Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России - Коллектив авторов Страница 20

народу? Критический указатель книг для народного и детского чтения» [Что читать 1906: 435–470][67]. Можно сказать, что на рубеже XIX и ХХ веков Дружинин соперничал за первенство на рынке правовой популяризации с Виктором Александровичем Гольцевым, правоведом по образованию, выдающимся общественным деятелем, видным членом редакции московского журнала «Русская мысль»[68]. Книга Гольцева о податях была опубликована «для народа» впервые анонимно в 1887 году издательством «Русская мысль» и имела большой успех[69]. Она была перепечатана несколько раз, в конце концов с указанием фамилии автора [Гольцев 1903а; 1903b].

Наряду с собственными популяризаторскими трудами Дружинин и Гольцев пытались в некоторых статьях составить программную основу для популяризации права [Дружинин 1897; 1898а; Гольцев 1899]. Оба автора сталкивались здесь со сходными трудностями. Особенно интересно рассмотреть, как они определяли тип читателей, которым популяризаторская литература должна была быть адресована, и как при этом был поставлен названный выше «языковой вопрос»: во-первых – в связи со стилем, в частности с использованием разговорной формы, будто бы более близкой к народной реальности; во-вторых – в связи с использованием технической юридической терминологии.

В основном авторы (и их издатели) имели в виду в конечном счете правосознание самого «народа», то есть непросвещенного большинства населения, живущего в деревне. Так, Гольцев говорил, что из всех рецензий на свои труды самое большое удовольствие ему доставила рецензия на его книжку о податях, напечатанная во втором выпуске рекомендательного указателя «Что читать народу?» [Что читать 1889: 822–823]. Он гордился тем, что «южнорусские» крестьяне, которым сотрудники Х. Д. Алчевской читали его брошюру, интересовались ею и положительно ее оценивали [Ветринский 1910: 46–47].

Тем не менее Гольцев эксплицитно адресовал несколько своих популярных книжек не «народу», а «народн[ым] учител[ям] и учительниц[ам]», «которые должны содействовать распространению в народе разумного правосознания» [Гольцев 1900: 3; 1901]. Эти книжки должны были преследовать одновременно две цели: во-первых, популяризовать правовые понятия для читателей, уже получивших определенное образование, но незнакомых с правом; во-вторых, рассматривать проблемы и средства самой популяризаторской работы, имея в виду читателя, который сам вызвался принять участие в данной работе. Поэтому в подобных трудах Гольцев не всегда четко различал собственно популяризаторское изложение права и размышления о популяризации. Подобным же образом в статье, опубликованной в 1897 году, Дружинин объяснил, что популяризация права должна была быть направляема не только к народу, но и «пока даже преимущественно» к «образованным классам» того времени, так как последние «не обладают еще у нас в желаемой степени юридическими знаниями и не располагают соответствующими пособиями» [Дружинин 1897: 270]. Дружинин публиковал свои статьи о популяризации в журналах для учителей и педагогов (например, «Образование», «Русская школа», «Педагогический листок»); издательства педагогического направления также напечатали несколько его популяризаторских брошюр (см.: [Дружинин 1900], в серии «Учительская библиотека» педагога и издателя Д. И. Тихомирова; [Гольцев 1900; 1901]).

Особенно интересно, что авторы настаивали в своих популяризаторских усилиях на научной обоснованности и на необходимости систематического подхода. При этом они стремились подчеркнуть научный статус – наравне с другими дисциплинами – именно правовых понятий и учений, которые предстояло изложить (например: [Дружинин 1897: 266]). Для них было важно отличать чисто популяризаторскую работу от многих более или менее дешевых справочных изданий о законодательстве в той или иной области права, в которых часто просто-напросто перепечатывали текст действующих законов без особых объяснений. Касаясь самого вопроса об отношении между формой и существом популяризации, Гольцев настаивал на том, что

должно упрощать изложение идей, а не сами идеи. Иногда популяризация сводится на то [так!], что богатая содержанием мысль сокращается до того, что остается лишь одна ея сторона, и притом не всегда самая важная. Затем популяризации придается чересчур утилитарный, справочный характер. При этих условиях знакомство с правом и законами, разумеется, полезно, но не ведет к достаточно плодотворным результатам, мало содействует живому росту правосознания и чувства законности [Гольцев 1900: 5–6; курсив в оригинале].

Дружинин высказал свои взгляды на средства изложения юридических понятий для народа несколько по-другому:

…право и само по себе не требует особо доступной формы изложения. Излагать его просто не более трудно, чем всякую иную науку, чем, например, физику, химию, геологию. К тому же, читателями юридических книжек, в конце концов, должны являться, большею частью, люди взрослые, имевшие дело и с законами, и с более или менее серьезными книгами [Дружинин 1897: 271].

Вопрос о специфической форме изложения правовых знаний «для народа» и о возможности использовать как бы «народный язык» был поставлен уже в 1860-х годах [Муллов 1863: 65]. В свою очередь, Дружинин считал, что «разговорная форма» вполне допустима, но предупреждал, что «стремление к особо доступной и легкой форме изложения права может привести поэтому к излишней пространности изложения и ослаблять впечатление» [Дружинин 1897: 271].

Здесь следует заметить, что разнообразие целей и в какой-то мере противоречие между ними оказываются основной характеристикой тогдашней популяризаторской литературы о праве и во многом объясняют трудность для определения действующих читателей этой литературы. Эта трудность вообще свойственна популяризации как отдельному развитому жанру на книжном рынке и в печати в XIX веке. В некоторых западных странах популяризация научных знаний имела значительный коммерческий успех. Однако это не значит, что популяризаторская литература была действительно прочитана, и вообще очень сложно определить, в какой мере она читалась в этих странах [Béguet 1997: 54–55, 59]. В России научно-популярная литература также отчетливо выделилась в жанровом отношении в конце XIX века [Лазаревич 1984; Andrews 2003: 17–35]. Популяризация права развилась в самую новую и небольшую часть этой литературы на рубеже XIX и XX веков. Кроме того, в России коммерческие результаты популяризаторского жанра оставались скромными и публикация подобных трудов считалась рискованным делом для издателей, и особенно в области правовой популяризации, о чем пишет известный библиограф и популяризатор Н. А. Рубакин [Рубакин 1904: 156–158]. Поэтому нельзя считать образцовым пример чтения популяризаторских произведений крестьянам в контексте, созданном редакторами указателя «Что читать народу?». Также нельзя преувеличивать масштабы распространения этой литературы не только среди «народа», но даже среди интеллигентных читателей, которые должны были стать посредниками в деле пропаганды юридических знаний. Тиражи были маленькими, и, если судить по личным деловым бумагам самого Дружинина, было довольно сложно распродать эти издания, что вполне подтверждает оценку Рубакина[70].

Альтернативная модель для популяризации права с помощью альтернативного использования языка

Можно сказать, что недостаточная определенность целей популяризаторской литературы не способствовала ее распространению, даже если не принимать во внимание непосредственно политический вопрос о ее содержании, который вряд ли был второстепенным для интеллигентного читателя