Борис Тумасов - Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский Страница 23

С высоты башни открывалось правобережье, пойма реки, луговина, поросшая уже пожухлой травой. По утрам она покрывается мучным налетом. А вдали стена леса и глушь - ни деревеньки, ни избы.

Городец - городок малый, удел бедный. Даже торг и тот чаще пустует. В праздничные дни церкви посещают несколько прихожан. В Городце две деревянные церквушки да еще женский монастырь и несколько келий.

На княжеском дворе хоромы боярские и палаты князяАндрея, совсем опустевшие после смерти жены. А за городской стеной домики и избы ремесленного люда и смердов-хлебопашцев. Вот и весь посад.

Городецкое княжество не то, что Переяславль-Залесский удел, всем богатый: и людьми и землей плодородной.

Князь Андрей хоть и не выдался ростом, но кряжистый, плотный. Скупая борода с редкой проседью. В последние годы надеждами жил городецкий князь. Все мечтал: станет великим князем - всех удельных князей под себя подомнет. Ан нет. Дмитрий в Переяславле-Залесском отсиделся и к Ногаю отправился. А от него с ярлыком воротился. Теперь Дмитрий удельных князей к себе во Владимир затребовал. О чем речь вести будет? Опасался князь Андрей, как бы удельные князья не наплели на него лишку.

Добрым словом помянул боярина Сазона. Когда ордынцы на Русь набежали, Сазон в Костроме задержался. Там и нашли его с перерезанным горлом. Городецкий князь сначала на Дмитрия подумал: он убийц подослал. Однако, поразмыслив, заключил: кто-то из холопов с боярином счеты свел.

И снова вернулся к прежней мысли: о каждом удельном князе подумал. Особенно о Федоре Ярославском: хоть он и в родстве с Ногаем, но водить дружбу с Дмитрием ему ни к чему.

И, чуть погодя, решил: надобно ехать во Владимир, с братом мириться.

Он не помнил, чтобы его звали по имени. Все больше как рыбака окликали. Да он и был рыбак. С юности во многих реках рыбу ловил. Теперь на Клязьме осел.

Когда татарин зарезал Ничипора, Силантий от ордынцев в лесу схоронился. А когда князь возвратился во Владимир, Силантий на паперти побирался. Похолодало - у княжеской поварни прижился. Здесь с голоду умереть не давали: то хлеба кусок вынесут, то щей в миску плеснут.

Выйдет Силантий на берег Клязьмы, постоит молча. Ничипора помянет. Течет река, покачиваются у берега лодки. Не с кем теперь Силантию и сеть поставить…

Как-то увидел Силантия князь. С коня сошел, передал повод отроку. Поманил Силантия:

- Почто ты здесь, холоп?

Поклонился Силантий поясно, поведал о своих бедах. Дмитрий брови поднял, головой покачал:

- Земля наша, холоп, горем полнится. Куда ни глянь, одна беда другую догоняет. И всяк живущий свою чашу изопьет. Только одному - с медом, другому - с полынью.

И, повременив, добавил:

- Не волен я в судьбе твоей, холоп. Один совет дам: живи на княжьем подворье. Дворецкому велю не гнать тебя, а стряпухе - подкармливать.

Удалился в княжеские хоромы, оставив Силантия в раздумье. Истину сказывает князь: разные чаши пьют люди.

Вздохнул:

- Вразуми, Боже, и наставь.

Из Переяславля-Залесского в распахнутые настежь ворота выехал в заснеженное поле гридин. День клонился к ночи, сгущались сумерки, но, по всему видно, всадник собрался в дальнюю дорогу. Был он в нагольном тулупе, подпоясан саблей, а у седла приторочен лук с колчаном. На гридине меховые сапоги, а по самые брови нахлобучена волчья шапка.

Остановив коня, воин привстал в стременах, огляделся. Нагоняя тоску, скорбно звонили, плакали колокола переяславских церквей. Гридин перекрестился, надел высокие кожаные рукавицы и, вглядываясь в даль, уверенно тронул коня, направив его по владимирской дороге.

Серебристыми перекатами покрылось поле, белел под снегом ближний лес, и лишь далеко мутноватой полосой виднелся мещерский окоем - глухой, местами болотистый, таинственный. Но в морозную пору болота сковывало, и они не грозили опасностью.

Сыпал снег. Колючий, он сек лицо и таял на щеках, в бороде.

Как ни удалялся гридин от Переяславля-Залесского, ему все слышался колокольный звон. Воин думал, что этот плач будет сопровождать его весь путь. Он еще раз оглянулся, но через снежную пелену уже не увидел ни бревенчатых стен, ни башен.

