Ю Мартов - Письма и документы (1917-1922) Страница 22

в) Парт[ийные] успехи. Несмотря на все гонения, каждый раз, как удается высунуть нос, мы собираем вокруг себя массы. Это сказалось на ряде выборов в Советы (кроме Петербургского, где "зиновьевские" выборы276 прошли по-старому, так что, кроме Каменского277 и еще пары человек, никто не прошел). Именно: в Москве мы получили 46 мандатов, в Харькове 205, в Екатеринославе 120, в Кременчуге 78, Полтаве 30, Ростове-на-Дону 12, Одессе 30, Николаеве 11, Киеве 30, Бежице 20 с чем-то, Туле 50, Твери 8, Гомеле 20, Витебске 15, Смоленске 30, Самаре 20 с лишком, Ташкенте 20, Иркутске 30. Словом, везде, где только давалось выставить кандидатов, несмотря на отсутствие свободы агитации, проходили наши кандидаты. Здесь на химическом заводе против меня выставили кандидатуру Ленина. Я получил 76 голосов, он --8 (при открытом голосовании) . Такие же успехи были на ряде областных и всероссийских профессиональных съездов.

Эти успехи вновь встревожили большевиков и настроили начать гонения. В Одессе, Гомеле, Николаеве наши фракции были исключены из Советов на первом же заседании (мотивировка в Николаеве: воздержалось при голосовании Ленина в почетные председатели!). Потом пошли разгромы организаций. В Киеве всех членов бюро проф. союзов судили за "контрреволюционную деятельность" во время деникинской оккупации (фактически за то, что вели легальную профессиональную работу), а весь комитет за выражение солидарности с первыми (!). Приговорили 4 членов бюро (в т. ч. Кучина и Романова) к принудительным работам до конца гражданской войны, а комитетчиков с Семковским, Скаржинским, Биском, Балабановым -- к запрещению всякой общественной и политической деятельности. Перед польским наступлением арестованных отпустили, и теперь Кучин добровольцем на фронте. Затем в Самаре забрали массу нашего народа в связи с всеобщей стачкой протеста против ареста делегатов, выбранных на съезд проф. союзов. После в Омске взяли комитет за выпуск нелегального воззвания, в Питере арестованы Шпаковский, Малаховский и Шевелев в связи с делом Голикова, Смирнова и Бабина (дело о листке правой группы, выпустившей листок с призывом не работать, 20 мая). В Екатеринобурге взят весь комитет после первого избирательного собрания в начале выборной кампании в Совет (в том числе, Клячко питерский и наш Дадин, бывший там в служебной командировке; теперь выпущен), Суханов278, служивший там же на видном посту, потребовал, чтоб его или арестовали, или уволили. ЦК коммунистов предписал уволить. В Туле во время грандиозной забастовки, провоцированной помпадурством279 комиссара, взяли всю советскую нашу фракцию. Наконец, в Москве после митинга, устроенного печатниками английским гостям, разгромили союз печатников, чем спровоцировали, конечно, забастовки. Все правленцы, кроме скрывшегося Камермахера -- Чистов, Буксин, Девяткин и др. арестованы, поставлено правление назначенцев. За наши "разговоры" с англичанами поднята была чисто "ритуальная" травля, в которой нас объявляли "агентами Ллойд Джорджа" и даже "пособниками польских шпионов, взрывающих склады". Наши товарищи, занимающие ответственные посты на советской службе, подавали протесты, требуя, чтобы или травля прекратилась, или их уволили. Для Фед. Ильича этот протест кончился печально: его сослали "в резерв" в Екатеринбург (он мобилизован как врач).

Таковы дела. За вычетом этих "проторей и убытков" мы все целы. Пришли сведения о Мартынове, зарытом по-прежнему в деревне в царстве Петлюры и погромов. Он сообшает, что "разделяет позицию ЦК". Да, забыл сообщить, что В. Майский, за исключение которого из партии нас так ругали, тоже объявился... коммунистом и уже пишет книгу "Почему я стал большевиком". Если не стал большевиком, то стал благосклонным к ним и Петр Павл. Маслов280, приславщий мне недавно письмо из Иркутска. Аким281 был тов[арищем] мин[истра] иностр[анных] дел (при Астахове) в кратковременной иркутской республике и, как видно, значительно полевел." Полевел также Шварц282, с год находящийся на фронте.

