Александр Мелихов - Биробиджан - земля обетованная Страница 21
Александр Мелихов - Биробиджан - земля обетованная читать онлайн бесплатно
Интересно, что под впечатлением организации этих первых еврейских деревень — в программу декабристов включен был перевод евреев на сельское хозяйство, причем районом для этого был намечен Крым (см. не опубликованную пока работу т. Когана „Еврейский вопрос в движении декабристов по архивным материалам“).
Наконец, принадлежавшие еврейским капиталистам (Бродские и др.) сахарные заводы и лесные предприятия владели сел.―хоз. площадью до 872 тыс. га. Всего таким образом еврейское землевладение в старой России составляло около 2,2 млн. га. В том числе лишь около 5 процентов приходилось на трудовое землепользование. При этом мы совершенно не считаем небольшое землепользование горских евреев на Кавказе, почти полностью уничтоженное в годы господства там контрреволюции.
Пролетарская революция Октября 1917 года уничтожила землевладение всех капиталистов и помещиков, в том числе и еврейских. Сохранилось лишь надельное землепользование еврейских деревень. Затем до настоящего времени в европейской части СССР, как приведено выше, отведено свыше полмиллиона га[17] и кроме того обширный, но суровый и мало поддающийся заселению Биробиджанский район (к северу от Амура в Азиатской части СССР). В начале 1929 г. к этому прибавилось еще соглашение с Зернотрестом, по которому отведенный последнему в Крыму совхоз в 42 тыс. га заселяется отчасти постоянными рабочими из числа переселяемых туда с этой целью евреев (всего будет несколько сот человек), из них 160 еврейских трактористов уже приняты весной 1929 г. на работу».
* * *Но о Крыме Ю. Ларин может говорить без конца, временами превращаясь прямо-таки в поэта. Его пленяют природа жаждущих степей и заболоченных плавней, с необычайным аппетитом он приглядывается к «Гнилому морю» — Сивашу и рассуждает о дурно пахнущих островках сорной травы, именуемых «джурчи», в безводных землях Северного Крыма — следах бог весть когда сожженных татарских аулов — он обращает внимание на скифские курганы, расставленные — кто бы мог подумать! — по линиям водоразделов. С упоением перечисляет он сорта пшеницы и гектары выгонов и злостных солонцов, сыроварни, пекарни, медпункты, кинопередвижки, избы-читальни и школы первой ступени. А там уже маячит и вожделенная промышленность, произрастающая из залежей нефти, серы, металла и камня. Доставить бы только рабочих рук — и через четыре года здесь будет цементный завод и прядильная фабрика!
Все это и впрямь очень увлекательно, но нам, обычным людям, интереснее не бухгалтерская история заводов и посевов, а психологическая история, изображающая столкновения воль, честолюбий, грез, — и трудно удержаться, чтобы не дать хотя бы беглый очерк политических страстей, сопровождавших первую волну еврейской колонизации.
В мае 22-го среди голода и разрухи наконец-то наступившей новой жизни руководство евсекций накляузничало в Центральный Комитет, что «Джойнт» норовит поддерживать не просто голодающих евреев, но социально близких сионистов, правых бундовцев и клерикалов, занимаясь тем самым реставрацией религиозных общин. Зампред Совнаркома Л. Б. Каменев-Розенфельд поддержал, однако, компромиссное решение: поступающие средства делятся пополам между еврейским и нееврейским населением. Большевики были все же слишком материалистичны, чтобы отказаться от миллиона с четвертью долларов, обещанных на землеустройство своих российских соплеменников еврейскими благотворительными организациями (которые, конечно, не могло не настораживать, что их стремление помогать именно своим соплеменникам считается неполиткорректным: или всем, или никому, — что совершенно соответствовало принципам интернационализма).
Евсекции, в которых еще держались «психологические остатки» бундовского автономизма, в принципе желали возрождения еврейской национальной жизни в привычной черте оседлости и ее окрестностях, а потому были против переселения евреев на Дальний Восток, столь далекий от исконных еврейских корней. Они искренне не понимали, что корни нации заключаются прежде всего в поэтизации ее прошлого, а потому левой рукой неукоснительно разрушали то, что пытались строить правой, — пытались пробуждать нацию к жизни, насаждая одновременно ненависть и презрение к самым основам ее истории. Евсекции и в других фундаментальных вопросах желали быть одновременно сухими и мокрыми, двигаться одновременно и внутрь, и наружу: создавать интернациональное единство, культивируя какие-то особые еврейские интересы.
