В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII Страница 23

— Кто хочет мне служить, пусть служит и сидит в осаде, а кто не хочет — пусть идет себе, я никого не неволю!

Никто еще не посмел сказать Шуйскому, что не хочет служить ему; все клялись ему в верности, но многие на другой же день бежали в Тушино. Побывши там, послуживши Дмитрию, изменники возвращались с повинной головой к Шуйскому, получали от него жалованье, а через некоторое время снова ехали в Тушино, чтобы получить награду от тушинского «царя». Случалось, что некоторые раз пять или шесть перебегали туда и сюда, нарушая присягу. Таких называли «перелетами». Бывали и такие случаи, что иные, оставаясь в Москве на службе у Шуйского, отпускали своих сыновей или родичей на службу к самозванцу и рассуждали при этом так:

— Если возьмут Москву, нам будет легче, когда родня наша служит в Тушине.

Иногда родные и близкие люди собирались вместе в одном доме, обедали вместе, а после обеда одни отправлялись к царю Василию во дворец, а другие — в Тушино. Торговцы московские как ни в чем не бывало возили в изобилии из Москвы в Тушино всякие припасы и товары и потом возвращались в столицу, где все день ото дня дорожало…

Осада Троицкой лавры

В то время как в Москве обнаруживалась такая «шатость», иноки Троице-Сергиевой обители показали пример высокой доблести и непоколебимого мужества.

Троицкий монастырь сильно мешал тушинцам: он стоял на пути из Москвы в Заволжский край, а по этой дороге провозились в столицу припасы. Иноки вместе с воинами часто перехватывали разъезды тушинцев, а главное, своей верностью и преданностью царю Василию давали высокий нравственный пример и удерживали многих от измены. Стало быть, не одна корысть, но и военные расчеты побуждали тушинцев овладеть богатой лаврой.

— Доколе будут, — говорили поляки самозванцу, — мешать тебе вороны эти, возгнездившиеся в каменном гробе? Доколе старцы будут вредить нам повсюду? Не только на путях вестников наших хватают, из лесов выходя, как звери, но и смертям лютым предают без пощады; притом и все грады развращают — учат служить царю Шуйскому…

23 сентября 1608 года Сапега и Лисовский стали под монастырем. У них было тысяч тридцать войска: тут были и польские отряды, и казаки, и русские изменники.

Лавра еще при Иване IV была ограждена каменными стенами вышиной в четыре сажени, толщиной в три, с высокими башнями и глубоким рвом. Предвидя опасность для монастыря, царь заранее послал туда небольшие отряды служилых людей и стрельцов. Всех способных оборонять Троицкую крепость было около трех тысяч, считая и монахов, из которых некоторые, конечно, знали военное дело, так как были из ратных людей. Воеводами были князь Григорий Долгорукий-Роща и дворянин Алексей Голохвастов. Они сожгли монастырские слободы, чтобы ими не воспользовался неприятель. Лавра наполнилась множеством народа, лишенного крова: больные, калеки, старцы, женщины, дети искали здесь убежища. Теснота и необходимость прокормить множество людей могли сильно мешать обороне, но иноки всех принимали.

— Святой Сергий, — говорили они, — не отвергает несчастных.

Обитель поспешно готовилась к защите: расставлялись пушки на стене, указывались места и обязанности защитникам. Архимандрит Иоасаф, человек кроткий, способный водворять мир и согласие между людом, наполнившим монастырь, привел воевод и всех защитников к присяге над гробом св. Сергия. Все целовали крест на том, что будут «сидеть в осаде без измены». Друг друга ободряли, клялись умирать, но не сдаваться. Речь шла не только о том, чтобы постоять за отечество, но и о том, чтобы не дать святыню, гроб св. Сергия, на поругание «поганым ляхам», ненавистным иноверцам, которые ругались уже не раз над православной святыней.

Напрасно пытались враги склонить обитель к добровольной сдаче, обещая не только пощаду, но и «пожалование от царя Дмитрия Ивановича», а в случае сопротивления грозили истреблением. Они получили из лавры ответ, который оканчивался такими словами:

— Оставить повелеваете христианского царя и хотите нас прельстить ложною, тщетною лестью и суетным богатством! Богатства всего мира не возьмем за свое крестное целование!

Неприятель расположился вокруг монастыря, ставил туры, копал рвы, делал насыпи и открыл огонь из восьмидесяти орудий. К счастью для осажденных, неприятельские пушки были небольшие и значительного вреда не причиняли монастырским стенам.