У всех нас впечатление такое, что пока кольцо блокады не будет снято и Россия не выйдет из атмосферы вечной паники перед контрреволюционными военными набегами, нашей партии придется не жить, а прозябать. В это время в пору не растерять связей, не утратить минимальной организованности и не утратить с[оциал]-дем[ократического] облика, к чему одинаково склоняют и наши правые, и наши левые. Но когда наступит "передышка", мы, мне кажется, еще воспрянем. Самый тот факт, что и среди самого гнусного террора и среди самого повального пресмыкательства перед большевизмом во всем мире находятся люди (сейчас только мы), часто простые рабочие, которые открыто и твердо противоставляют свое credo283 большевикам -- самый этот факт, хотя и раздражает массы, уже привыкшие безропотно итти за диктаторами, но в то же время создает нам у них определенную репутацию, которая скажется в переломный момент. А ведь когда большевиков на полгода оставят в покое, их внутреннее разложение так явно обнаружится, что все отношение сил радикально переменится.

[...]

ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ

27 июля 1920 г.

Дорогой Павел Борисович!

Пользуюсь оказией, чтобы написать Вам пока несколько слов, ибо товарищ уезжает завтра, и сегодня ему надо сдать письмо. Вероятно, я буду иметь случай на днях же написать подробнее. Сейчас же я хочу Вам сообщтъ главную, хотя и не "окончательную" новость: большевики объявили нам официально, что пустят меня и Абрамов[ича] за границу. Дело в том, что мы подали в Совет Народных Комиссаров мотивированное заявление, требуя, чтобы нас пустили "для организации" заграничного представительства "нашей партии" ввиду опубликованного Вашего заявления о сложении Вами полномочия284. Мы прибавили, что надеемся, что "советская власть считает себя достаточно прочной, чтобы не бояться нашего "тлетворного" влияния на наших западноевропейских единомышленников". Копию заявления мы в французском и немецком переводе разослали псом делегациям конгресса III Интернационала. Вероятно, это и послужило причиной того, что власти решили согласиться. Конечно, это ничего не доказывает: при прохождении бесчисленных, принятых здесь формальностей еще нас могут не пустить, особенно если к тому времени иностранцы разъедутся. Но некоторая надежда все же есть, и мы начинаем (вернее, я, ибо, по решению ЦК, поеду я один) хлопоты. В благоприятном случае я смогу выехать через две-три недели и, следовательно, к концу августа быть в Берлине. Быстрота отъезда будет зависеть в значительной мере от того, насколько легко удастся достать денег, которых при нынешнем курсе нужно будет очень много.

Вот, значит, наша главная новость. У меня все-таки появилась реальная надежда Вас скоро увидеть, хотя и несколько жутко уезжать в теперешней обстановке: повсюду наших товарищей преследуют, и все друзья и даже посторонние уверены, что мое присутствие одно только несколько сдерживает большевиков; мой отъезд, а особенно известия о моей деятельности заграницей, могут их разнуздать окончательно. Отчасти поэтому многие в партии будут очень недовольны моим отъездом. Пробыть за границей я думаю 6-8 недель.

Пока мы завязали сношения с независимыми, приехавшими сюда, то есть с Дитманом285 и Криспиным286. Их отношение к нам, во всяком случае, таково, что мы можем рассчитывать хоть немного повлиять на них в смысле удержания от шагов, которые бесповоротно закрепили бы партию за большевистским "III Интернационалом". Здесь очень важно выждать время, ибо, по моему личному мнению, уже месяца через два на международном социалистическом горизонте звезда его будет склоняться вниз. Сейчас же момент для них весьма благоприятный.

Кстати: сегодня здесь "праздник III Интернационала", и, к удивлению, на этот раз большевикам удалась весьма внушительная, массовая и народная манифестация, тогда как уже давно все их "смотры" носят отвратительно-казенный и убогий характер. По-видимому, интернациональная идея все же глубоко захватывает на момент здешние усталые и атпатичные массы -- захватывает, благодаря сознанию, которое должно быть и у санкюлотов 94-го года, что судьбы России в данный момент стоят в центре мировых интересов.

О конгрессе III Интернационала напишу Вам специально, когда соберу новости "закулисные". Кажется, есть кое-что поучительное. У нас ничего нового за последнее время. Фед[ор] Ильич все еще в ссылке в Екатеринбурге.

