Даниил Альшиц - Начало самодержавия в России Страница 20

Почему же составителям «Степенной книги» потребовалось все это опустить, почему им «не подошли» рассказы о подлинных победах над половцами и почему надо было связать имя Всеволода именно с походами 1184–1185 гг., к которым он не имел отношения?

Заметим при этом, что на всем протяжении «Степенной книги» не встречается ни одного — подчеркнем: ни одного! — другого случая вымышленного похода на половцев.

Мы никогда не смогли бы объяснить, чем руководствовались составители «Степенной книги», поступая таким удивительным образом, если бы до нас не дошла «Слово о полку Игореве».

Составители «Степенной книги» очень ясно показали, в какой связи им понадобился вымышленный рассказ об участии Всеволода в походах 1184–1185 гг. Этот рассказ составляет целую главу, содержание которой выражено в ее названии: «О добродетелех самодержьца и о знамении на небеси, и о победе на половьцы и о зависти Ольговичев и о милости Всеволожи».

Как видим, интересующий нас сюжет понадобился как решающая иллюстрация добродетелей Всеволода. Дальше идет главная во всем повествовании о Всеволоде характеристика его деятельности:

«Богохранимый же великий князь Всеволод Юрьевич, благоденственно пребывая во граде Владимири и правя скипетром Руського царствия… и всему множеству Владимировых сродником своим старейшинствуя… Аще же некогда нецыи от сродних его завистию побежахуся и бранию к нему прилежахуся, он же противу их вооружашеся и междуусобному кроволитию быти не даваше, но своим благосердным долготерпением и медленным пожиданием брань утоляше и братолюбие составляше, господоначалие и прочая грады русския и всех праведно управляя. И все послушаху его и покоряхуся ему».

С точки зрения того, что здесь сказано, «Слово о полку Игореве» является произведением абсолютно еретическим. «Слово» с огромной силой рисовало совершенно обратное тому, что хотели утвердить московские книжники XVI в. В самом деле: в «Слове» Всеволод вовсе не общерусский самодержец, а один из многих князей. Но что еще хуже — первым по значению среди русских князей провозглашается «великий, грозный» Святослав Киевский. В «Слове» Всеволоду брошен прямой упрек — «не мыслю ти прилетети издалеча отня злата стола поблюсти!» — упрек в равнодушии к киевским делам, в частности, к борьбе южнорусских князей с половцами.

Все это как нельзя больше противоречит создаваемой «Степенной книгой» легенде о Всеволоде — общерусском самодержце, о Всеволоде, дарующем «во одержание» киевское господоначалие, о Всеволоде, возглавляющем борьбу с половцами. Все это требует ответа и опровержения в официальном памятнике, который должен отныне на века покончить с прежними «заблуждениями» и утвердить единственно «правильную» версию истории Руси. Прежде всего надо было развенчать Святослава Киевского, вознесенного «Словом» на высоту действительно незаслуженную. И развенчать не вообще, а именно в той роли, в какой его превознесло «Слово». И мы читаем в «Степенной книге» удивительный рассказ о знаменитом победоносном походе князей на половцев накануне похода Игоря, организатором которого был, оказывается, вовсе не Святослав Киевский, а Всеволод Суздальский. В походе участвует князь по имени Святослав Всеволодович, но вовсе не тот, что на самом деле, а сын Всеволода, якобы посланный своим великим отцом. Зато в отношении Владимира Глебовича, являвшегося родичем и подручным Всеволода, сохранен правдивый летописный рассказ вместе с описанием его геройских дел. В летописи были перечислены по именам еще шесть князей, пошедших вместе со Святославом Киевским. В «Степенной книге» все эти имена скрыты за формулой — «и иных князей шесть». Это сделано для того, чтобы скрыть южнорусский состав участников похода и создать впечатление, что поход и по составу участников был владимиро-суздальским. Дальше идет довольно точный пересказ летописного описания похода, повторяющий даже явно ошибочную цифру летописи о 417 половецких князьях, захваченных в плен. Заключается рассказ следующими словами: «Сице преславну победу даруяй бог провославным, на поганыя враги ходящих по повелению старейшего им самодержателя, богохранимого Всеволода». Так официальные книжники XVI в. зачеркнули гениальные строки «Слова»: «… отец их — Святослав грозный, великий киевский грозою бяшет притрепал своими сильными плъки и харалужными мечи; наступи на землю Половецкую, притопта хлъмы и яругы, взмути рекы и болота… А поганаго Кобяка из луку моря от железных великих полков половецкых яко-вихрь, выторже… Ту немцы и венедици, ту греки ж морава поют славу Святославлю…».

«Степенная книга» «славу Святославлю» переписала на «самодержца» Всеволода Суздальского.