13 октября неприятель попытался взять лавру приступом. С громкими криками поляки бросились к стенам обители — катили пред собой тарасы (защитные заграждения) на колесах, чтобы защищаться от выстрелов, несли лестницы для приступа. Дело было к вечеру, но все защитники вовремя явились на свои места и открыли по неприятелю такой огонь из пушек и пищалей, что у него пропала всякая отвага и он поспешно отступил, побросав даже свои лестницы и тарасы. Убитых и раненых было много. Русские сделали вылазку и захватили брошенные лестницы и тарасы — несколько дней не надо было выходить за ограду за дровами.

Эта удача придала русским духу, а у врага поубавила спеси. Осажденные не только храбро отбивались, но сами делали частые вылазки, нередко приводили пленных и от них добывали сведения о силах и намерениях врагов. Раз от одного пленного проведали, что враги ведут под стену подкопы — хотят взорвать монастырь. Эта весть поразила всех… Страшная мысль, что вот-вот грянет взрыв, томила всех, даже и самых бесстрашных. Долго, сколько ни бились, никак проведать не могли, с какой стороны ведется подкоп; рыли в разных местах под башнями и стенами слуховые колодцы, но не дознались ничего. Страх и томительное ожидание неминуемой гибели все сильнее и сильнее обуревали осажденных. Несколько раз делались вылазки, чтобы найти, откуда ведется подкоп, или чтобы добыть «языка», то есть пленного, который мог бы сказать это. Наконец удалось на одной из вылазок поймать раненого казака, от которого и допытались, что подкоп ведется под Пятницкую башню. Тогда наскоро стали против этой башни строить новое укрепление, чтобы обороняться, в случае если бы врагам и удался взрыв… Стали очищать и рыть потайные подземные ходы. Несколько раз делали вылазки, чтобы найти и уничтожить подкоп, но все напрасно. Наконец двум крестьянам удалось добраться до устья подкопа, еще не доведенного до конца. Они, недолго думая, вскочили туда и зажгли порох — раздался взрыв. Погибли и русские удальцы, но работа врагов была уничтожена, и монастырь был спасен от этого подкопа.

Осажденные ободрились, увидев в этом Божие милосердие и заступничество святого Сергия. Церковная служба и пение не умолкали в монастырских церквах.

После неудачного приступа и попытки взорвать монастырь Сапега и Лисовский решили взять обитель долгой осадой, «измором», как выражались русские.

Наступила зима. Неприятель расположился по избам, наскоро построенным, да по землянкам. Припасы и все нужное для себя поляки добывали грабежом по окрестностям. Из монастыря по-прежнему делались вылазки. Многие из защитников прославились и своей удалью, и силой.

С наступлением зимы все тяжелее становилось «троицким сидельцам». Трудно было добывать дрова; приходилось их брать с боем; иногда шли за ними с оружием в руках и не возвращались… Наконец, от тесноты в монастыре начались болезни. Пока было тепло, толпы народу помещались на открытом воздухе, на дворе, а теперь, как настали холода и морозы, все сбились в тесных каморках и кельях. Теснота была ужасная. В хорошей пище чувствовали уже недостаток. Воду пили испорченную. Открылась цинга: пухли десны, вываливались зубы… У других на теле появлялись раны. От тесноты сильно распространилась зараза. Присмотру не было.

Иные заживо гнили. Смертность день ото дня росла. Сначала ежедневно умирало до 20 человек, а потом стали хоронить по тридцать и более в сутки. Похоронное пение и плач раздавались с утра до вечера каждый день… Много «троицких сидельцев» было побито на вылазках, еще больше погибло от болезней. Воины гибли более, чем «едоки», то есть немощные, старцы, женщины, которых надо было кормить. Из монастыря удалось переслать в Москву челобитную. Воеводы умоляли царя прислать им свежих ратных сил и пороха. Шуйскому трудно было исполнить эту просьбу: он сам был в стесненных обстоятельствах.

В Москве в это время жил келарь Троицкой лавры Авраамий Палицын (описавший оборону ее со слов защитников). Это был человек очень деятельный и умный. Сильно хлопотал он, чтобы послана была помощь монастырю. Патриарх Гермоген тоже настаивал на этом. Царь послал отряд, но незначительный, человек в шестьдесят. Им удалось пробраться в лавру и пронести туда двадцать пудов пороху.