Александр Немировский - Мифы и легенды народов мира. Т. 1. Древняя Греция Страница 24

Арес в полном вооружении (роспись на сосуде)

На Олимпе Арес стал тайным соперником трудолюбивого Гефеста, возлюбленным его законной жены Афродиты. Буйство войны соединилось с безумием любви, и от этого нельзя было ждать ничего хорошего. Родились Деймос (Ужас) и Фобос (Страх), вечные спутники войн. К порождениям Ареса относили одну из эриний, богинь кровавой мести, и дракона, с которым сражался фиванский герой Кадм. От связи со смертными женщинами у Ареса родились герои, в характере которых проявились черты дикости и необузданности отца. Своим родоначальником считали Ареса амазонки, женщины-воительницы, убивавшие рождавшихся мальчиков и воспитывавшие девочек в воинственном духе. Ареса считали отцом таких кровожадных и коварных героев, как Кикн, Диомед, Ликаон, Эномай. Но вместе с тем его сыном был Мелеагр, прославившийся не грубой силой, а мужеством, а дочерью от Афродиты – отнюдь не воинственная Гармония, которую он отдал в жены Кадму, и поэтому жители Фив воздавали ему особые почести, учредив культ бога, чья кровь текла в жилах потомков основателя их города.

Более всех ненавидела Ареса Афина, богиня честной и справедливой войны. Однажды она искусно направила против него копье ахейского героя Диомеда, которое отыскало не защищенное броней место и пробило Аресу живот. С диким воем покинул Арес поле боя и прилетел на Олимп с жалобой на Афину. Зевс же даже не захотел выслушать объяснения Ареса, заявив, что он наказан по справедливости и заслуживает того, чтобы находиться не на Олимпе, а в Тартаре.

Аполлон

Музы – это мысли Аполлона

В хороводе бешеном времен.

В космосе, пустом и опаленном,

Был он красотою упоен.

И когда призвала Пиерия

Бога на иссохшие поля,

Музыку услышала впревые

Разума ли шенная земля.

И вновь скиталась по земле пышнокудрая Латона, не зная, где найти пристанище. Ни один ручей, ни одна река не давали ей напиться, и она утоляла жажду из луж, оставшихся после дождя. Ни одно дерево не защищало ее от палящих лучей, отступая, как только она к нему приближалась. Люди еще издали при виде темно-синего плаща Латоны удалялись и замыкали за собой двери. Ибо страшна была Гера в своем яростном гневе на ту, которую полюбил ее супруг, и на тех, кто осмелился бы ей помочь.

Так добралась страдалица до исхлестанного волнами морского берега и разглядела гонимый ветрами скалистый островок.

– Ортигия! – обратилась она к нему. – Ты так же скитаешься, как и я. Тебя гонят ветры, меня преследует гнев Геры. Только ты, одинокая, сможешь меня понять и дать убежище в своих скалах. Чувствую я, что скоро дам жизнь тому, кто сможет меня защитить.

Взглянула Ортигия на уже распоясанную Латону и спросила нерешительно:

– А не причинит ли мне зла тот, о ком ты говоришь?

– Не бойся! – выдохнула Латона. – Он будет тебе опорой. Он даст тебе славу, какой не имеет ни один из островов беспредельного моря.

И причалила Ортигия к материку. Когда же Латона с трудом перебралась на нее, понеслась, как корабль, принявший драгоценную добычу.

Бесприютен был остров, как дерево, у которого нет корней, как бродяга без роду и племени. Даже птицы пролетали мимо него, выводя птенцов на других островах. На оголенных ветром и обожженных солнцем камнях Ортигии не росло ни кустика, ни травинки. Лишь у подножия горы Кинеф, куда с вершины сбегал ручеек, одиноко зеленела пальма. Направила туда Латона свои стопы, тяжело опустилась на землю и, схватившись обеими руками за ствол, издала вопль, который всегда сопровождает рождение новой жизни.

Услышали крик Латоны земля, море и небо. Зашелестели деревья листвой, передавая ошеломляющую весть: «Родился Аполлон!» Лебеди, возвращавшиеся в ту сторону, что лежит за Бореем, северным ветром, опустились на волны и, оплыв остров семь раз, пропели «Слава Аполлону!». Дельфины высунулись из воды и разинули пасти, увидев, что Ортигия [113] уже не плывет, а, остановившись, испускает чудесный свет. С тех пор остров называется Делосом («Сверкающим»).

Аполлон – а сияние исходило от него, недаром его прозвали Фебом («Пламенеющим») – улыбался матери так, как могут улыбаться только боги. Он не требовал молока, как дети смертных. В его лепете Латона услышала явственное: «Амброзии!» На этот зов отозвалась Фемида, справедливейшая из богинь. И вкусил Аполлон из ее рук сладостной амброзии – пищи, достойной одних небожителей. И сразу же он отбросил пеленки и встал.