Теперь предстояло опровергнуть другой, недопустимый с точки зрения составителей «Степенной книги» момент «Слова» — прямой упрек Всеволоду в равнодушии и бездействии по поводу поражения князя Игоря. И вот вслед за описанием победы князей, якобы «ходящих по повелению… Всеволода», идет рассказ «О зависти Ольговичев и о милости Всеволожи»:

«Егда же сему позавидеша Ольгови внуцы, и кроме Всеволожа повеления, уповающе собою, идоша на половьцы и многу сотвориша победу и за Дон устремишеся в самые луки моря, хотяще до коньца победити их, забывше божие строение, яко же негде пишет: "никто же уповая собою спасется" и в Лукоморие словохотием приидоша и сами от половець победишеся и без вести быша, донде же гостие нецый возвестите сия на Руси, благосердый же самодержець Всеволод, умилосердися о них и, богом подвизаем, сам подвижеся на половцы, всячески тьщашеся свободити плененных своих. Половцы же и с вежами своими бежа к морю».

Вот, оказывается, как было дело. Автор «Слова» лукавил, когда писал о Всеволоде: «Не мыслю ти прилетети издалеча отня злата стола поблюсти». Всеволод тотчас пошел выручать Ольговичей, т. е. Игоря и его родичей, когда, «позавидеша» Всеволоду и «кроме его веления», они пошли на половцев. Связь между именем Всеволода и походом Игоря, родившаяся в мозгу автора «Слова», — «не мыслю ти прилетети издалеча..» — нашла, как видим, в XVI в. отклик в виде решительного опровержения. Интересно, что слова «половцы же и с вежами своими бежа к морю», заключающие вымышленный рассказ о походе Всеволода на помощь Игорю, сами по себе не вымышлены. Они взяты составителями «Степенной книги» из рассказа Лаврентьевской летописи о походе Всеволода на половцев в 1199 г. Это ясно показывает, насколько сознательно, с какой тонкостью в стремлении создать впечатление правдоподобия проводили составители «Степенной книги» подмену подлинных фактов желательной для них версией.

Книжники XVI в. решили защитить от обвинений в бездействии, выдвинутых в «Слове», еще одного князя, который так же, как и Всеволод, в действительности не имел к этому событию никакого отношения ы только по воле автора «Слова» оказался вместе со Всеволодом в числе князей, очерченных широким кругом авторского к ним обращения.

Цитированный выше рассказ о том, как Всеволод ходил выручать Ольговичей, продолжен таким образом: «…князь же Романь Мстиславичь Галичьский, внук Изяславль, правнук Мстислава Владимировича Маномаша, взя вежи половецькия и множеству плена християнского возврати».

На вопрос — почему из трех «больших» князей, к которым обращался автор «Слова», в «Степенной книге» дано отпущение «греха» только Роману и Всеволоду, а Ярослав Осмомысл не упомянут — ответ дан в самом тексте: Роман потомок Мономаха. К тому же он родственник Всеволода по жене.

Отношение между «Словом о полку Игореве» и легендой о Всеволоде такое же, как между голосом и эхом. Второе не может возникнуть само по себе — оно отголосок первого, но отголосок искаженный.

Поход Игоря Святославича на половцев в 1185 г. относится к числу тех военно-исторических событий, громкая слава которых создана не мечом, а пером.

Таких походов перечислено в русских летописях не одна сотня. «Частный факт военной неудачи» — вот что такое, по справедливому выражению Н. К. Гудзия, поход Игоря в степь. И тем не менее в истории Древней Руси не много таких военных событий, к которым в течение веков было бы приковано столько пытливого внимания, сколько к незначительному походу Игоря. Такова сила художественного слова, «свивающего славу».

Автор «Слова» был первым, кто в описании данных событий поднялся до понимания общерусских задач и интересов.

Важно подчеркнуть, что придание походу Игоря значения центрального события русской жизни и установление связи между этим походом и именами таких русских князей, как Всеволод Суздальский, Роман Волынский или Ярослав Осмомысл, является результатом индивидуального творческого акта художника — автора «Слова о полку Игореве», существует только в рамках его произведения и только для тех, кто его читал.

Официальные книжники XVI в. признали силу «Слова о полку Игореве» самим фактом того, что в выборе материала для своего построения пошли не за действительностью и документами, а за автором «Слова», выбравшим поход Игоря основой своего повествования. Не считая возможным пройти мимо «Слова», они выступили против изображения его автором трех весьма значительных героев. Если он гиперболизировал роль Святослава Киевского в происходивших событиях, то они ее вовсе зачеркнули. Если он с укоризной в бездействии обращался к Всеволоду и Роману, то они сочинили версию об их решающем участии в событиях.