Шапи Казиев - Имам Шамиль Страница 20

Он жил в Дербенте, как восточный шейх. Он шил солдатские шинели из самого дорогого сукна, собирал коллекции редких ковров и драгоценностей. Его оружие было дороже полковых обозов, а кони украсили бы торжественные выезды царей. Он дарил павлинов, устраивал орлиные охоты и даже водные феерии, на которые выезжал в украшенной цветами галере на манер фараонов. Однажды, намереваясь выкрасть красавицу из гарема богатого купца, Бестужев устроил фейерверк, который должен был отвлечь внимание горожан. Но затея провалилась, так как власти решили, что подверглись нападению горцев, и гарнизон был приведен в боевую готовность.

Бестужев обследовал остатки кавказской стены, пробовал найти огромную цепь, некогда запиравшую дербентскую гавань, и скупал древние карты с обозначением кораблекрушений под Дербентом.

"Не ищите земного рая на Евфрате, он здесь…" — писал Бестужев, сроднившийся с Кавказом, как перелетная птица, обретшая родину вдали от гнезда. Искренне восторгаясь горцами, видя в них братьев по духу, Бестужев восклицал "Черт меня возьми, какие удальцы, что я готов расцеловать иного!" У него было много кунаков среди горцев, он узнал их, как никто другой. "Кавказских горцев напрасно обвиняют в жестокости, — писал он. — Очень редко были примеры, чтобы они терзали попавшихся им русских даже в пылу гнева или мести, на самом поле сражения. У себя дома горец заботливо промочит раны пленнику, "попотчует бузой", разделит пополам черный чурек свой…"

Бестужев сам стал похож на горца в своей дорогой бурке и лихой папахе, в манерах и воинской дерзости. Он ввел моду на все кавказское, и мода эта проникла в высшее общество. Уже и самого императора живописцы изображали в черкесском костюме на фоне кавказских гор. Но при всем том Бестужев заронил в общественное сознание идеи о необходимости мирного сосуществования с народами Кавказа, о том, что лишь добром и наглядной пользой можно привлечь кавказцев в единое отечество, а насилие лишь углубляет пропасть между ними. И главное — о том, что мужественных и сильных детей гор куда лучше иметь друзьями, чем врагами: "Я топтал снега Кавказа, я дрался с сынами его — достойные враги… Как искусно умеют они сражаться, как геройски решаются умирать!"

Бессмысленное кавказское братоубийство делалось для писателя все более тягостным. "Я дерусь совершенно без цели, без долга даже", — признавал Бестужев. Он видел, как с обеих сторон здесь гибли лучшие, как целые народы исчезали в водовороте истории.

Так же бессмысленно, нелепо исчез и сам Бестужев-Марлинский. Случилось это в сентябре 1837 года во время черноморской экспедиции под началом Г. Розена, перед самым визитом императора на Кавказ. У мыса Адлер был высажен десант, в первых рядах которого бросился на приступ неприятельских позиций прапорщик Бестужев, Оттесняя горцев, гренадеры бились врукопашную. Увлекшись схваткой, раненый Бестужев углубился в лес, и больше его никто не видел.

Тело его не нашли. Против обыкновения, не выдали его и горцы, хотя даже обещана была награда. Потом говорили, что будто бы видели у кого-то его дорогое оружие. Но в столицах больше были увлечены другими слухами — якобы Бестужев перешел к горцам, что в большом у Шамиля почете и даже сделался генералом и что вот-вот нахлынет со своими мюридами на Тифлис брать в плен императора. Что же произошло с Бестужевым на самом деле, так и осталось тайной, еще долго будоражившей воображение публики.

Зато ясно обнаружилось другое — пока царь завоевывал Кавказ, Кавказ Бестужева успел покорить Россию.

У легендарного писателя появилось множество подражателей, а кавказская тема породила новое романтическое направление в литературе. В отличие от Бестужева, глубоко проникшего в душу Кавказа, подражателей, по словам В. Белинского, больше занимало "изображение неистовых страстей и неистовых положений".

Поддался очарованию Бестужевым и А. Дюма, который перевел и опубликовал некоторые его произведения, а позже и сам явился на Кавказ, влекомый необыкновенными героями и событиями. А популярная писательница Е. Лачинова сделала Бестужева, под именем Александра Пустогородова, героем своего романа "Проделки на Кавказе". Правдивое описание кавказских дел вызвало такое негодование Николая I, что роман был запрещен, большая часть его уничтожена, а за автором установлен полицейский надзор.

