Мир истории. Начальные века русской истории - Борис Александрович Рыбаков Страница 2

Киевской Руси предшествовала тысячелетняя медлительная жизнь разрозненных славянских, финно-угорских и латышско-литовских племен, постепенно и малоприметно совершенствовавших свое хозяйство и социальную структуру на необозримых пространствах лесостепи и лесов Восточной Европы.

В XII веке Киевская Русь достигла такого высокого уровня развития, что со временем положила начало полутора десяткам самостоятельных, суверенных феодальных государств, подобных западноевропейским королевствам. Крупнейшие из них — княжества Владимирское, Рязанское, Киевское, Черниговское, Смоленское, Галицко-Волынское, Полоцкое, феодальные республики Новгорода и Пскова. Уже одно перечисление этих новых государств XII–XIV веков воскрешает в нашей памяти блестящие страницы истории русской культуры: киевские летописи и «Слово о полку Игореве», владимиро-суздальское белокаменное зодчество с его резным узорочьем, новгородские берестяные грамоты и сокровища софийской ризницы. Нашествие Батыя и ордынское иго обескровили русскую культуру, нарушили единство древнерусской народности, но успехи, достигнутые в эпоху Киевской Руси, позволили сохранить здоровую основу культуры и преодолеть последствия завоевания.

Историческое значение Киевской Руси явствует из того, что летопись жизни Киевского государства, которую вело несколько поколений хронистов, а завершил знаменитый Нестор, переписывалась в русских городах на протяжении пяти столетий! В тяжелые времена иноземного владычества «Повесть временных лет» была не только воспоминанием о минувшем могуществе, но и примером государственного единства, патриотического противостояния тысячеверстной полосе воинственных степняков.

В конце XV века, когда десятки русских княжеств, преодолевая феодальную раздробленность, объединялись вокруг Москвы, великий князь московский Иван III придумал торжественный обряд венчания на царство и приказал изготовить шапку Мономаха, новую корону российского царства, которая должна была воскрешать память о Киевской Руси, об апогее этого государства при киевском князе Владимире Всеволодиче, внуке византийского императора Константина Мономаха. Спустя полвека царь всея Руси Иван Грозный еще раз напомнил об исторических связях с Киевской Русью: царский трон в кафедральном Успенском соборе Москвы был помещен под резной шатер, для которого скульптор изготовил барельефы с изображением деяний того же Владимира Мономаха. Но, пожалуй, самым главным доказательством живой связи с Киевской Русью являются русские народные «старины»-былины.

В середине XIX века на далеком архангельском севере были обнаружены исследователями сказители старинных эпических песнопений, знавшие по устной передаче и Владимира Святославича (980-1015 годы) и Владимира Мономаха (1113–1125 годы), которых они объединяли в обобщенном эпическом образе «ласкова князя Володимира Красное Солнышко стольнокиевского». Богатырские былины знают тех князей, которые защищали народ от печенежских и половецких набегов и «много поту утерли за землю Русскую». Многие другие князья, прославленные придворными летописцами, в народной памяти не удержались. В былинах нет имени Святослава, которого киевляне упрекали в том, что он «чужой земли ищет, а свою охабив»; нет Ярослава Мудрого, зачинщика усобиц, нанимавшего буйных варягов для войны с родным отцом; нет Юрия Долгорукого, штурмовавшего Киев в борьбе с племянниками, нет и других князей, забывавших общерусские интересы в пылу кровавых междоусобий. Историк Б. Д. Греков, создавший первый марксистский труд по Киевской Руси, справедливо назвал былины устным учебником родной истории. В этом учебнике не просто повествуется о прошлом, но здесь отобрано важнейшее, прогрессивное, воспеты те герои-символы, которые обозначали строительство державы, оборону Руси от внешнего врага.

Крестьяне царской России, удаленные от Киева на тысячи верст, знали о Киевской Руси и из поколения в поколение передавали торжественные, как гимны, напевы былин об Илье Муромце, о Добрыне Никитиче, о делах Руси тысячелетней давности.

Научное изучение Киевской Руси не отличалось такой стройностью и логичностью, как народная память о тех отдаленных временах. Историки XVII–XVIII веков стремились связать историю славян с судьбами других народов, обитавших некогда в южной половине Восточной Европы, но у них было слишком мало данных для обрисовки истории скифов, сарматов и иных народов, вскользь упоминаемых авторами, доступными для наших первых историографов. А что касается происхождения славян, то здесь историки оказывались перед средневековым представлением, почерпнутым из Библии: все народы происходят от тех «семидесяти двух язык», которые образовались после того, как рассердившийся на людей бог разрушил «столп вавилонский» и разделил строивших его людей на разные народы.

Во времена бироновщины, когда отстаивать русское начало в чем бы то ни было оказалось очень трудно, в Петербурге, в среде приглашенных из немецких княжеств ученых, родилась идея заимствования государственности славянами у северогерманских племен. Славяне IX–X веков были признаны «живущими звериньским образом» (выражение летописи), а строителями и создателями государства были объявлены северные разбойничьи отряды варягов-норманнов, нанимавшиеся на службу к разным властителям и державшие в страхе Северную Европу. Так под пером Зигфрида Байера, Герарда Миллера и Августа Шлецера родилась идея норманизма, которую часто называют норманской теорией, хотя вся сумма норманистических высказываний за два столетия не дает права не только на наименование норманизма теорией, но даже гипотезой, так как здесь нет ни анализа источников, ни обзора всех известных фактов. Норманизм как объяснение происхождения русской государственности возник на основе довольно беззастенчивой априорности, предвзятости, пользовавшейся отдельными, вырванными из исторического контекста фактами и «забывавшей» обо всем противоречащем априорной идее. Более ста лет тому назад вышло монументальное исследование С. Гедеонова «Варяги и Русь», показавшее полную несостоятельность и необъективность норманской «теории», но норманизм продолжал существовать и процветать при попустительстве склонной к самобичеванию русской интеллигенции. Противников норманизма полностью уравнивали со славянофилами, взваливая на них все ошибки славянофилов и их наивное понимание действительности.

В бисмарковской Германии норманизм был единственным направлением, признаваемым за истинно научное. На протяжении XX века норманизм все более обнажал свою политическую сущность, используясь как антирусская, а затем и как антимарксистская доктрина. Показателен один факт: на международном конгрессе историков в Стокгольме (столице бывшей земли варягов) в 1960 году вождь норманистов А. Стендер-Петерсен заявил в своей речи, что норманизм как научное построение умер, так как все его аргументы разбиты, опровергнуты. Однако вместо того, чтобы приступить к объективному изучению предыстории Киевской Руси, датский ученый призвал… к созданию «неонорманизма».

Основные положения норманизма возникли тогда, когда и немецкая и русская наука находилась еще в младенческом состоянии, когда у историков были весьма туманные представления о сложном многовековом процессе рождения государственности. Ни система славянского хозяйства, ни длительная эволюция социальных отношений не были известны ученым. «Экспорт» государственности из другой страны, осуществленный двумя-тремя воинственными отрядами, казался тогда естественной формой рождения государства.

Остановимся на нескольких противоречиях между фактами и построениями норманистов.

1. Говоря о создании Киевской Руси норманнами-варягами, обычно приводят как параллель основание норманнами королевств на морских берегах в Северной Франции, Ломбардии, Сицилии. Норманны (шведы, датчане, норвежцы) были превосходными мореходами и действительно покоряли прибрежное население, но достаточно одного взгляда на карту Европы, чтобы осознать полную противоположность ситуации в океанско-средиземноморских землях и на Великой