Бенгт Янгфельдт - От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы Страница 20

В России мальчики, рожденные вне брака от знатных людей, часто сохраняли фамилию отца, но в усеченном виде, и поэтому Трубецкой стал Бецким (обычно пишется Бецкой, а иногда Бецкий). О юных годах Ивана Бецкого существуют противоречивые сведения, но, по его собственным словам, первоначальное образование он получил в копенгагенском кадетском корпусе. Затем он приехал в Париж, где будто бы находился в интимной связи с матерью Екатерины Великой, и ходили упорные слухи, что он — истинный отец императрицы. Скорее всего, это всего лишь миф. Что не является мифом — это выдающиеся карьера и положение Бецкого при дворе императрицы, где он, глубоко проникшись идеями французских энциклопедистов и Руссо с его последователями, на протяжении нескольких десятилетий был движущей силой едва ли не всех просветительских и образовательных проектов в России.

«Земира и Азор»

27 июня была годовщина Полтавской битвы, но из-за шведского короля Екатерина отменила всякие торжества — жест, который наверняка оценил Густав, явившийся в петербургские салоны облаченным в Каролинскую форму. На следующий день граф Готландский поехал в Петергоф, где императрица устроила празднество, назавтра продолжившееся балом-маскарадом по случаю именин великого князя Павла. На третий день императрица и король отправились в ораниенбаумский дворец, где слушали «Земиру и Азора».

За свое пребывание в Петербурге Густав уже в третий раз слушал оперу Мармонтеля, и это не было случайностью. Во-первых, для того времени не было ничего необычного в том, что по нескольку раз смотрели один и тот же спектакль; во-вторых, у короля было особое отношение к этому французскому автору. Жан-Франсуа Мармонтель (1723–1799) еще в 1767 г. привлек внимание Густава своим романом «Велизарий», который по сюжету представлял собой жизнеописание римского военачальника Велизария, но по сути отражал идеи века Просвещения, проповедовавшие терпимость, свободу мысли и религии и т. д.

Реакция церкви и теологического факультета Сорбонны была предсказуемой: писателя предали анафеме и призвали принести покаяние. Столь же предсказуемым был отклик Вольтера, беспощадно атаковавшего богословов. Но Мармонтель был поддержан и царствующими особами, в частности Екатериной II, которая сообщила ему, что роман вот-вот будет переведен на русский язык, а также — Густавом. Писатель послал Густаву экземпляр книги, как только она вышла в свет, и шведский кронпринц ответил ему исполненным бурных восторгов письмом, которое Мармонтель отдал в печать вместе с подобными же отзывами Екатерины, шведской королевы Ловисы Ульрики и других особ. Таким образом, французский писатель послужил связующим звеном между двумя монархами, охотно считавшими себя просвещенными (по крайней мере до 1789 г.) и соперничавшими между собой за благосклонное отношение к себе писателей-просветителей.

Через год после посещения Густавом Петербурга в театре стокгольмского королевского дворца Дроттнингхольм состоялась шведская премьера «Земиры и Азора». Глубокое восхищение Густава пьесой выразилось также в том, что построенный в Карльскруне в 1785 г. выдающимся кораблестроителем Чапманом линейный корабль получил название «Земира». Когда в следующий раз дух Мармонтеля витал над Густавом и Екатериной, контекст был менее литературным: в состоявшемся в 1790 г. в Выборгском заливе морском сражении «Земира» была потоплена русским флотом.

Восемнадцатое столетие было веком Просвещения, но и эпохой, отмеченной сильным влиянием религиозного мистицизма и суеверий. Правда, Густав был менее подвержен подобным вещам, чем его брат герцог Карл, но тайный визит российским масонам во время своего пребывания в Петербурге он все же нанес. Король посещал и церковные учреждения. Помимо обязательного визита в церковь шведского прихода (визита, увековеченного памятной доской) Густав посетил Александро-Невский монастырь, где после службы беседовал с митрополитом Санкт-Петербургским и Новгородским.

2 июля, в тот самый вечер, когда король побывал в церкви Св. Екатерины, он слушал в придворном театре итальянскую оперу, а назавтра поехал в Гатчину и Петергоф. Начался обратный путь домой. 5 июля, после ужина с императрицей, король со свитой покинул Россию. Газета «Санкт-Петербургские ведомости» написала, что шведский монарх оставил о себе «приятнейшее впечатление, произведенное его качествами, и знаки своего благоволения к тем, кои имели честь быть с ним в каком-либо сношении и оказать ему свои услуги».