Привет всем товарищам, а Вам -- привет от всех наших.

Обнимаю.

Ю.Ц.

ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ

4 августа 1920 г.

Дорогой Павел Борисович!

В последнем письме, недавно отправленном Вам через одного из иностранных гостей, я сообщал, что нам неожиданно (мне и Абрамовичу) разрешили выдать паспорта за границу и что я намерен, если это словесное разрешение не окажется обманом, выехать довольно скоро и пробыть за границей до 2-х месяцев. Разрешение дано высшей властью. В настояшее время дело проходит в порядке выполнения формальностей довольно быстро, и у меня пока при соприкосновении с чиновниками создается впечатлеиие, что как будто "разрешение" надо понимать всерьез. С сегодняшнего дня дело находится в "Особом отделе Всероссийской чрезвычайной комиссии", которая является последней, контролирующей выезд за границу, инстанцией и которая должна подтвердить, что "не имеется препятствий". Обыкновенно до сих пор все "разрешенные" комиссариатом иностранных дел поездки меньшевиков и просто приличных людей срывались на этой инстанции и обыкновенно уже бесповоротно, точь-в-точь как в старой охранке. Но в нашем случае есть голос Совета народных комиссаров, давшего разрешение, так что как будто и с этой стороны нельзя ждать прямого протеста. Но обструкция под каким-нибудь формалистским предлогом или просто без предлога еще возможна, и лишь через 4 дня, когда комиссариат иностранных дел рассчитывает получить ответ на свой запрос от охранки, положение станет яснее. Но и тогда в связи с резко меняющимся международным положением (благодаря проявившемуся желанию большевиков не мириться с Польшей, а "советизи-ровагь" ее)287 правительство может круто изменить свое отношение к вопросу и отменить уже данное разрешение. Да, сверх того, если это международное положение ухудшится, может затрудниться и самый въезд и Эстонию или Германию. Пока с этой стороны я себя обеспечил и впредь до изменения положения могу рассчитывать, что и в Ревель, и в Германию проеду без задержки. Если все сложится благополучно, то через две недели будет улажена, вероятно, и финансовая сторона поездки и смогу выехать; но партийные дела (отсутствие Фед[ора] Ильича во время ожидающейся 20 августа партийной конференции и приезд сюда к этому времсни Семена Юльевича [Семковского]) могут меня задержать еще на неделю, не более. Абрамовичу же пока поехать, очевидно, не придется -- денег не хватит на две поездки, а ему приходится заботиться о семье. Это жаль, ибо как выяснилось из бесед с немцами, его вполне свободный и литературный немецкий язык, по их мнению, делает его особенно пригодным для бесед с более широким кругом Parteibeamten288 влиятельных рабочих, тогда как я слишком заикаюсь, выражаюсь тяжеловато и явно буду утомителен для более широких коллективов. Однако лишиться нас обоих на 3 месяца ЦК не счел возможным, и он прав, ибо я боюсь даже за свое собственное отсутствие. Не говоря уже о том, что мое присутствие служило здесь известным сдерживающим моментом для большевиков в их отношении к нашей партии, и том, что репрессии никогда не доводились до фактического уничтожения партии, какое имеет место по отношению к эсерам. Но и в внутрипартийных делах при отсутствии Фсд[ора] Ильича недостаточно будет сил одних Раф[аила] Абрам[овича] Абрамовича и Семена Юльевича для сдерживающей работы по отношению к разным факторам разложения, проявляющимся то в отколе к коммунистам, то в таком столкновении между "крайне левыми" элементами и имеющимся еще в партии правым крылом, которое легко может повести к открытому расколу, а к частным расколам, не оправдываемым обстоятельствами, уже не раз приводила. Дело в том, что более старые члены ЦК- Череванин, Ерманский. Горев -- совершенно развинчены физически и очень мало работоспособны, а последние двое притом именно по отношению к "отмежеванию слева" проявляют иногда слишком большую нерешительность и дипломатичность; а более молодые -- Югов, Плесков289, Трояновский, Далин --на которых и держится текущая работа, недостаточно авторитетны в такой период, когда нет никакой свободной дискуссии и никакой коллективной партийной умственной жизни и когда поэтому рядовые члены партии ждут каждый раз пароля от людей, лично наиболее авторитетных.