С мечтой о Риме - Борис Джонсон Страница 20

Собрав в своих руках всю полноту власти, Август пошел на замысловатое притворство, что он конституционно не более значим, чем primus inter pares – первый среди равных. Он разводил нескончаемую канитель, что ему не нужны какие-либо полномочия; и, разумеется, когда все начинали умолять: о Цезарь, будь милостив и правь нами, он снисходительно выражал согласие.

В большей мере, чем кто-либо за римскую историю, он обладал пониманием, как прийти к власти и как удержать ее. Он осознавал врожденное, подобное овечьему, стремление людей быть руководимыми, то, что Гитлер называл Führerprinzip, и Август прибегал к психологическим уловкам, необходимым для создания удивительного чувства личной связи между массами и повелителем.

Правление Августа преподает нам довольно пугающий урок о человеческом обществе, о том, что люди готовы принять от своих властителей. Вот он, у самых истоков римской императорской системы, которая должна послужить лекалом всем последующим державам, и что он нам показывает? Что можно учредить режим, который в целом менее свободен, менее демократичен и более деспотичен, чем ранее, – и все равно тебя будут постоянно славить как творца золотого века.

Подобно другим римским политикам, он изображал большую заинтересованность в восстановлении «республики» с ее старой и сложной системой голосования, а также ограничениями на власть магистратов, чему было принято благочестиво приписывать успех Рима. В действительности Август выхолостил эту систему настолько, что она стала пустой оболочкой, и голоса людей совершенно обесценились.

Выборы продолжались, но, чтобы быть избранным в Риме, требовалась определенная народная поддержка. А путь к сердцам людей лежал через выставляемую напоказ щедрость – например, сооружение новых бань либо проведение игр с ошеломляющим кровопролитием. Постепенно и втихомолку Август подавлял амбиции других выдающихся людей и невидимым образом блокировал старые пути к возвышению.

В 29 году до н. э. Марк Лициний Красс заявил, что имеет право на триумф в Риме за свои деяния во Фракии. Проконсул Македонии лично убил вождя врагов! Потрясающе! По древнему обычаю он был вправе снять с врага доспехи и принести их в дар Юпитеру в римском храме. Это было классическим образцом римского бахвальства, сопровождаемого огромным общественным интересом. Подношение этих щитов, перевязей и поножей было известно как spolia opima, по-настоящему волнующим было то, что уже сотни лет никто не получал права на spolia opima.

Начало этому обычаю положил Ромул приблизительно в 750 году до н. э., когда он убил в поединке ценинского царя Акрона. С той поры лишь двое удостаивались этой чести: Авл Корнелий Косс, победивший в 437 году до н. э. Ларса Толумния, царя Вейи, и Марк Клавдий Марцелл, победивший в 222 году до н. э. кельтского вождя Вертомара.

Можно представить, как скрежетал зубами Август, узнав об успехе Красса. Конечно, он был победителем сражения при Акции и недавно отпраздновал свою победу над Антонием и Клеопатрой колоссальным триумфом. Но в глубине души он никогда не был уверен в своей боевой репутации, поэтому ликующий Красс может оказаться помехой – или, по крайней мере, умалить его воинскую славу.

На улицах будут гулянья и праздничные украшения, понимал Август. Похотливые римские матроны будут домогаться этого полководца и предлагать родить от него детей. И, как ему представлялось, торжества spolia opima были неблагоприятны не только из-за почестей, которые окажут дому Красса, но и потому, что победа принесла славу Риму, – а важной частью политического анализа Августа было то, что, насколько возможно, лишь он должен ассоциироваться со славой Рима.

Тогда Август придумал удачный ход. Политик меньшего калибра просто устранил бы Красса и навлек тем самым на себя непопулярность. Август был тоньше. Он понимал своих людей, их одержимость традициями и поверкой прошлым, а также важность умения показать, что деяния настоящего времени правильны, поскольку так поступали всегда.

Вот почему он жил рядом со старой хижиной, той самой, где, по его утверждению, в свое время обитал Ромул. И, будучи отличным антикваром, Август занялся поисками и нашел льняной нагрудник с надписью, что Косс, удостоившийся spolia opima в 437 году до н. э., был в то время консулом. Ага, сказал Август, это крайне существенно. Находка свидетельствует, что такого вида триумфа может удостоиться лишь верховный командующий, а по стечению обстоятельств верховным командующим был Август, а Марк Красс – всего лишь проконсулом.

Поэтому прости, Марк! Тебе не полагается spolia opima. Таков древний обычай, сказал Август, и каждый, в задумчивости дергая себя за челку, смирился с неопровержимым доказательством четырехсотлетнего нагрудника. В последующие десятилетия триумфы были запрещены для всех, кроме членов императорского дома, и, хотя другие люди могли становиться консулами, у Августа была так называемая maius imperium – верховная власть.

Рим строился благодаря усилиям армии его граждан, полагалось, что каждый взрослый мужчина будет проходить военную службу. Следствием такой культуры были не только сказочные завоевания Рима, но и дерзкий, независимый дух римских полководцев, которые не переносили друг друга и имели склонность к гражданским войнам. Август изменил это, сделав армию профессиональной. Он установил размер жалованья и срок службы и решил, что каждый воин должен принести присягу на верность не Риму, а лично ему. Одним взмахом руки он совершенно изменил армию – она уже не была эманацией воли народа Рима, но главным и неодолимым пособником власти императора.

До сих пор было немыслимо – в теории, – чтобы войска появлялись в самом городе. Но с продолжением правления Августа их вид становился все более привычным, а ближе к концу его жизни в пригородах Рима была размещена преторианская гвардия.

Длительное время удавалось с легкостью понять издалека, идет ли Август по улице, потому что его окружали двадцать четыре ликтора – служащих, которые несли фасции, пучки прутьев, символизировавшие власть. Хотя на протяжении многих лет он технически был соправителем с другим консулом, у его напарника не было ни ликторов, ни фасций, и процессия была определенно скудной.

Август был хитроумен, он знал, что тирания будет эффективней, если сохранит демократический фасад, и в какой-то момент отказался от консульства. Пусть попробуют другие, сказал он. Но Август всегда сохранял за собой особую смесь республиканских прерогатив, maius imperium, а также полномочия трибуна – что давало ему президентское право вето и делало его фигуру священной. Он сохранил контроль над провинциями, и власть постепенно перетекала от других римлян во дворец на холме.

Он жестко сузил возможности для видных людей завоевывать популярность публики. Например, ограничил траты на игры для всех, кроме себя, и стал зачинателем зрелищ такого приумножающегося размаха, что за несколько последующих веков римская тяга к побоищам нанесла непоправимый ущерб экосистеме Африки,