Анна Комнина - Алексиада Страница 22

Мономахат денег не отправил, но ласково обошелся с послами и вместо денег вручил им письма следующего содержания. Он поныне верен старой дружбе и обещает хранить ее впредь. Что же касается просимых денег, то он и сам страстно желал бы послать Алексею столько, сколько тому надо. «Но справедливая причина удерживает меня от этого. Ведь если я сразу же подчинюсь твоим приказаниям, то тебе самому покажется, что я поступил некрасиво и недоброжелательно по отношению к императору, ведь я назначен императором Вотаниатом и поклялся верно служить ему. Если же высший промысел возведет тебя на престол, то я, как и прежде, буду тебе верным другом и преданным слугой».

Я решительно осуждаю Мономахата, который, набросав такой ответ моему отцу, одновременно заискивал и перед ним (я имею в виду своего отца) и перед Вотаниатом, вступил в еще более откровенные переговоры с варваром Робертом и склонялся к открытому восстанию. Как это характерно для людских нравов, изменчивых и меняющих окраску сообразно обстоятельствам! Для общего дела все такие люди вредны, по отношению же к самим себе они весьма осмотрительны и заботятся только о собственном благе, хотя и в этом большей частью не имеют успеха. Однако конь исторического повествования свернул с дороги, вернем его, вырвавшегося из узды, обратно на прежний путь.

Роберт, который и раньше горячо стремился переправиться на наш берег и мечтал о Диррахии, теперь особенно загорелся этой идеей, душой и телом рвался он к этой морской {89} экспедиции, торопил и речами подстрекал воинов. Мономахат же, приняв такие меры, позаботился и о другом безопасном убежище для себя. Письмами он добился дружбы эксархов Далмации Бодина и Михаила[182] и подарками приобрел их благосклонность. Этим он как бы отворил для себя разные двери, ибо, если его надежды на Роберта и Алексея не оправдаются и оба они откажутся от него, он тотчас же, как перебежчик, уйдет в Далмацию к Бодину и Михаилу. Ведь если первые станут его врагами, то у него останется надежда и на Михаила и на Бодина, к которым он приготовился перейти в том случае, если Алексей и Роберт станут враждебно относиться к нему.

Но довольно об этом, пора уже обратиться к царствованию моего отца и поведать, как и по каким причинам он вступил на престол. Ведь я решила рассказать не только о том, что он совершил до вступления на престол, но и о том, в чем он преуспел и в чем потерпел неудачу, будучи императором. И я сделаю это, если даже на пути историка мне встретятся лишь одни промахи моего отца. Я не буду щадить его как отца, если встречусь с какими-либо его неудачными действиями. Но я и не буду обходить молчанием его успехи из боязни навлечь на себя подозрение в том, что пишу о нем как дочь об отце. Ведь в обоих случаях я нанесла бы ущерб истине.

Такова, как я неоднократно говорила выше, моя цель, а предметом моего повествования является мой отец – император. Роберта оставим там, куда его привел рассказ, и обратимся к императору, а войны и сражения с Робертом найдут себе место в другой книге.

Книга II

1. Желающих знать, откуда происходил самодержец Алексей и какого он был рода, я отсылаю к сочинениям моего кесаря[183]. Оттуда же можно почерпнуть сведения и об императоре Никифоре Вотаниате.

Мануил – старший брат Исаака, Алексея и других детей Иоанна Комнина[184] (моего деда со стороны отца) – был стратигом-автократором всей Азии; на эту должность он был назначен царствовавшим ранее императором Романом Диогеном[185]. Что же касается Исаака, то он получил власть дуки Антиохии[186]: оба они вели многочисленные войны и соорудили немало трофеев в знак победы над противником. После них стратигом-автократором был назначен мой отец Алексей, кото-{90}рого царствовавший тогда Михаил Дука отправил против Руселя[187].

Император Никифор видел искусство Алексея в военных делах, до него дошли слухи о том, как тот, находясь со своим братом Исааком на Востоке, несмотря на юный возраст, участвовал во многих сражениях и показал себя доблестным воином; знал он и о том, что Алексей одержал верх над Руселем. Поэтому Никифор так же сильно, как и Исаака, полюбил Алексея; он прижимал к груди обоих братьев, ласково смотрел на них, а иногда удостаивал совместной трапезы. Это воспламенило против них зависть, особенно со стороны двух уже упоминавшихся варваров-славян: я говорю о Бориле и Германе. Они злились, видя расположение императора к братьям и то, что те остаются невредимыми под градом стрел ненависти, которые они в них мечут при каждом удобном случае.

