Анатолий Нутрихин - Жаворонок над полем Страница 22

В свою обитель будущие священнослужители возвращались в порванных рясах, с расквашенными носами. Если о случившемся узнавал архиепископ Георгий. То требовал строго наказать драчливых бурсаков. Однако семинарское начальство, помня о собственной юности, часто их покрывало. А если это не удавалось, по возможности смягчало кару.

Среди великовозрастных бурсаков встречались настоящие богатыри. Отменным здоровьем они обычно были обязаны доброй наследственности: попы имели право жениться лишь раз, а потому подбирали себе в супруги девиц крепких, цветущих. И так из поколения в поколение...

Но даже участие семинарских силачей не гарантировало низовским победу. Они обычно одерживали ее только тогда, когда на их стороне выступали иртышские грузчики. Последние иногда колебались: кого поддержать? И тогда их старательно улещивали купцы:

- Чего мнетесь? Али вы не низовские. Поди нагорных побаиваетесь? Будем заединщиками!

- Подгорный подгорному - рознь. - отвечали пристанские. - Вы вон какие гладкие, а в нас костей больше...

- Крючники всегда за низовских стояли. Одолеем верховских, будет всем бочка вина и две пива...

И соблазнялись крючники, и распаляли в себе боевой дух. Стеной перли на верхнепосадских бойцов. Вот и сейчас после появления Кузьмы Сухачева с дружками нагорные попятились. Некоторые уже побежали с пустыря. Только на середине его держалась кучка самых упорных - Северьян Кожевников и еще несколько человек.

- Дай им, Кузя! Они драпают, жми до конца! - подначивали из толпы.

И вожак грузчиков "давал". Он ударил Северьяна по скуле пудовым кулаком. Кузнец упал, но тут же поднялся со словами:

- Здоров черт. Но и сам держись...

Кожевников обманно замахнулся левой рукой, а ударил правой снизу. Кузьма опустился на землю. Грузчики - четверо на одного - одолевали кузнеца.

- Батя, уходи! - крикнул Фешка и метнулся к отцу.

Но Северьян, словно матерый волк охотничьих собак, стряхнул с себя напавших и вместе с двумя товарищами побежал к Прямскому всходу. Человек пять низовских бросились их догонять, однако быстро остыли и повернули назад. Уже раздавались свистки городовых. Бойцы и зрители расходились. Только разгоряченные мальчишки еще продолжали сводить счеты. Какой-то верховский пацан, удирая, споткнулся и упал. Его тут же настигли двое подгорных и принялись пинать.

- Лежачего бьют! - возмутился Митя.

- А лупят-то ваши, гимназисты, - заметил Фешка.

Приблизившись, они узнали в одном из напавших Амвросина. Вторым оказался Егорка Саханский, парень не злой, но попавший под влияние Хари.

- Отвали от малого, - Менделеев оттеснил Амвросина в сторону. - А ты, хлопец, чего разлегся? Тикай, пока мы здесь...

Верховcкий не заставил себя долго упрашивать и дал стрекача.

- Против своих вступаешь, Джунгар? - взъелся Захарка. - Погоди, сочтемся...

- Еще грозишь? - рассердился Фешка и, сломив длинную крапивину, стебанул ею Амвросина по шее. После чего Харя и Саханский нырнули в пролом ближнего забора.

- Догоним? - спросил Фешка.

- Домой пора.

- Мне тоже, - согласился Митя.

Толпа на пустыре растаяла. Замешкавшихся поторапливали полицейские:

- Расходитесь, господа. По-прошу!

Верховских уже не было видно. Низовские разбредались, кто в кабак, кто к семье. Купцы приглашали желающих идти вместе с ними в трактиры. Приказчики поздравляли друг друга с победой. Митя попрощался с Фешкой и пошел восвояси.

- Вот он, шалопут, - раздался за его спиной голос догнавшей его Прасковьи. - Куда же ты запропастился, Митенька? Брата не видел? Матушка волнуется...

Митя ответил, что Пашу не встречал. Скорее всего тот у Андрюши Серебрякова старинные монеты обменивает. В сопровождении воинственно настроенной кухарки и добродушно ворчавшего Якова Менделеев-младший пошагал на Большую Болотную.

20. "Освободить Орлика можно..."

В начале ноября заладили нудные дожди со снегом. Потом резко похолодало: градусник за окном менделеевского дома показывал минус десять. Курдюмка замерзла, возле плотины дворники залили каток, но выходить на лед было еще опасно.

Вставили зимние рамы. С дровяного склада привезли два воза двухметровых поленьев. Ларион и Яков разделывали их во дворе. Двуручная пила послушно двигалась в их руках. Им помогал вызванный из Аремзянского Игнат. Колуном он разбивал круглые чурки на разлетавшиеся веером поленья.

