Павел Федоров - Витим Золотой (Роман 2) Страница 22

- А я вас раньше что-то не примечал, а вот только сегодня... - Петр неловко умолк и пустил коня шагом.

- А сегодня что? - повернув к нему закутанную шалью голову и горячо дыша прямо ему в ухо, спросила Василиса.

- Когда у писаря были... Ну и приметил... - Теплое дыхание девушки щекотало ему щеку. Он покосился на Василису и увидел в белой полутьме живые, искрящиеся ее глаза. Волнение мгновенной искрой передалось и ему. В это время кошевка сильно качнулась, раскатилась на крутоватом ухабе, и плечи их плотно прижались. Василиса неожиданно ткнулась кончиком холодного носа в его небритую, колючую щеку и неловко притихла. Они молчали.

Упруго переступая коваными копытами, Ястреб бодро шел веселым, танцующим шагом. А вокруг лежало снежное поле, такое голубое и чистое, что у Василисы остановилось дыхание. Петр Николаевич, глядя на статный круп коня, думал о чем-то своем.

- А писарь, это ваш друг? - грея в варежках начавшие зябнуть руки, спросила Василиса.

- Ну да, друг, - рассеянно ответил Лигостаев.

- Он, наверное, говорил вам обо мне?

- Ишь ты, какая любопытная! - усмехнулся Петр и, перейдя вдруг на простой, отеческий тон, который лучше и короче сближает людей, спросил: А как тебя зовут?

- Меня зовут Василисой, а по-нашему - Ваской...

- Как это по-вашему?

- Ну, значит, по-рабочему, - охотно пояснила она. - А вы Петр Николаевич. Я давно знаю... Я ведь все про вас знаю, - тихо добавила Василиса.

- Смотри какая всезнайка, - добродушно заметил Петр.

- О-о! Вы известный!

- Чем же? И что ты такое можешь обо мне знать?

- Все... Я дочь вашу много раз видела: и на складе лесном, и на скачках в ауле. Она мне очень понравилась... - наивно и сердечно проговорила она.

- Это могло быть... - раздельно ответил Петр.

- А кто ее не знает? - продолжала Василиса. - Красивая и смелая, а я таких люблю.

- Скажи на милость! И про то, как она от мужа убегла, тоже знаешь? насмешливо спросил он. Казалось, что позорная история с его дочерью, как злой рок, преследует его на каждом шагу, куда бы он ни ступил и с кем бы ни повстречался.

- Да ведь об этом все знают... Но я скажу одно... - Василиса чуть приподнялась, одернув широкую юбку, и, поудобней усевшись на сене, продолжала: - Я скажу одно: ежели бы меня насильно отдали, я бы на ее месте тоже так сделала, а может, и похуже, - с отчаянной в голосе решимостью проговорила она.

- Хуже уж не бывает, - сказал Петр.

- Нет, бывает, - упрямо и твердо возразила Василиса.

- Ишь ты, какая бойкая!

- Еще не так случается, - продолжала она. - А нашему брату, бабе, тетехой быть, так совсем замордуют и, как букашку, растопчут...

- Если хочешь знать, - все больше удивляясь и волнуясь, говорил Петр, - если ты уж знаешь про дочь, так я тебе скажу, что никто ее не неволил, насильно не выдавал...

- Вы меня простите, может, я не так сказала. Я этого не знала. Все так говорят, ну и я тоже...

- Ее была воля. Сама виновата, - жестко сказал Петр и глубоко вздохнул.

- Это другое дело. Раз вы ее не неволили - значит, вы хороший и добрый отец, - быстро проговорила Василиса и тоже вздохнула.

- А у тебя родители есть?

- Нет. Я сирота.

- Ты, кажется, на каторге была? За что угодила? - спросил он и тут же пожалел об этом. Не хотелось обижать и без того обиженную, а получилось наоборот.

- Долго рассказывать, - скупо ответила Василиса.

- Да и не надо... Так сболтнул, не подумавши. Ты на меня, молодка, не серчай. - Петр откинул на спину тяжелый, заиндевевший воротник тулупа и перебрал в руках ременные вожжи.

- А чего же мне серчать на вас? Ну была и была... Можно и рассказать... Жила у помещика в работницах, совсем еще девчонка шестнадцати годов... Вот и вздумал он попользоваться... Порешил, что овечка глупенькая... А я его кипятком... - чуть слышно проговорила Василиса и начала торопливо смахивать с темной шубейки летевший от конских копыт снег.

- Эх ты, ядреный корешок!

Петр Николаевич ахнул, сильно натянул вожжи. Ястреб, мотнув сухощавой головой, скорым и ловким перехватом передних ног чутко и плавно перешел на сильную рысь. Вместе с ошметками снега в лицо Василисе резко ударил хлесткий ветер. Казалось, что под конскими копытами вьюжилась и пенисто кипела косматая снежная буря. Она слепила глаза и сладко сжимала замиравшее от быстрой езды сердце.

- Жив остался? - под стук копыт и скрип полозьев, посматривая на попутчицу сбоку, громко крикнул Петр Николаевич.

- Кто? - повернув к нему голову с растрепавшейся на плечах шалью, не поняв его вопроса, спросила Василиса.