«Горе-богатырь»

Каков же был результат визита Густава? Мог ли король, положа руку на сердце, действительно «поздравить себя с этим путешествием»? Монархи обменялись не только любезностями, но и ценными подарками: помимо названных выше, Густав получил, в частности, усыпанную бриллиантами трость и отдарился всероссийской императрице спешно извлеченным из королевской сокровищницы большим алым рубином. Но достигли он своей главной цели: настолько обаять Екатерину, чтобы она признала проводимую им политику?

Густав искренне восхищался императрицей: и как политик, и как личность она так очаровала его, что ему не удавалось освободиться от этого впечатления даже во времена жестких противоречий между ними. Екатерине, в свою очередь, польстили и сам визит короля, и искреннее восхищение, которое он к ней питал. Однако она так никогда и не смогла вызвать в себе чувство истинного уважения к Густаву: на ее вкус, он был слишком театрален, возможно, она даже находила его несколько смехотворным — об этом свидетельствуют кое-какие ее язвительные замечания. Официальные любезности, которыми в последующие годы обменивались кузен и кузина, не привели к какому-либо сближению между их странами.

Они вновь встретились во Фредриксхамне в 1783 г., но спустя пять лет Густав начал войну против России, пытаясь вернуть потерянное по условиям мирного договора 1721 г. Затея провалилась, но война дала Екатерине повод для блестящего сатирического выпада — она написала оперу «Горе-богатырь» («Сказка о Горе-богатыре Косометовиче и опера комическая, из слов сказки составленная»), премьера которой состоялась в Эрмитажном театре в январе 1789 г. Она еще несколько раз была поставлена в придворном театре, но никогда не игралась на других сценах. Жизнь оперы была очень недолгой, причиной чему явилось отрицательное отношение к ней князя Потемкина, который, как он объяснил, не был в состоянии судить о литературных достоинствах произведения, однако не мог согласиться с намерением императрицы «нанести оскорбление королю».

Этим королем — «Горе-богатырем» — был Густав III, направо и налево хвалившийся своими будущими победами в войне против России. Екатерина зло посмеялась над его детскими мечтами. «Горе-богатырь» пытается облачиться в рыцарские латы, слишком для него просторные: шлем сваливается на живот, сапоги достают до самой талии. «Вот и видны только голова да две ноги, а тела нет», — заметил французский посланник Сегюр, который «страдал, видя, как столь благородная и великая государыня подобным образом унижает себя и уменьшается, слишком поддаваясь мелочной досаде».

Опера была подвергнута критике со стороны профессиональных дипломатов и не оставила сколько-нибудь заметного следа в истории литературы и музыки. Но с нашей перспективы достопримечательна сама форма издевки: императрица пишет оперу о короле, который сам писал оперы. Это кое-что говорит не только о кузине и кузене, но и об их веке.

Брачный вопрос

Следующий шведский царственный визит в российскую столицу состоялся через четыре года после убийства Густава III. У него был один сын — Густав Адольф, с которым связывались все надежды королевского двора. В 1789 г. король решил, что если с ним самим что-либо случится, то, как только сыну исполнится семнадцать лет, брат Густава герцог Карл подберет ему невесту. Ранняя женитьба, по мнению короля, не позволит сыну обрести привычку «порхать подобно бабочке между всеми цветами», как это водилось при легкомысленном шведском дворе. Однако оказалось, что сексуальные и прочие распутства не прельщали наследника престола, который был религиозным и верным своему долгу юношей.

Взоры с самого начала обратились к востоку. Граф Густав Мориц Армфельт, старавшийся наладить добрые связи с петербургским двором, после кончины Густава III предложил женить Густава Адольфа на великой княжне Александре, дочери сына Екатерины — Павла. Этот план не понравился главе регентского правительства Густаву Адольфу Рейтерхольму, не желавшему, чтобы будущий король был слишком тесно связан с Армфельтом, являвшимся убежденным противником правления Рейтерхольма. Тем не менее Рейтерхольм позволил обратиться к российскому двору с определенными предложениями, главным образом с целью выяснить намерения Екатерины. Но после того как Армфельт был заподозрен в тайном общении с императрицей, направленном против интересов Швеции, контакты прервались, а сам Армфельт бежал в Россию, где находился на протяжении 1794–1797 гг. Поскольку отношение Екатерины к регентскому правительству перед приездом Армфельта в Петербург потеплело, приняли его отнюдь не столь сердечно, как граф рассчитывал, и он был вынужден поселиться в Калуге, где жил под псевдонимом «аптекарь Брандт».