СТАРЫЕ ПРОБЛЕМЫ НОВОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

Воодушевленные успехом Шамиля и побуждаемые невыносимыми условиями существования, заволновались жители Южного Дагестана и Азербайджана. Неспокойно было и на Западном Кавказе, где черкесы сопротивлялись усилению царской власти и строительству новых крепостей вдоль Черного моря, которые лишали их возможности получать порох, свинец, оружие и другую помощь от Турции и Англии. Новый главнокомандующий генерал Головин считал утверждение на черноморском побережье делом куда более важным, чем «внутренние» дагестанские неурядицы. К имевшимся крепостям добавились новые укрепления — Навагинское на реке Сочи, Вельяминовское на реке Туапсе и ряд других. Но это мало помогало усмирению черкесов. Крепости, города и вся Военно-Грузинская дорога постоянно находились на осадном положении. Лихорадка и прочие южные болезни косили гарнизоны, а неурожаи и голод в горах не оставляли горцам иного выбора, как искать хлеба в непрестанных набегах. Барон Г. Засс, командующий Кубанской линией, оттесняя горцев суровыми ермоловскими методами, старался заселять отнятые земли казачьими поселениями, считая их более надежной опорой, чем дорогостоящие и малополезные крепости. Горцев он пытался укротить не только силой, но и внушением страха перед своими сверхъестественными способностями. Черкесским старшинам Засс показывал всевозможные фокусы с волшебными зеркалами, электрическими машинками, музыкальными шкатулками и самобеглыми колясками. Пораженные горцы прозвали его шайтаном, но воевать не переставали.

Вообще же, представления о том, что горец, суть, дитя малое и есть совершенная игра природы, как и горы, его сохраняющие, имели среди офицеров широкое распространение.

"Превесело воевать с этим народом! — сообщал в своих записках комендант Анапы полковник Трегубов. — …Прибыв в Анапу, я разочаровался, узнав о подвигах предшественников моих. Они с такими средствами, какие и я теперь имею (до 2 тысяч войск на бумаге, притом разбросанных по укреплениям и станицам), могли вести войну вот какую: тайным образом, посредством лазутчиков, захватывали у горцев по ночам отары овец, отдалявшихся от аулов к нашей стороне, и едва уносили сами ноги, а потом расплачивались за это слишком невыгодно, кроме потери при этих случаях.

Раздраженные горцы нередко захватывали в плен наших поселян и скотину и не давали работать в поле беспрерывными набегами.

…Чтобы отдалить этих каналий от наших поселений — это другое дело, но для этого надо немного больше сил: с 5-ю или 6-ю стами не суйтесь к аулам. На пути вы наткнетесь на сторожевых, пронзительный крик коих тотчас передается по ущельям, и всадники, как черти, летят к вам со всех сторон.

…Вы видите только дымок, да слышите выстрелы, кусты стреляют, а каждый раз из фронта убыль, конечно, наши ребята тотчас запустят батальный, инда верхушки кустов летят, а уж небу-то достается порядком.

…Не успели вы сказать: "Уж верно досталось!" — как пропавшая кучка на том же месте. Стоит удивления, как проворно падают эти канальи на землю при появлении дыма из орудия. Ружейного нашего огня они не слишком боятся, наши любят стрелять без прицела, почти всегда вверх. Удивительно ли после этого, что джигеты прогуливаются вдоль цепи, под выстрелами ее, шагах во ста и остаются невредимыми.

…Около года я не имел покоя, но все денные и ночные набеги отражались с успехом и горцы всегда были в накладе.

…Опять представлен за какие-то неутомимости также в генералы, но это будет слишком часто и потому, думаю, представление не пойдет далеко. Да Бог с ним. Если бы царь знал, сколько я сделал, сблизив к нам непокорных и к какому это поведет результату, то не поскупился бы наградить.

…Горцы после всегдашних неудач начали поговаривать, что я колдун, и потеряли охоту делать набеги. Потом некоторые желали познакомиться со мною. Приехал сначала один из старшин, вот другой, третий, а там и десятками и началась дружба. Я наговорил им всякой всячины и поселил уважение к нам, которого они вовсе не имели, называя нас грабителями. "Твой Падишах — добра, генерал — не добра, ты — добра!" Толкуйте с ними!.."

ШАМИЛЬ НАЧИНАЕТ РЕФОРМЫ

Шамиль закладывал основы своего будущего могущества. Фундаментом его были равенство и свобода — то, чего и без проповедей желало большинство народа и что соответствовало требованиям шариата.

Первым делом Шамиль уничтожил сословные различия и лишил знать всех привилегий, уравняв их в правах с остальным населением. Затем он сделал то, с чего в свое время начинал Пророк Мухаммед — освободил рабов и зависимых крестьян. Это было важнее мобилизации — освобожденные рабы всегда были первыми борцами за свободу. Даже пленные обрели некоторые права и возможность стать свободными гражданами, а дети их получали это право безусловно.