Митя и Паша напросились в помощники. Они складывали поленницу. Потом Митя захотел тоже колоть дрова, но лезвие топора у него часто вязло в плотной древесине. У брата тоже. Тогда Ларион или Яков брали у мальчиков топор и ударяли обухом о плаху: неподатливая чурка сдавалась. Да, пилка и колка дров - истинно мужское дело!

В середине месяца потеплело и снова разверзлись хляби небесные. Глинистые дороги, особенно за городом, раскисли. Телеги и экипажи застревали в колдобинах. До дальних деревень добирались только конные.

Наконец грянул стойкий морозец и выпал снежок. Он сыпался целый день и припорошил деревья, крыши домов. Его сметал резвый восточный ветер... Снегу было много, и детвора съезжала со склонов холмов и оврагов, с откосов Панина бугра на санках и лыжах.

Усевшись поудобнее, братья Менделеевы скользили вниз. Когда разносило, тормозили ногами и все же нередко падали. Выбирались из сугроба и опять лезли на кручу... Среди детворы, копошащейся на склоне, Фешки не было видно. И не потому, что от Большой Спасской до Панина бугра далековато... Просто он отсутствовал в городе...Именно в это время Фешка ехал с обозом до Чукманки: отец снова послал его на заимку к Галкину.

В Чукманке сына кузнеца привечает крестный Серафим. В его избе гость отогревается, ест и отсыпается. Снаружи за окном посвистывает ветер. Там холодно, а в доме уютно и пахнет щами. Однако надо собираться в лес... И вот уже Серафим и Фешка идут на лыжах к чукманскому болоту, без хлопот пересекают замерзшую топь и добираются до той самой заимки, где осенью побывал Фешка. Сейчас на лесном хуторе, опоясанном частоколом, остались только Егоровна с детьми, ее свекровь и пара сторожевых собак. Ватаги Тараса Федоровича и след простыл. Фешка поначалу огорчился отсутствию лесовиков, но хозяйка успокоила, мол, за тобой прийдут.

И точно, к обеду приехал конный - молчаливый парень в яге из оленьего меха, назвался Петром и сказал, что будет проводником. Он посадил Фешку на запасную лошадь, и оба подались в путь. Ехали по малоприметной извилистой дороге. Впереди проводник, за ним мальчишка. Один раз Фешка задремал и соскользнул из седла в снег. Петр молча помог ему влезть на коня и ехал затем рядом - там, где позволяла лесная тропа.

"Далеконько запрятался атаман..." - подумалось Фешке. И он не ошибся: Галкин действительно забился в глушь. Атаман был теперь особо осторожен, потому что с наступлением морозов болота сделались проходимыми. Часть своих людей Тарас Федорович распустил по домам, особенно крестьян из ближних деревень. Оставшиеся зимовали в землянках в Потаповском лесу, без надобности из чащи не выходили. Пропитание добывали охотой и подледным ловом рыбы на дальних озерах, кое-что из харчей покупали у надежных мужиков.

- Народу зла не чинить. Мы - не тати, - внушал Галкин своим людям. Коли поссоримся с крестьянами, выдадут нас за милую душу...

- Все равно рано или поздно попадемся. Судьба - индейка, а жизнь копейка, - мрачно изрек беглый каторжанин Петрович, чей возраст и заслуги позволяли разговаривать с атаманом на равных. - Скажи, Федорыч, зачем мы в лесу живем словно волки? Пошто по домам не идем? Или одолеем царскую силу?

- Ты, Петрович, седой, а как маленький, - сердился атаман. - Ну, сломит нас тобольское и омское начальство, да господа из Петербурга. Все равно пропадем не напрасно. Правительство забеспокоится: издаст указ, чтобы вышло пахарю послабление. То-то же... А ты - по домам! В родной деревне тебя быстро пристав схватит. Наше дело - держаться, а время покажет, чей верх будет!

Когда проводник и Фешка, сильно озябшие, добрались до землянок, там гудел праздник. Развлекая отряд, атаман устроил свадьбу, его помощник Ганька женился на дочери лесника Стеше. Пировали в самой просторной землянке, гости облепили стол: было тесно. Белокурый молодцеватый Ганька слегка захмелел. Черноволосая румяная Стеша лишь церемонно касалась губами края рюмки.

- Полно за чарку хвататься! Запрещаю, - сказал атаман жениху. - В старое время тебе бы ни капли не позволили взять в рот на свадьбе. Закусывай. Тьма добра на столе!

Угощение и впрямь было обильное. Тесть не поскупился, зарезал к свадьбе двух баранов, наварил самогона... Гости насытились, приустали от песен и пляски. Завязалась беседа. Вспомнили утреннее происшествие в заольховской церкви. Тамошний священник поначалу уперся: не хотел венчать. Опасаюсь, мол, властей. Однако Галкин настаивал, и поп, вздыхая, открыл двери скромного сельского храма.