Владимир Райцес - Жанна д`Арк Страница 20

Предсказание прихода девы-спасительницы — явление весьма сложное по своей генетической природе. В нем, конечно, сказался общий рост мистических настроений на почве непрерывных бедствий, военных неудач, социальных катаклизмов, разорения страны, эпидемий, голодовок и т. п. Безусловно также, что это предсказание было связано с широко распространенным в народной среде культом спасительницы всего человеческого рода — Девы Марии. Хотелось бы указать еще на одно обстоятельство, которому до сих пор уделялось недостаточное внимание. В видениях Марии из Авиньона грядущая спасительница Франции выступает в качестве воина: она прямо противопоставлена самой пророчице, которая испытывает естественный женский ужас перед вооружением. Образ девы-воина составлен из традиционных оппозиций («воин» и «дева»). Природные роли здесь изменены и переставлены: избавителем королевства от недругов явится не воин-мужчина, которому эта функция предназначена самим его естеством, а юная дева (слово риеПа имело именно такой смысл, см. ниже, с. 92), которая в обыденном представлении воплощает противоположные качества.

Исследователям народной культуры в средние века хорошо знаком этот принцип «перевертыша», перестановки, перемены мест и обычных ролей; на «низшем» уровне смеховой культуры он был открыт и изучен М. М. Бахтиным (а вслед за ним А. М. Панченко в работе о «мудрых глупцах», русских юродивых, — 9). В пророчестве Марии из Авиньона мы имеем дело с тем же принципом, но только на очень серьезном, «высшем», даже мистически возвышенном уровне. Конечно, образ девы-воина отстоит очень далеко от персонажей «смехового мира» — однако не настолько, чтобы нельзя было увидеть за этим при внимательном рассмотрении работу некоего общего механизма народного сознания. Дева—воин — тоже «мир наизнанку», девальвация традиционных ценностей, в данном случае — представления о воине-мужчине (рыцаре) как защитнике королевства от недругов. И подобно тому как в «отклоняющемся поведении» юродивого содержались мотивы укора и общественного протеста, так и в «отклоняющемся образе» девы-воина отразились определенные общественные настроения этого времени и прежде всего глубокое разочарование «трудящейся части» населения Франции в способности ее «воюющей части» осуществить свою защитную функцию.[7] Это был своеобразный укор и «вызов» рыцарству.

Хотя, как отмечалось выше, пророчество о деве-спасительнице и опиралось на традиционную христианскую антитезу «Ева — Мария», самый образ девы-воительницы не имел аналогов в священном писании. Жанну еще при жизни часто сравнивали с ветхозаветными героинями — Эсфирью и Юдифью; в литературе XV в. это сравнение было общим местом. Но именно это сравнение показывает оригинальность образа девы-воина. В самом деле, Эсфирь и Юдифь были «национальными героинями», но не воительницами. Они спасали свой народ не вопреки своей женской природе, но благодаря ей. Библейская традиция не может объяснить генеалогию персонажа пророчества Марии из Авиньона. Но можно ли считать образ девы-воина детищем одной лишь фольклорной культуры?

Весной 1429 г., когда Жанна появилась «во Франции», и особенно после ее первых ошеломляющих побед заговорили о том, что приход Девы был предсказан старинным пророчеством, которое приписывали волшебнику Мерлину — популярному персонажу множества легенд и рыцарских романов, жившему, по преданию, в Шотландии в V–VI вв. Иногда, впрочем, автором этого пророчества называли знаменитого англо-саксонского философа и историографа Беду Достопочтенного (673–736 гг.), который слыл в средние века мудрецом и провидцем. Мы находим оба эти имени рядом с античной Сивиллой в уже упомянутой поэме Кристины Пизанской, посвященной Жанне-Деве (июль 1429 г.): «…Мерлин, Сивилла и Беда провидели ее разумом за тысячу с лишним лет…» (Q, V, 12).

Известно несколько вариантов «пророчества Мерлина». Согласно одному из них, Дева «грядет на спинах лучников». Это трактовалось как предсказание победы французов над англичанами, главную боевую силу которых составляли лучники. Любопытна этимология данного варианта. Он представляет собой переосмысление применительно к обстановке во Франции на переломном этапе Столетней войны не очень ясного текста одной хроники середины XII в., которая вкладывала в уста Мерлина совсем иное но смыслу астрологическое предсказание, опиравшееся в свою очередь на учение кельтских жрецов-друидов. Это предсказание гласило, что обновление мира наступит в тот момент, когда двенадцать знаков зодиака вступят в борьбу друг с другом и созвездие Девы «спустится по спине» созвездия Стрельца (50, т. I, 477).

