Рудольф Иванов - Оборона Баязета: правда и ложь Страница 22

«Я, конечно, не отрицал возможности подобного конца, но всегда повторял при этом, что «я никогда не соглашусь на сдачу Баязета еще и потому, что я — мусульманин. Я знаю, что именно этому обстоятельству припишут сдачу, если бы на нее побудили даже тысячи других причин».

Конечно, в те ответственные минуты своей жизни ему, отцу девятерых детей, было о чем подумать. Смелое решение сорвать белый флаг могло очень дорого стоить Исмаил-хану, И если выброс белого флага оставлял Пацевичу хоть какие-то, пусть и очень небольшие, шансы на сохранение жизни, то в случае захвата цитадели Исмаил-хан был бы первым повешен турками для всеобщего обозрения. Как же тут не вспомнить Исмаил-хану о предках, которые завещали ему верой и правдой служить своему Отечеству.

Чтобы глубже осознать духовный облик полковника Исмаил-хана, важно поведать Читателю о его корнях, хотя бы очень кратко рассказать о деде и отце.

Через бурную и увядающую деятельность его деда, Келб-Али-хана Нахичеванского, ослепленного за непокорность в 1797 году жестоким шахом Персии Ага-Магомед-Ханом, прошло четыре Наместника императорской власти на Кавказе. Они по-разному оценивали Келб-Али-хана, по-своему информировали Двор и Его Императорское Величество Государя Всероссийского. До безумия неуравновешенный князь Цицианов чуть ли не рвал волосы при одном упоминании имени этого хана. Этого слепого он боялся больше, чем любого зрячего, и предупреждал высокопоставленных россиян и разных ханов за пределами России опасаться Келб-Али-хана. Слепой хан лихо водил в бой многотысячную кавалерию. И не раз из-за его действий поднимались под ружье русские войска в Грузии, Почти все наместники Кавказа, зная авторитет слепого хана Нахичеванского, искали у него поддержки. Они даже просили его оказать содействие в водворении на престол армянского патриарха Даниила. Этот факт кажется невероятным, но такое было.

Суровый и бескомпромиссный Посол России в Персию генерал Ермолов А. П., в 1817 году; как никто другой, ощутил значимость личности Келб-Али-Хана, с неприсущей ему нежностью боготворил этого заслуженного воина, предпочитая скромное его жилище роскошным посольским хоромам. Он дважды останавливался в Нахичевани в доме слепого Келб-Али-Хана во время своего Посольства в Персию.

Доверяясь суждениям каждого наместника и оценивая политическую ситуации на территории, где пересекались интересы трех могущественных империй, отношение к политике России мудрого и откровенно независимого Келб-Али-Хана не было однозначным.

Будучи слепым, он многое осязал и ощущал не хуже зрячих правителей всех трех держав, окружавших Нахичеванское ханство. Мятежная душа Хана, долгие годы вынужденного быть в изгнании, осталась верной своей материнской земле и не посеяла зерна неуверенности в делах его потомков. Наоборот, в души и характеры последующих поколений, вышедших из гнезда Келб-Али-Хана, с юных лет был заложен фундамент высокой нравственности.

Отца Исмаил-хана, Эксан-Хана Нахичеванского (в ряде ранних источниках — Эхсан-Хан), храброго военачальника еще при персидском Фетх-Али-Шахе, а затем полковника и генерал-майора Русской Армии, лично знал и высоко ценил фельдмаршал граф И. Ф. Паскевич-Эриванский.

«Всеподданнейший Рапорт» графа Паскевича от 19 мая 1831 года:

«При самом начале войны в 1827 году с Персами, полковник Эксан-хан, наиб Нахичеванский, оказал привязанность к России сношениями с управляющим Карабахом генерал-майором князем Абхазовым. Командуя в крепости Аббас-абад Нахичеванским батальоном сарбазов, он восстал в оной против остальной части гарнизона и тем много содействовал сдаче нашим войскам означенной крепости. После же сего он чрез свое влияние на народ весьма много способствовал сохранению тишины и спокойствия в тамошнем крае.

Находясь в то время в Ордобаде, он, Эксан-хан, остановил в продолжение 10 дней более 1000 Персидской конницы, имевшей намерение переправиться через Араке. Когда же войска сии были усилены еще двумя батальонами сарбазов и артиллериею, то он, запершись в городе, а потом в замке, держался с отличной храбростью, невзирая на самое затруднительное положение, до прибытия наших войск».