- Да тот! Помещик поганый!

- Не знаю! - закрывая лицо пестрой варежкой, ответила она.

- Вилы ему в бок, в харю! А ну айда! - гаркнул Петр и тряхнул вожжами.

Выхлестывая подковами четкую под копытами дробь, Ястреб податливо рванулся вперед. Ветер полыхнул в лицо колючим снежным ураганом и закидал плотными комками всю кошевку. Петр Николаевич придержал коня, уговаривая его самыми ласковыми словами, остановил совсем и вылез из кошевки. Василиса тоже поднялась, отряхнув снег, облегченно вздохнув, проговорила:

- Ох и славно!

Петр Николаевич вытащил из передка кошмовую полость и заботливо укрыл ею ноги Василисы. Он видел ее тугие ноги в жестких чулках, плотно втиснутые в старые, подшитые валенки-обноски, и толстую, из какой-то грубой материи юбку. "На такие ноги-то надо бы, как у Степки, расписные поярковые надеть", - подумал Петр и, глухо кашлянув, снова взялся за вожжи.

- Теперче будет тебе теплее, - сказал он участливым голосом.

- Да вы не беспокойтесь... Я привычная к холоду, - вытирая лицо жиденькой, давно выносившейся варежкой, ответила она, чувствуя, как тревожно колотится ее сердце и жарко пылают исхлестанные снегом щеки. Для нее это была первая в жизни мужская и нетягостная забота. Смущенной, неловкой улыбкой озарилось ее лицо. Из глаз неудержимо полились не видимые в темноте слезы...

- Сколько же тебе лет-то? - опять пустив коня шагом, спросил Петр Николаевич.

- Двадцать пятый пошел... с осени, - дрогнувшим и каким-то усталым голосом ответила она, стараясь унять и не показать слез своих.

- Немного еще... Я тебя старше на целых пятнадцать лет, - сам не понимая, зачем он это говорит, признался Лигостаев.

- Да вы ведь вон какой казак! Для мужчины разве это лета!

- Какой же? - поглядывая на нее сбоку, спросил Петр Николаевич.

- Вы добрый и... и гордый, наверное, - невнятно, запинаясь, проговорила она. Ей хотелось сказать совсем другое, но не повернулся язык.

"Хорош добряк! - подумал Лигостаев. - Сегодня сноху плетью отстегал..."

Над степными буграми тихая, в белых снегах, зимняя ночь. Сквозь редкие бегущие облака сыпались крохотные звезды. Выехали на последний пригорок и увидали шиханские огни. Они то вспыхивали, то гасли в туманной дымке.

"Вот сейчас доедем, вылезу из этой уютной кошевки, и, может быть, никогда больше не свидимся", - с ужасом думала Василиса.

- Так говоришь, добрый я? - после томительного молчания спросил Петр Николаевич. Ему вдруг захотелось ехать все дальше и дальше вот таким ровным, спокойным шагом и слушать ее покорный и ласковый голос.

- Да. Про вас все так говорят, - быстро ответила она.

- Погоди. Кто это все?

- Рабочие, Устя Яранова, Василий Михайлович, например, наш бухгалтер... Вы же их знаете?

- Знаю. Ну что ж, скажу спасибо, раз обо мне так думают...

- Вы к ним едете?

- Нет. Куплю вина и назад вернусь. Водка тут, наверно, есть?

- Этого добра-то везде полно. Вы заезжайте к нам, покормите коня...

- Ну что ж, это дело, - охотно согласился Петр. - А ты со мной выпьешь?

- А если я не пью? - смущенно спросила Василиса. Кровь прилила к ее сердцу горячей волной.

- Ну а маленько? - шутливо пытал Лигостаев. Смущение и растерянность Василисы настраивали его на веселый лад.

- Маленько можно, - сжимая холодными варежками щеки, ответила она.

- Хочешь, прокачу пошибче?

- Ага! - кивнула Василиса.

- А не боишься? - умело и ловко направляя коня на большую рысь, уже задорно и громко спросил Петр.

- Ой нет! Я шибко люблю! - наклонив к нему лицо, выкрикнула она и робко прижалась плечом.

Ястреб шел плавным, широким аллюром. Полозья кошевки, звонко свистя, буйно раскатывались на поворотах, и казалось - вот-вот перевернутся вверх тормашками. Но Петр Николаевич был опытный наездник. Он, где нужно, сдерживал лошадь.

Василиса от восторга закрыла глаза. Все было как во сне, и до прииска докатили в один миг.

Пока Петр Николаевич прибирал коня, Василиса, сбегав в избенку, ожидала его у входа.

- Вы заходите, - когда он подошел к ней, проговорила она. - Называйте меня просто Вассой. - И она смело поглядела ему в глаза.

- Ладно, - согласился Петр. Он растерянно топтался на одном месте, вертел в руках кнут, словно не зная, что с ним делать. - Вот возьми мой тулуп и в избу снеси, а я сейчас приду, - добавил он по-хозяйски и, шумно отряхнувшись, сбросил с плеч шубу. Не успел он оглянуться, как она цепко подхватила тулуп на руки.