И сделал Аполлон первый шаг, и тотчас же скалистый Делос покрылся цветами и травами. Их аромат наполнил все вокруг. Легко ступая, шел Аполлон к горе, под которой родился, ибо ему были милы все горы, все уходящие в облака вершины, все башни и высоты.

Поднявшись, он выхватил взглядом изгиб неба, похожий на лук, открытый для неисчислимых стрел – солнечных лучей. Но тотчас же его воображение превратило тот же край неба в кифару, а те же лучи-стрелы стали струнами. И эти два наложившихся один на другой образа определили противоречивую сущность Аполлона: бога, несущего миру гибель, и бога, открывшего в том же мире меру, гармонию форм и звуков. С тех пор лук и лира сопровождали Аполлона, хотя в них не было ничего общего, кроме округлости форм.

Аполлон с луком и колчаном за спиной настраивает лиру, путешествуя по морю на пророческом треножнике, который изображен здесь с крыгльями (роспись на сосуде)

В облике юного бога такая завораживающая красота, что никто не мог отвести от него глаз. Но было в ней что-то вызывающее тревогу и внушающее страх. Прекрасный, как один из белых лебедей, оплывавших Делос в день освобождения матери от бремени, Аполлон мог быть жестоким и губительным, как волк. Поэтому его называли «Волчьим» и приносили ему в жертву тех животных, которых предпочитают эти четвероногие губители стад. В одном из храмов сына Латоны стояло отлитое из меди изображение Аполлона в виде волка. Аполлон – и волк и волкодав. И вместе с тем он мыслился как пастух с ягненком на плечах.

Как лучезарный бог, Аполлон пронизывает своим взглядом мрак, освещает прошлое и будущее. И в этом своем значении он прорицатель, пророк. Ему посвящены оракулы, где вдохновленные им жрицы дают богомольцам советы, отвечая на их вопросы.

Еще юношей отправился Аполлон в поход против Пифона, порожденного злобной Герой. Силой Пифон был не слабее Зевса и имел облик чудовищного змея. Томимый местью чудовищу, причинившему много зла матери, опустился Сребролукий у входа в мрачную пещеру, ставшую жилищем Пифона.

Заслышав воинственный клич Аполлона, дракон выполз на свет, изрыгая из пасти огонь. Но как ни ярился, не мог он причинить зла Сребролукому. Улыбаясь, Аполлон посылал стрелу за стрелой в пасть чудовища. Зверь захрипел, терзаемый тяжкой болью. Хвост его бил по земле, сметая вековые деревья. Такого шума еще не слышало небо. Но вот все затихло. Мглой покрылись огромные выпученные глаза, и дракон испустил дух.

Наступив ногой на убитого, Аполлон прокричал победный гимн:

– Вот твой достойный конец! Изгнивай на земле, кормилице смертных. Больше не будешь ты ужас внушать и нести им погибель. Здесь, на склоне Парнаса, твоею кровью омытом, в самом центре земли, будет выситься храм. Здесь будут жертвы мне возносить и испрашивать судьбы у пифии-девы [114].

Все было так, как предсказал победитель. Храм возник сначала воздушный – из перьев и пуха лебедей Аполлона, и парил он в воздухе, такой же легкий, как пух. Потом, опустившись на землю, перья и пух стали мрамором, сверкающим под взглядом Гелиоса. Но было святилище пустым, не имевшим названья, пока Аполлон не спустился на палубу проплывавшего поблизости критского судна.

– Кто ты, чужеземец? – спросил кормчий. – Не ты ли нас кружишь по морю, и не можем мы пристать к песчаному берегу и найти город Пилос?

– Я Аполлон, сын великого Зевса, – отвечал Сребролукий. – Я кружу вас по морю, но зла не имею. Вам во владенье я храм отдаю. Туда приведет вас дельфин, скиталец морей, и храм имя Дельфы получит.

Едва он это сказал, как дельфин показал свою черную спину. И понесся за ним быстроходный корабль. Недолог был путь. Вступив в узкий пролив, судно причалило к берегу. Моряки, подчиняясь воле Аполлона, развязали ремни, державшие мачту, и опустили ее на палубу, подняли весла и сбежали по сходням. Они двинулись за богом, игравшим на лире, а когда оглянулись, залив был пуст. Корабль исчез, словно его и не было.

– Вот ваш новый корабль! – показал Аполлон на храм. – В нем вы будете плыть в веках, не ведая бури, не страшась подводных камней. Смертные сюда приведут столько овец и баранов, что в мясе не будете знать вы нужды. Вашим богатствам завидовать будут цари. И достанутся вам они за то, что будете здесь вы службу нести мне, Аполлону!