Аркадий Первенцев - Секретный фронт Страница 20

- Снулый.

- Какой есть, товарищ старшина. - Путятин покорно останавливался, принимал стойку "смирно". - Каким мама родила.

- Мама... Не трогали бы свою мать, товарищ Путятин.

- Разрешите идти, товарищ старшина?

- Идите, Путятин.

Путятин круто повертывался и отходил, стараясь выбивать шаг всей подошвой...

К Сушняку незаметно подошел сержант Денисов, тронул его за локоть, упрекнул, не повышая голоса и следя за удалявшимся Путятиным строгими, прищуренными глазами.

- Зря придираешься к нему, Сушняк. Путятин заслуживает другого отношения.

- Возьми петуха и крути ему голову, - буркнул Сушняк. - Задается парень... А чем ему задаваться?

Денисов выждал, пока его друг успокоится, и сказал:

- У него немало хороших качеств. Начитанный, этого у него не отнять. С людьми сходится быстро, отзывчивый... Ты его зря...

Мягкие укоры хорошо действовали на доброе сердце старшины. Не перебивая Денисова, он попросил папироску, закурил.

- Читает, да только не то. Ему надо бы про героев читать.

- Почему?

- Забыл погранзнак девятнадцатый?

- Нет, не забыл...

Сушняк имел в виду случай, когда весной этого года сержант Денисов, натаскивая молодого солдата, обнаружил у пограничного знака No 19 семерых нарушителей. Решив задержать их всех, Денисов занял выгодную позицию, приказал Путятину стрелять только по его команде, а тот не выдержал, выстрелил раньше времени и спугнул. Денисов задержал лишь одного, остальные ушли.

Путятина потом прорабатывали, обвинили даже в трусости, по горячке, конечно, так как вина его была одна - неопытность, торопливость. Позже, в середине августа, Путятин хорошо проявил себя в стычке, получил медаль "За боевые заслуги". Таким образом, вспоминать знак No 19 было ни к чему...

Путятин скрылся за боярышником, спустился по тропе и снова поднялся, ближе к КСП, куда один за другим шли солдаты с корзинами или наплечными мешками, подвешенными на мягких поясах. Солдаты двигались молча, гуськом, по скользкой, узкой тропинке, идущей по краю ущелья, откуда доносились запахи сырости и глухое ворчание воды.

- Делать - не переделать, а радует, - сказал Денисов.

- Почему радует?

- Примета такая: если начинают строить КСП, наступает стабилизация. Границу двигать не будут.

- Мина со стабилизатором, а летит.

- Потому и летит, куда надо. Не будь стабилизатора, кувыркалась бы...

Денисов присел на траву, наблюдая за птицей с острыми крыльями и поджатыми лапами. Птица парила на тугом плече воздушного потока и, казалось, прощалась с розовым закатом, купаясь в нем, золотя свои перья.

- Заметил я, Денисов, у тебя что-то свое на уме, - сказал Сушняк.

- А у тебя разве чужое?

Денисов следил за птицей и вслушивался в обманчивую тишину гор.

- Спросил бы меня лучше, о ком я думаю. Я бы ответил: о младшем лейтенанте Строгове.

- С чего бы покойника-то вспомнил?

- Когда зачитали указ о посмертном награждении, стоял в строю и думал: не удалось Строгову стать старшим лейтенантом, майором, не успел покрасоваться с орденом. Мечтал Строгов получить Боевое Красное Знамя, такое же, как и у его отца.

- Слыхал я про его батьку. У Котовского, говорят, служил. У Котовского или у кого?

- Какое это имеет значение?

- Как какое? У Котовского так у Котовского, а у Пантикова... Кто слыхал о Пантикове? Сплоховал твой младший лейтенант...

На усмешку Сушняка Денисов ответил с обидчивой горячностью:

- Сплоховал, говоришь? А как дрался!

- Дрался как надо, не спорю. А зачем позади себя подранка оставил?

Денисов удивленно приподнял тонкие, будто нарисованные брови, они черной лентой легли у переносья, спросил:

- А как же он должен был поступить?

- Добить. Бандит есть бандит.

- Разве угадаешь, кого миловать, а кого добивать, - раздумчиво заметил Денисов, и перед его мысленным взором одна за другой прошли картины, настойчиво напомнившие ему о его собственном поведении в схватках, когда над всеми чувствами берет верх только одно - чувство бойца. Когда глаз видит лишь одну черную точку - мушку, наведенную на врага; когда рука и плечо не дрогнут и пуля идет точно в цель; нет, он не миловал недруга, знал: или он врага, или враг его. Другого не дано!

