыми открытиями.

На следующий день установилась ясная солнечная погода, и все стало не таким, как вчера. Стволы сосен горели на солнце, синицы посвистывали звонко и отрывисто, словно чокались хрустальными рюмками: дзинь-дзинь, дзинь-дзинь... А море... Море было разноцветным, начиная от четкой линии горизонта и кончая прибоем. Дул резкий сильный ветер, и низкие валы гряда за грядой непрерывно бежали к берегу. Их белые гребни рождались далеко в море и все нагоняли и нагоняли друг друга, пока на разбивались о мокрый песок. Море шумело по-особенному - не ударами, а непрерывным железным шелестом. Лед стаял совсем.

Чугунов стоял в кустах, на дюне, чтобы сверху лучше видеть. Пляж был пустынен, только какая-то женщина в красной шляпке брела по нему, изредка ковыряя песок прутиком. "Что она там делает? Янтарь, что ли, ищет?" подумал полковник.

Потом он долго гулял по лесу. Было тихо, с земли бесшумно взлетали синицы и садились на ветви. Лучи солнца косым дождем падали из просветов. Ноги утопали в зеленом мху, изредка попадались канавки с черной студеной водой.

"И до чего же красиво! - размышлял полковник. - И как же ничего подобного я не замечал раньше?"

Он поднимал и долго разглядывал вылущенные белками сосновые и еловые шишки, растирал пальцами прядки мха, перекусывал жесткие травинки.

Возвращался Чугунов по тихой безлюдной улице "Юрас". Позднее он узнал, что "Юра" - это "море", а "Юрас" - "Морская", сейчас же ему было диковинно все здесь - и чистые плитчатые тротуары, и разноцветные палисадники, и нарядные деревянные дачи. Все они были разные, непохожие одна на другую, и в то же время очень одинаковые - словно игральные карты. Если бы Чугунова попросили описать эти дачи, он бы не сумел - не хватило бы слов. Только бы и сказал: "Деревянные, легкие, с кружевными узорами веранд и окон". И он посетовал на скудность своего воображения и своего лексикона. Но что поделаешь?

И еще он отметил, что многие дачи пустовали, забитые досками. Их было так много, этих пустующих, никем не охраняемых убежищ, что полковнику вдруг пришла нелепая мысль: "А не могут ли скрываться в них всякие темные личности? Заберется какой-нибудь бродяга, и никто его тут не найдет". Только у одной голубенькой дачки восседала на крыльце огромная овчарка чепрачной масти, и Чугунов долго любовался ее красивой статью. "Такая никого не подпустит", - позавидовал он хозяину.

...Вечером Чугунов снова написал домой письмо, и это не показалось ему лишним и обременительным.

Наутро он поднялся чуть свет и поспешил к морю. Ему хотелось, чтоб никто не ступил на берег раньше его. Но опоздал. Вчерашняя незнакомка в красной шляпке, с прутиком в руке, уже прогуливалась там. В одном месте она что-то начертила на песке, постояла немного и пошла дальше. На женщине была серая шубка, поднятый воротник закрывал лицо.

Чугунов ревнивым взглядом проводил ее и спустился к воде. "Ходит, ищет, чертит что-то..." Было холодно, и весь пляж подернуло белым инеем весь, до самой кромки прибоя. Только там, куда набегала волна, песок лоснился мокрым серым бархатом. И по нему шли следы женщины - четкие глубокие дырки от каблуков. В полковнике сразу проснулся следопыт, ему захотелось узнать, что она там начертила. Но волна уже размыла надписи, и он долго ломал голову над неясным изображением. Что-то вроде нотных значков и линий. "Чепуха какая-то! - поморщился Чугунов. - Дамочке делать нечего, а я, старый дурак, изучаю".

Он повернул и пошел в другую сторону. Небо было чистое, бледно-голубое; низкое яркое солнце проглядывало сквозь частокол сосен на дюнах. Стоило Чугунову остановиться - застревало в деревьях и солнце, стоило прибавить шагу - оно тотчас же бежало вперед, то прячась, то вспыхивая меж стволов. Человек и светило играли в догонялки, и этой игре не было конца.

Чугунов уже не удивился, когда на следующий день снова увидел женщину на пустом берегу. Его поразило море. Оно отступило. Отступило на добрых двадцать шагов, обнажив песчаные отмели, еще вчера скрытые под водой. Море как бы облысело, и это было самым удивительным.

