Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза - Андрей Серафимович Грачёв Страница 22

Несмотря на то что уже само название программы обещало, что менее чем за два года советская экономика окажется на другом берегу рыночного Рубикона, сам Явлинский потом признавался, что этот символический срок был избран скорее по политическим, нежели экономическим соображениям для того, чтобы легче «продать» программу недоверчиво настроенному населению.

С целью застраховать себя от дополнительных политических рисков при ее принятии Горбачев предложил Ельцину подписать программу вместе с ним. К удивлению собственного окружения, Ельцин согласился и подписал, не изменив в проекте ни строчки и даже, по выражению Явлинского, «не читая». «Брак по расчету» двух вождей демократической российской революции стал, казалось, реальностью.

Проблема состояла в том, чтобы убедить в состоятельности этого «брака» третью сторону — консерваторов в парламенте и непосредственно заинтересованное лицо — председателя правительства Рыжкова. Теперь надо было умасливать их. Столкнувшись с решительными возражениями своего премьера, который не принимал программу без внесения выхолащивавших ее существенных корректив, Горбачев в очередной раз попробовал найти компромисс и поручил «сгладить острые углы» программы более ортодоксальным экономистам из своего окружения. После этого весь карточный домик «брака» с Ельциным рассыпался. Российский лидер обвинил Горбачева в очередном «предательстве», заявив, что Россия берется за одностороннее осуществление мер, предусмотренных программой.

Окончательный экономический приговор союзному государству вынес российский парламент, проголосовавший за прекращение отчислений от сбора республиканских налогов в союзный бюджет (за исключением нескольких статей, о которых надо было торговаться). По мнению академика Станислава Шаталина, именно это решение предопределило будущий развал Союза.

Грозовое предупреждение

В начале лета перед депутатами парламента с фактическим ультиматумом, адресованным собственному президенту, выступили сразу три силовых министра: обороны, внутренних дел и КГБ, — требовавших при поддержке нового премьера Павлова чрезвычайных полномочий для «наведения в стране порядка».

Автором этой постановки был, несомненно, Крючков, изложивший в своем выступлении зловещий сценарий, якобы подготовленный западными спецслужбами совместно с «экспертами из Гарварда», состоявший в том, чтобы с помощью «агентов», инфильтрованных в высшие эшелоны власти (он давал понять, что имеет в виду прежде всего Яковлева), захватить в них контрольные позиции и заставить служить иностранным интересам. На вопрос депутатов, была ли эта важнейшая информация доведена до сведения президента, Крючков ответил, что тот реагировал «неадекватно».

Подобное политическое шоу, выглядевшее как мини-путч, должно было насторожить Горбачева и заставить его принять решительные меры против мятежников, однако он предпочел не драматизировать ситуацию, ограничившись выступлением в Верховном Совете два дня спустя, когда пожурил паникеров и поставил на место своего премьер-министра.

Позже стало известно, что Крючков вербовал сторонников для будущего путча не только среди депутатов собственного парламента. Как мне рассказал Дмитрий Саймс, сопровождавший бывшего американского президента Никсона в поездке по взбаламученной Москве в апреле 1991 года, Никсон совершил ритуальный обход главных политических актеров — Горбачева и Ельцина, — побывал в Верховном Совете, не забыв ни правых, ни левых радикалов.

На следующий день после ничем не запомнившегося визита вежливости к председателю КГБ Крючкову, к большому удивлению Никсона, в резиденцию, где он находился, прибыл порученец от Крючкова. В явно согласованных с шефом формулировках он передал ветерану американской политики совет Крючкова: «Не зацикливаться на нынешних находящихся на авансцене фигурах — Горбачеве и Ельцине, — от которых „страна устала“, а присмотреться к новым лицам, выступавшим на вторых ролях, в частности в Верховном Совете, например к его председателю Лукьянову».

В тот момент, говорит Саймс, мы не придали этому совету должного значения, хотя, вернувшись в Вашингтон, упомянули произошедшее в нашем отчете. Только задним числом, после августовских событий все поняли, что уже тогда — неслыханная вещь! — получили от самого шефа КГБ и главного организатора будущего путча беспрецедентную целенаправленную «утечку», предупреждавшую американцев о заговоре «здоровых сил» против генсека и законного президента страны.

По правилам не только советских, но и любых других спецслужб, ответственные за такую «утечку» стратегической информации должны были рассматриваться как предатели. Инициатора нынешней от кары должно было спасти только то, что он сам определял, кто в данный момент был «врагом» или «агентом» и что есть предательство.

Возвращаясь в разговоре со мной к событиям 1991 года, Крючков в сердцах воскликнул: «Самым главным провалом КГБ я считаю то, что мы проглядели Горбачева». Но, если Крючков проглядел в своем прямом начальнике, назначившем его на эту должность, то ли «врага народа», то ли вражеского «агента влияния», то партийные сотоварищи Горбачева, в частности Лигачев, сокрушались, что не увидели в нем вовремя «социал-демократа». По меркам партийной инквизиции приверженность идеологической ереси была еще худшим преступлением.

После того как радикалы устами Ельцина потребовали запрета на деятельность партийных организаций на предприятиях, правая оппозиция опубликовала в «Советской России» коллективное «Слово к народу» с призывом к «патриотам» отобрать власть у «безответственных политиков и парламентариев».

К началу лета 1991 года Горбачев оказался в фактической изоляции под атаками своих политических противников слева и справа и с добавившимся к этому противостоянию двух лагерей социальным кризисом. Центристская политика себя исчерпала, прохода между Сциллой и Харибдой, несмотря на все тактическое мастерство Горбачева, больше не существовало. Надо было выбирать лагерь, с которым двигаться дальше.

«Есть такая партия!» Какая?

После полученного согласия участников Ново-Огаревского процесса не только с концепцией, но и текстом нового Союзного договора у Горбачева, видимо, сложилось иллюзорное представление о том, что самые сложные проблемы решены, сохранение единого государства гарантировано и можно уже не опасаться новых ожесточенных столкновений между радикалами, верховодившими в обоих лагерях.

Однако то, что он воспринимал как уход туч с горизонта, на самом деле являлось лишь паузой в неразрешимом столкновении двух принципиально различных концепций будущего государства. Эту передышку каждый из лагерей рассчитывал использовать для перегруппировки сил.

В ожидании президентских выборов в России, намеченных на 12 июня, Ельцин даже пошел на смягчение своей оппозиции центру и лично отправился в Кузбасс, чтобы призвать шахтеров закончить забастовку. Лидер противоположного лагеря,