5 октября, во время пребывания на Кавказе, Государь Император решил сделать смотр недавно сформированному Кенгерлинскому полку в составе Кавказского Военного Округа.

Далее повествует сам Император Николай Павлович:

«Спустившись в долину, я увидел перед собою выстроенную к бою бесподобную конницу Кенгерли в однообразном одеянии и на чудесных лошадях; начальник ее, Эксан-хан, подскакал ко мне, отрапортовал по-русски как бы офицер наших войск».

И уже на следующее утро Государь Император Николай Павлович не замедлил подписать Высочайший приказ. Вот его полный текст:

«Его Императорское Величество в присутствии своём в кр. Эривани, Октября 6-го дня 1837 года, соизволил отдать следующий приказ:

«За отличный порядок, найденный при осмотре Мусульманского полка Кенгерли, Государь Император объявляет Высочайшее благоволение: Командиру Отдельного Кавказского Корпуса, Генерал-Адъютанту Барону Розену 1-ому; Командиру сего полка, Полковнику Эксан-Хану и всем г.г. Штаб, Обер-Офицерам; нижним же чинам ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО жалует особое денежное вознаграждение».

Действительно, законы наследственности — не выдумка шарлатана. Полковник Исмаил-хан Нахичеванский, несмотря ни на какие последствия, по-другому поступить не мог.

Назначенный руководством Эриванского отряда комендант Штоквич, как положено, автоматически становился на место Пацевича в случае его гибели или не способности командовать по болезни. Капитан Штоквич был обязан издать приказ о своем вступлении в командование гарнизоном. С 4-го по 28-с июня он выпустил 23 приказа, по ни в одном из них нет упоминания о своем вступлении в должность начальника гарнизона в цитадели и командующего войсками.

В конце концов, комендант мог объявить гарнизону через начальников частей, что он, капитан Штоквич, в связи с тяжелым ранением Пацевича и неспособностью его выполнять функции начальника гарнизона принял на себя командование. Таких объявлений также не было. Не было и возражений капитана Штоквича против инициативы полковника Исмаил-хана Нахичеванского возглавить оборону. И конфликтов никаких не было.

О вступлении полковника Исмаил-хана Нахичеванского в должность начальника гарнизона цитадели и командующего войсками Баязетского округа и о дальнейших его распоряжениях, мы узнаем по записке, оставленной войсковым старшиной Кваниным генералу К. К. Гейнсу.

После срыва белого флага и отбития штурма турок «войсковой старшина Кванин, отправился во второй двор к полковнику Исмаил-хану Нахичеванскому, прося его как старшего принять командование войсками после подполковника Пацевича. На это тот ответил, что уже вступил в эту должность».

Свидетельства войскового старшины Кванина авторитетны еще и тем, что полковник Исмаил-хан предложил именно Кванину быть своим помощником, то есть фактически вторым лицом в гарнизоне, и «приводить в исполнение все его распоряжения по обороне Баязета». Первыми же такими распоряжениями были «сомкнуть разбросанные части войск, приступить к окончанию закладки окон, к сильнейшей завалке ворот каменьями и лучшему ограждению стрелков наверху стен».

Читатель эту важную деталь не должен оставить без внимания. На весь период обороны цитадели функции помощника начальника гарнизона исполнял не комендант капитан Штоквич, как это должно предполагаться, а отважный казачий офицер войсковой старшина Кванин.

После вступления в командование гарнизоном Исмаил-хана Нахичеванского капитан Штоквич полноправно выполнял обязанности коменданта цитадели.

Григорий Михайлович Пацевич умирал в полном сознании. Его безрассудное решение капитулировать никак не было проявлением трусости. Скорее всего, оно мотивировалось желанием сохранить жизни осажденным. К этому склоняется и расследование генерала К. К. Гейнса. Правда, есть одно не раскрытое «но». Его вообще никто не коснулся, а без учета этого «но» объяснения причин действия Пацевича могут быть неточными.

У Григория Михайловича совсем недавно умерла жена, и на руках у родственницы осталось пятеро его малолетних детей. Самой старшей дочери Пацевича, Зине, еще не исполнилось 17-ти, старшему сыну Мише не было 12-ти, другому сыну Николаю — 12, дочери Саше — только три года, а самой младшей, Лене, в мае 1877 года исполнился лишь год. Поэтому, наверное, принимая решение о капитуляции потерявший самоконтроль Пацевич мог позаботиться и о себе, дабы не оставить на произвол судьбы детишек и не сотворить из них полных сирот. Никто не мог отнять у Пацевича этого святого права.