Рукавицей смахнув слезу с глаз, воин дал повод, и конь, поняв, чего от него ждут, перешел на рысь…

От яма[25] к яму, установленным ордынцами, от деревни к деревне гнал гридин коня. Из сна выбился, спешил. Недобрую весть вез он великому князю. И, когда въехал во Владимир и поднялся по высоким ступеням дворца, переступил порог и упал, успев сказать дворецкому:

- Великая княгиня Апраксин скончалась!

Забегали, засуетились в княжеских хоромах. В берестяные короба бросали дорожную снедь, выводили из конюшни застоявшихся лошадей, закладывали в крытые сани, а гридни из княжьей дружины седлали коней.

Недолгими были сборы, к полудню выбрались из Владимира, и санный поезд помчался в Переяславль-Залесский.

В просторной трапезной остались втроем. Сгустились сумерки, зажгли свечи. К еде почти не притрагивались. Пили редко, и то лишь меды хмельные. Добрым словом поминали великую княгиню Апраксию. Сидели друг против друга в верхней части стола: с одной стороны великий князь, с другой - князья Городецкий и Московский. У Дмитрия глаза покрасневшие - выплакался.

В княжеских хоромах половина покойной жены пустовала. Дмитрий старался не заходить туда. Ушла княгиня Апраксин из жизни, и мир померк для него. Сколько лет вместе были, друг для друга старались жить.

Даниил скорбно сказал:

- Княгиня Апраксин нам как мать была. Сердце имела доброе.

- В Бога верила она и людей любила, - заметил городецкий князь.

- Душой изводилась, когда зло видела. - Дмитрий вздохнул горестно. - Апраксин, Апраксин, не ты ли со мной горе и радость делила?!

Князь Андрей потянулся к нему с чашей:

- Не кори меня, брат. Знаю, после ордынского набега ты зло на меня держишь. Не таи его. Хан орду на Русь наслал. Обещаю, Дмитрий, жить с тобой в мире и согласии.

Дмитрий положил руки на столешницу, вперился в Андрея колючим взглядом:

- «Прости» говоришь, когда татары землю в разрухе оставили, люд крова лишили?

- Я ли в том повинен? Ордынцы!

- Ты! Ты в Сарае о том хана просил! Ты великокняжеского стола давно алчешь. А что в нем сладкого? Это из-за твоих козней княгиня Апраксин скончалась! Ты ей, князь Андрей, жизнь укоротил!

- Не затевайте свары, братья, - подал голос Даниил. - Не враги мы, чай, отец у нас один - Невский.

- То так, ты, Даниил, истину сказываешь, Невские мы. Однако же ты, Андрей, и новгородцев на меня подбил. Они не захотели признавать меня великим князем. И за то замыслил я покарать их, войной на Новгород пойду.

- Не след, брат, Новгород рушить, да и не верю, что тебе, Дмитрий, можно новгородцев одолеть, - сказал Даниил.

Городецкий князь отпил от чаши, отер усы: ' - Коли ты, Дмитрий, на Новгород намерился идти, то моя дружина с тобой. И я новгородцев не улещивал. С какой стати они за меня голос подавали?

- Хорошо, братья, когда лад меж вами, - радостно заулыбался Даниил. - Худой мир лучше доброй брани.

Помолчали Невские. Трудно, с хрипом дышал Дмитрий. Андрей подумал: «Эвон, как его прихватило ».

Тут Даниил произнес неожиданно:

- Брат, ты великий князь, а отец наказывал: старший среди вас вам вместо отца будет. Тебе ли не ведомо, в какой скудости княжество Московское? Я ль не просил тебя деревенек прирезать от княжества Переяславского?

Великий князь навалился грудью на столешницу, глаза налились кровью:

- Разве мы не поминать великую княгиню съехались? К чему ты, Даниил, старую песню заводишь, об уделах речь ведешь? Я владею тем, что мне отец завещал, и не более. Ужели вы не уразумели, братья?

Андрей вдруг поддержал Дмитрия:

- Не надобно обид, Дмитрий. Воистину отец завещал тебе, и ты во всем волен. Ни к чему, Даниил, сегодня об уделах речь вести. Настанет время, и поднимется Московская земля.

- Да я ль в том сомнение держу? Московский удел ноне ордынцы обидели, Кремль и хоромы пожгли. Ладно, избы смердов огню предали, а то и княжьи.

Дмитрий прервал меньшего брата:

- Почто спрашиваешь? Глаз у меня верный, а память цепкая. Аль запамятовали, как пили с татарами?

- Я ль?

- Не ты, так брат наш, Андрей, ордынцев ублажал. Андрей промолчал, будто и не он в Муроме пировал. К чему великого князя злить?

К утру братья разъехались. Забирал мороз. Зима установилась долгая, холодная. Андрей и Даниил покидали Переяславль-Залесский засветло. Сизые дымы подпирали небо, и солнце краем еще выглядывало из-за леса.

- Прощай, брат, - Андрей обнял Даниила, - в добрый путь. А напоминание прирезать земель истинное. Ты только повремени маленько, Даниил.