Однако те последовательные большевики, чей взор не был затуманен национальными грезами (по крайней мере, чужими), прекрасно понимали несовместимость этих целей. В феврале 24-го нарком земледелия РСФСР А. П. Смирнов резко возражал даже и против создания КомЗЕТА, не говоря уже о крымской автономии: «Сильное выпячивание устройства еврейских масс было бы явной несправедливостью по отношению к остальному населению и политически совершенно недопустимым делом, так как сыграло бы на руку антисемитам»; «образование автономной еврейской единицы на чуждой территории из пришлых со стороны элементов явится совершенно искусственным и в этом отношении самым резким образом разойдется с принятым порядком образования автономных областей в СССР, который основывается на началах самоопределения национальностей». (Надо ли добавлять, что последнее возражение полностью относится и к Биробиджанскому проекту.)
Секретарь ЦК компартии Украины Э. И. Квиринг тоже заявлял в самом высоком собрании: «Специально собирать евреев в одно место — это не логично, это пахнет сионизмом». Разумеется, пахнет, и еще как.
В самом деле: если уж решено без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем — с какой такой радости начинать обустройство какой-то отдельной еврейской квартиры? Солидарность, взаимовыручка внутри любой части общества всегда приходит в некоторое противоречие с единством целостного социума, и все порядочные утописты, стремящиеся к максимальному единству, всегда старались сделать общество бесструктурным, добираясь не то что до национальных, но даже до семейных коллективов. Легендарный Ликург стремился каждого спартанца оторвать от семьи, превратив в непосредственную государственную собственность. Робеспьер на пике террористического энтузиазма представил Конвенту проект отнятия детей у родителей во имя единоразового государственного перевоспитания нации, закосневшей в феодальных предрассудках; нечто в этом роде уже в хрущевское время предлагал академик Струмилин: поголовное помещение детей в детские сады с круглосуточным содержанием — с последующим переводом в школы-интернаты. Сегодняшние идеологи Русского Национального Единства тоже с подозрением относятся к социальной неоднородности общества, к стремлению каких-то групп иметь особые интересы. И они совершенно правы: частичная солидарность всегда приходит в противоречие с тотальной.
Другое дело — достижима ли последняя? А если да, то какой ценой? Опыт, к сожалению, показывает, что, отрываясь от преданности какому-то исторически сложившемуся социуму (освобождаясь от власти каких-то групповых химер), индивид, как правило, не переходит к преданности чему-то более широкому, но, напротив, впадает в чистое шкурничество. Как семейные коллективы все-таки ведут свое частное хозяйство, которое при обобществлении приходит в упадок, так и национальные сообщества худо-бедно хранят свою культуру, до которой гипотетическому единому человечеству дело еще то ли будет, то ли нет. Двадцатый век с чудовищной жестокостью постарался внушить нам: берегите то, что есть, — сломать легко, улучшить невероятно трудно.
Еврейские патриоты (патриоты для себя и националисты для интернационалистов) понимали национальную солидарность традиционным образом — поддерживали своих. Большевистские прагматики от Троцкого и Каменева до Калинина и Сталина на фоне всеобщей разрухи тоже не боялись союза с зарубежным еврейством, принципиально сохраняя за собой право разрывать любые союзы в тот миг, когда они становятся невыгодными. Тогда-то, на рубеже 24-25-го годов, в Америке был создан «Агроджойнт», а в Советском Союзе КомЗЕТ во главе со старым большевиком П. Г. Смидовичем — ни малейшей примеси еврейской крови, исключительно русско-польская, да еще и голубая, — заслужившим в высших сферах полупочтенное прозвище «ученого еврея при губернаторе». Тогда же, в основном для пропаганды и собирания добровольных даяний, был учрежден и его верный общественный спутник ОЗЕТ с уже известным нам Ю. Лариным во главе. «Джойнт» обещал 15 млн. долларов на землеустройство евреев, требуя взамен более снисходительного отношения к братьям-сионистам, а также к традиционной еврейской культуре. Большевики кое-что пообещали, так что в конце 1924 года принципиальное соглашение было достигнуто.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.