Хотя подбородок Алексея еще не покрылся первым пухом, император, видя всесторонние успехи юноши, назначает его стратигом-автократором Запада и дает ему почетный титул проедра. Уже достаточно было сказано о том, какие трофеи он соорудил на Западе, скольких мятежников победил и доставил в плен к императору.

Это-то и не нравилось рабам и еще более распаляло огонь их зависти. Они недовольно ворчали, таили в себе злобу на братьев, часто доносили на них императору, иногда порицали их открыто, иногда клеветали через подставных лиц; они изо всех сил старались любыми способами уничтожить Комниных[188]. Очутившись в затруднительном положении, Комнины решили привлечь на свою сторону слуг женских покоев и через них добиться большей благосклонности императрицы. Ведь эти мужи обладали большим обаянием и знали немало средств, чтобы смягчить даже каменные сердца. В этом деле преуспел Исаак, которого еще раньше императрица избрала в мужья своей двоюродной сестре[189]. Исаак отличался необычайным благородством в речах и делах и был очень похож на моего отца. Его дела шли хорошо, и Исаак горячо заботился о брате; насколько Алексей помогал ему раньше в устройстве этого брака, настолько он стремился теперь не допустить, чтобы его брат отдалился от императрицы. Говорят, Орест и Пилад[190]были такими друзьями и так любили друг друга, что во время сражения не обращали внимания на наступающих на них врагов, а защищали друг друга от нападающих; каждый спешил, подставив грудь, принять на себя удары стрел, направленные на другого. Так же вели себя и Комнины. Каждый из братьев стремился первым принять на себя все опасности, но в то же {91} время награды, почести, короче говоря, все удачи, выпадавшие на долю одного, другой считал своими собственными. Такую любовь питали они друг к другу. Так позаботилось божественное провидение об Исааке.

Прошло немного времени, и слуги женских покоев начинают убеждать императрицу усыновить Алексея. Она соглашается с ними, и, когда в назначенный день оба брата явились во дворец, императрица, по установившейся издавна для этих случаев форме, усыновляет Алексея[191]. Благодаря этому великий доместик западных войск избавился на будущее от многих забот. С тех пор оба они часто являлись во дворец, совершали, как и полагается, преклонение перед императором[192] и немного погодя проходили к императрице. Это еще более разжигало зависть к ним. Комнины имели много случаев убедиться в этом, боялись попасть в ловушку и лишиться защиты. Поэтому они изыскивали средство, благодаря которому с божьей помощью смогли бы обеспечить себе безопасность. Перебрав совместно с матерью много различных способов, часто и подолгу размышляя об этом, они нашли единственный путь, который, насколько это в силах человека, может привести к спасению: они хотели, воспользовавшись благовидным предлогом, явиться к императрице и раскрыть ей свою тайну. Нося в себе тайный замысел, они никому не открывали своих намерений; они, как рыбаки, боялись спугнуть добычу раньше времени. Дело в том, что Комнины задумали побег, однако остерегались рассказывать о нем императрице, предполагая, что она из страха за императора и за них самих поспешит сообщить об этом Вотаниату. Поэтому они отказались от этого замысла и выработали новый план, ведь они умели весьма искусно пользоваться всеми возможностями, которые были в их распоряжении.

2. Император, неспособный по старости иметь детей, боялся неизбежной смерти и заботился о преемнике. В то время находился при дворе некий Синадин, уроженец Востока; он происходил из знатного рода, был человеком красивой внешности, глубокого ума и большой силы; Синадин был еще очень молод и ко всему приходился родственником императору[193]. Предпочитая этого человека всем другим, император намеревался оставить его преемником престола и передать ему как отцовское наследство свою власть. Это были недобрые намерения. Ведь император мог обеспечить себе безопасность до конца дней своих и вместе с тем поступить по справедливости, оставив самодержавную власть сыну императрицы Константину, которому эта власть принадлежала как наследство от деда и отца. Этим он вызвал бы к себе еще большее доверие и распо-{92}ложение императрицы. Однако старик забылся, замыслил несправедливое и опасное деяние и сам призвал несчастье на свою голову.