С другим вариантом пророчества мы встречаемся в «Сводном изложении» Великого инквизитора Франции Ж. Брегаля (1456 г.) — пространном богословско-юридическом трактате, написанном накануне реабилитации Жанны и подводившем итоги расследования обстоятельств ее жизни и гибели. Этот источник имеет особо важное значение, так как в нем отразился момент перелома во взглядах церкви на «дело» Жанны д'Арк. По меткому замечанию Р. Перну, именно «Сводное изложение» сделало из еретички святую (91, 272). Мимоходом упомянув о «пророчестве Мерлина» в первой главе трактата, посвященной видениям Жанны, Ж. Брегаль подробно разобрал его в шестой главе, где говорилось о мужском костюме и оружии Девы, а также рассматривалась ее военная деятельность (D, II, 412, 470–473). Великий инквизитор приводит «строфы английского пророка Мерлина» в такой редакции: «Из дубового леса выйдет дева и принесет бальзам для ран. Она возьмет крепости и своим дыханием иссушит источники зла; она прольет слезы жалости и наполнит остров ужасным криком. Она будет убита оленем с десятью рогами; четыре из них будут нести золотые короны, а шесть других превратятся в рога буйволов и произведут небывалый шум на Британских островах. Тогда придет в движение Датский лес и вскрикнет человеческим голосом: „Приди, Камбрия, и присоедини к себе Корнуэлл!“»

Не следует пренебрегать этими прорицаниями, пишет Ж. Брегаль, ибо святой дух волен открывать свои тайны любому, кому он захочет. Великий инквизитор так комментирует темные «строфы» Мерлина: «из дубового леса выйдет Дева» — указание на родину Жанны-Девы (в протоколе Руанского процесса сказано, что дубовый лес был виден с порога ее отчего дома); Жанна пролила бальзам на раны королевства, когда в начале своей миссии явилась к королю Франции, или позднее, когда в Пуатье выдержала долгий и строгий экзамен перед исполненными мудрости прелатами и учеными мужами, или когда мужественно и бесстрашно брала приступом Орлеан, Париж и другие главные города и крепости королевства, или же когда вместе с грандами и большим войском столь счастливо провела короля сквозь вражеские мечи в Реймс, дабы он там короновался.

Нет возможности (да и особой необходимости) воспроизводить здесь весь обстоятельный «реальный комментарий» Брегаля, хотя он безусловно являет собой очень любопытный историко-психологический документ. Отметим лишь некоторые, наиболее выразительные, детали. «Наполнит остров ужасным криком» — предвидение того, что громкая слава о победах Жанны повергнет в ужас всех англичан. «Она будет убита оленем с десятью рогами» — тайный смысл этого прорицания состоит, по мнению Брегаля, в том, что Жанна погибнет от рук англичан, когда их королю Генриху исполнится десять лет. Четыре увенчанных золотыми коронами рога означают первые относительно благополучные годы его правления, а шесть буйволовых рогов — последующие годы, когда, поправ правосудие и свободу, англичане наложили на подвластные им народы иго жестокой тирании.

Совершенно неожиданную трактовку получает загадочная фраза: «Тогда придет в движение Датский лес».

Брегаль полагает, что речь здесь идет о восстании в Нормандии против английского господства: ведь нормандцы — выходцы из Дании. Клич: «Приди, Камбрия, и присоедини к себе Корнуэлл!» — означает обращение нормандцев к их природному государю — французскому королю (Камбрия, объясняет Брегаль, — это Сикамбрия в Паннонии, откуда вышли франкские племена) и призыв к завоеванию всей Англии.

«Я, разумеется, знаю, — заключает Ж. Брегаль, — что более проницательный ум придаст, быть может, многому в этом пророчестве более подходящий смысл, но в подобных вещах позволительно каждому держаться своего мнения. Однако же мы видим, что все, сказанное нами, точно исполнилось» (D, II, 473).

Толкование «пророчества Мерлина» Ж. Брегалем — типично кабинетная продукция, плод работы изощренного ума над литературным по своему характеру текстом. В материалах процесса реабилитации имеется прямое указание на «книжный» характер этого пророчества. Один из асессоров руанского трибунала, Пьер Мижье, приор бенедиктинского монастыря Лонгвиль-Гиффар, упомянул в своих показаниях о том, что он вычитал «в некоей старой книге» пророчество Мерлина, предсказывавшее появление «некоей Девы из некоего дубового леса» в лотарингских пределах (D, I, 415).