Женщина шла по отмели, перепрыгивая с одной лысины на другую или обходя заливчики. И снова что-то чертила и тут же перечеркивала ногой. Когда она удалилась, Чугунов, все еще пораженный и взволнованный, спустился с дюны и ступил на отмель, всю в правильных четких морщинах, словно лист гофрированной меди. В море был штиль, и вода вокруг отмели была мертвой. Она уже не размывала надписи незнакомки, но теперь они были стерты ее ногой.

Озорная мысль вдруг пришла в голову Чугунову. Он подобрал щепку и написал рядом со стертой надписью: "Почему отступило море?" Потом быстро поднялся на дюну и спрятался в кустах вербы. Он был уверен, что женщина ему ответит. Все это, конечно, глупо и несолидно, но любопытство брало верх. Затаив дыхание, он следил из своей засады, как незнакомка вскоре повернулась и пошла обратно.

Вот она приблизилась к тому месту... Заметит или не заметит? Женщина стала, оглянулась кругом, и Чугунову показалось, что она лукаво улыбнулась. Потом что-то быстро начертила прутиком, опять огляделась и пошла своей дорогой.

"Переменился ветер. Это знает каждый школьник", - прочитал Чугунов. Черт возьми! Ветер дул в море и отогнал воду. Вот и все. Тихо только под защитой леса и дюн.

Стыдливо озираясь кругом, он стер обе надписи, моля бога, чтобы незнакомка не обернулась и не увидела его.

Но он не мог ручаться, что она не увидела.

Два дня Чугунов не ходил на море, хотя на каждом приеме беззастенчиво врал врачихе, что строго выполняет ее предписание. А чтобы море не соблазняло его, уезжал в далекий курортный поселок Кемери.

Жирные голуби бесстрашно разгуливали по платформе "электрички" и расходились только у самых ног пассажиров, с достоинством уступая дорогу. В вагоне люди вели себя как дома: читали, завтракали, а старушки занимались вязанием.

В Кемери Чугунов осмотрел парк и в нем знаменитые "Дуб любви" и "Остров любви". Дуб ему понравился (он был обвит лестницей, и в кроне его приютилась деревянная площадка), а остров не понравился, вернее, надписи на стенах и перилах беседки. Что там только не написано! "Где влюбились, там и расстались", - сообщали некие Вера и Сеня. И так далее, и тому подобное - в том же духе. Но одна надпись его рассмешила: "Что это за беседка любви? - нацарапал кто-то твердой рукой. - Нет элементарной скамейки".

Да, и смех и грех... По таким надписям, пожалуй, можно определять характеры людей. "А какой характер у женщины в красной шапочке? Кто она?"

И Чугунову вдруг захотелось увидеть ее. Почему она всегда одна? Одна - на пустынном берегу, в любую погоду, чаще всего, когда дует ветер и рокочут волны... И что она там все время чертит на песке?

Вернувшись из Кемери, он написал жене третье письмо, хотя не получил в ответ еще ни одного. Впечатления этих дней так и распирали его; он писал легко и свободно, с подробностями, перечислив даже надписи на беседке. Пусть Катя узнает о том, что видел он сам...

Рано утром, еще до завтрака, Чугунов снова пришел на море. Но женщины в красной шапочке не было видно. Он стоял на дюне и ждал, когда она появится. Но она так и не появилась.

Чугунов спустился к воде, провел палкой по гофрированной поверхности отмели. Палка простучала как по забору. В песок вмерзли щепки, водоросли, ракушки. Кое-где блестел тонкий ледок, он хрустел под ногами.

Чугунов пришел после обеда и опять не увидел женщины. Прогуливались какие-то незнакомые пары. Песок уже немного оттаял, и когда Чугунов провел по морщинам палкой, она не стучала. Над черными водорослями курился прозрачный парок.

Полковник побрел вдоль пляжа, испытывая неясную тревогу. И вдруг он увидел на мягком песке знакомые следы каблучков. Глубокие, четкие дырки. Да, это были ее следы, он мог отличить их от сотен других.

Чугунов пошел по следам, читая их, как раскрытую книгу. Вот здесь женщина постояла, вот нагнулась и что-то подняла с земли, вот чиркнула прутиком. У нее был широкий, энергичный шаг. Но характер у нее скрытный, это видно по тому, как все свои знаки она тут же заметала ногой, чтобы никто не мог разобрать. Но почему же тогда она ответила ему насчет ветра? Значит, эти знаки хранят какую-то тайну, что-то самое заветное для нее. Но что?

Только в одном месте Чугунову удалось увидеть незачеркнутые кончики линий. Их было пять, и между ними виднелись какие-то значки, похожие на нотные знаки. Что обозначали они? Уж и впрямь, не ноты ли пишет на песке незнакомка? А может, и не ноты, просто ему так кажется...