Как будто и близко, а ой как далеко остались позади детские игры в казаков-разбойников, револьверы и рогатки, вырезанные из дерева, невинное оружие детства! Их было четверо, ребят-сверстников, и мечты их сходились только на одном: воевать за Родину. Слишком малы они были тогда, казалось, и не придется осуществиться их мечте, а вот пришлось... Строгов был слишком горяч и не всегда осмотрителен, он постоянно стремился вперед, не оглядываясь. А оглядываться надо б - глаза спереди, глаза сзади. Опытные старшины, такие же, как Сушняк, воспитали Денисова, храброго и осторожного воина, не краснобая, не хвастуна, рано повзрослевшего, рано окропленного кровью.

Горы постепенно темнели, сглаживались вершины, сливаясь с облаками, ветер слабо шевелил ветви, но тишина эта была обманчивой. Здесь всюду подстерегала пуля. В этих горах и лесах беспрестанно клокотала чья-то чужая жизнь, тайная и отвратительная, и им, молодым ребятам, приходилось очищать этот горный лесной район, чтобы можно было людям спокойно жить и работать.

Здесь, на краю обрыва, им было хорошо, с ними товарищи, которые, если нужно, всегда придут на помощь. Могучее братство ощущалось весомо и зримо. И эти размышления сами по себе вернули Денисова из воспоминаний в реальный мир. Он увидел заскучавшего Сушняка, услышал его хрипловатый голос, отдавший приказание закончить работу. Усталых и потных бойцов повел в строю сержант Сидоренко, коренастый, крепкий человек, обожавший командовать, чувствовать свою власть. Так думал Денисов, издали наблюдая за могучими лопатками Сидоренко, за его крепкой шеей и размеренным взмахом рук, тоже крепких, как весла фелюги, слушая его сочный, басовитый голос, отсчитывающий шаг.

Сушняк предложил задумавшемуся другу "махнуть напрямик", укороченной тропой, и прийти на заставу раньше, чем Сидоренко приведет туда команду.

- Только-только голос прорезался, - Сушняк откашлялся, - а то сипел, как камышовая дудка. А все те самые бабцы с цыплятами...

Сушняку пришлось две ночи пролежать в засаде, поджидая связниц из-за кордона, вот тогда и заползла простуда в бронхи.

О связницах, которых обязан был встретить Сушняк, предупредила Устя, комсомольский вожак из пограничного села Скумырды.

Устя возглавляла добровольную молодежную дружину, которую сами комсомольцы называли истребительным отрядом, и работала с каким-то особым упоением. Инициатива ее, казалось, не имела границ. Устю скорей нужно было останавливать, нежели подталкивать, но и останавливать было нелегко, если учесть ее властный и своевольный характер. Устя со своими добровольными помощниками нередко выуживала такую "рыбу", что приводила в приятное изумление даже начальника отдела разведки штаба отряда майора Муравьева.

Связницы, о которых сообщила Устя, объявились в конце вторых суток стационарной болотной засады, когда старшина Сушняк успел уже вдоволь накормить комаров и до макушки пропитаться сыростью. Две "красули", как назвали их Сушняк и бывший с ним в паре Магометов, появились в виде разодетых фей с корзиночками, из которых невинно выглядывали белые петушки, предназначенные якобы для продажи на воскресном базаре. Такие переходы через границу не являлись новостью, и, если бы не предупреждение Усти, можно было бы, как говорится, похристосоваться с девицами и галантно отпустить их на все четыре стороны. На поверку дело оказалось серьезным: после допроса и обыска у одной из них был обнаружен грепс к самому Очерету.

Вот как сработала Устя.

- Ты понимаешь, Денисов, - продолжал Сушняк, в который уже раз описывая операцию, - что такое Устя? Чудо! Отставим ее активность, есть она или нет, а сама-то Устя! Не треба расписывать? Чудак ты, Денисов. А кого же еще расписывать? Папу римского? Ты обратил внимание на ее фигурку? А если обратил, скажи, не гитара ль, а? Да я мог бы снять засаду, а как вспомню Устю, лежа в мочажиннике, то сдается мне, что утопаю в перине из гусачьего пуха. Я и голос потерял от думок. Нельзя так разогревать воображение. Отсюда и физическое изнурение и всякая хвороба...

Денисов внимательно выслушивал откровения друга. Что же тут нового? На заставе, пожалуй, не было человека, которому не нравилась бы Устя. Работала она в опасном селе, так как Скумырду бандеровцы избрали своим переправочным пунктом. На той стороне речушки, где воробью по колено, вплотную к иловатому бережку примыкало такое же село, откуда и тянулись нити во все концы Европы. В Скумырде бандиты вели себя тихо.

Устя была яркой девятнадцатилетней красавицей, смелой, порывистой и в то же время женственной. Она могла то накричать и даже пустить в оборот словцо, заимствованное у лесорубов или плотогонов, от которого уши вяли, то залиться краской от самой пустяковой насмешки.