Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860–1920-е годы - Михаил Иванович Вострышев Страница 24

ГОРОДОВОЙ. Именно присягни. (Судье.) Он, парень-то, еще идучи сюда, предлагал ему кончить так.

МУЖИЧОК (парню). Нет, ты присягни, что не дергал, и я тебя прощаю.

ГОРОДОВОЙ. Ведь ты обвиняешь — ты и присягай.

ПАРЕНЬ. Ну да, присягай, присягай же, ежели чувствуешь себя правым.

МУЖИЧОК. За рубь-то? Давай два, так и быть присягну.

В публике смех.

ГОРОДОВОЙ. Присягать, так за рубь присягай! А то еще два ему подай. Ишь какой ловкий!

ПАРЕНЬ. Рубь плачу — ну и присягай.

МУЖИЧОК. Сам присягай. Больно ты, брат, уж прыток-то.

ГОРОДОВОЙ. Ты, значит, не прав, когда отнекиваешься.

МУЖИЧОК. Я отнекиваюсь? Присягаю!

СУДЬЯ (парню). А вы не согласитесь ли, чтоб он просто побожился здесь на крест, потому что покуда пошлем к священнику, пройдет немало времени, а у него стадо гусей не на своем месте, и он в самом деле может понести от этого убыток.

ПАРЕНЬ. Ну, пусть крестится.

МУЖИЧОК. Ладно, перекрещусь. (К судье.) Как прикажете креститься-то?

СУДЬЯ. Да как обыкновенно русский человек крестится, так и вы теперь перекреститесь на образа.

МУЖИЧОК (крестится). Чтоб мне всего стада не взвидеть, ежели я неправду говорю… Будет?

ГОРОДОВОЙ. Нет, ты перекрестись на семью, на детей.

СУДЬЯ. Довольно и так.

Из публики тоже слышатся голоса против божбы семьей.

ПАРЕНЬ. На вот тебе рубь, а гуся-то сюда подавай.

Мужичок берет рубль, парень — гуся за горло, и оба выходят из зала суда, сопровождаемые смехом публики.

Купеческая спесь

Перед мировым судьей 6-го участка Санкт-Петербурга летом 1867 года предстали купцы отец и сын Екимовы и два деревенских мальчика, находившиеся в услужении в их лавке, — Гузин и Кузьмин. Мальчики жалуются на нанесенные им хозяевами побои.

СУДЬЯ (Гузину). Расскажите, как все случилось.

ГУЗИН. Хозяин-сын послал меня за чаем и ситным. Я принес. Ты, говорит он, скрал ситный, подавай еще. Сколько дали, отвечаю, на три копейки, столько и принес, а больше у меня нет ни крошки. Он говорит, я покажу тебе, сколько дали. Да как хватит меня с размаху по уху и почал душить, бить, расквасил мне нос, губы в кровь. Даже вся грудь рубахи была в крови. Нос и губы живо вздулись, распухли. Это и доктор описал. (Подает свидетельство.)

СУДЬЯ. Так вас избил сын, а вас, Кузьмин, отец?

ЕКИМОВ-ОТЕЦ (прохаживаясь взад и вперед). Врешь, поганец, никто тебя не трогал и пальцем!

СУДЬЯ. Извольте прежде всего остановиться, а не прохаживаться здесь. А потом воздержаться от таких грубых непристойных выражений.

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Да как же он смеет врать на своих хозяев? Их поишь, кормишь, и они тебя же обкрадывают. Все ребра им переломать надо, не токмо что…

СУДЬЯ. Если у вас что украли, можете жаловаться, но бить, самоуправствовать — нельзя.

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Воров-то? Ну нет, ни на кого не посмотрим. Их, мошенников, только битьем и доймешь. А то, на-ко, и не тронь! Да где же это видано? Да ежели им в зубы-то смотреть, они все раскрадут. Истинным Богом клянусь, так.

СУДЬЯ. Повторяю: не смейте так выражаться, не то я вас оштрафую.

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Кого? Меня-то? Я сам член Думы, и знаю, что мне можно и что нет. Пугать нас нечего — сами все разумеем.

СУДЬЯ. Штрафую вас двумя рублями и, если вы еще станете так вести себя, я вас удалю из присутствия.

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. И выйдем. Благо, и стоять-то тут понапрасну нам некогда — в Думу надо. Прощайте, ухожу.

СУДЬЯ. Совсем уходить не смейте. Вы — обвиняемый, должны быть налицо в суде. В другой комнате подождите, пока я вас позову.

Екимов уходит, пожимая плечами и ворча про себя.

СУДЬЯ (Кузьмину). А вас кто бил?

КУЗЬМИН. Хозяин-отец. Он лежал на лавке. Сын послал Гузина купить чаю на семь копеек да ситного на три копейки. Когда он все это принес, сыну показалось мало, он потребовал еще, а у Гузина ничего не было. Он с азартом сгреб его за шиворот и давай тузить, а тот барахтаться. Он мне и крикнул: «Подержи его!» Вижу, человека бьют понапрасну. Ну, и не послушался, то есть держать не стал. Тогда отец встал и давай меня самого за это лупить со щеки на щеку, так что я просто ошалел. Еле-еле вырвался от него, выбег из лавки и закричал: «Караул!» Народ сбежался, и битье прекратилось, потому что городовой пришел.

СУДЬЯ (Екимову-сыну). Что вы на это скажете?

ЕКИМОВ-СЫН. Я послал Гузина за чаем и ситным. Он принес мало, а пазуха у него оттопыривалась. Я и подумал: верно, он за нее спрятал довесок ситного. Подошел к нему, обыскал его и нашел 1 рубль 25 копеек наших денег. Нос он разбил себе сам, когда не давался обыскивать. Ни я, ни тятенька их и пальцем не трогали.

СУДЬЯ. А кто вам дал право самому его обыскивать?

ЕКИМОВ-СЫН. Они у нас живут, и нас же обирают. Выручка не всегда заперта бывает, чуть отвернешься — они и тащат все, что под руку попадет.

ГУЗИН. Неправда, никаких он денег у меня не отнимал и не искал. Все это побиение, напротив, из-за ситного вышло. А коли первостатейные купцы избивают до полусмерти из-за куска хлеба, так что ж это нашему брату за житье на белом свете? Легче уж и совсем умереть. Право.

СУДЬЯ. Какие именно деньги вы, обыскав Гузина, говорите, отняли у него?

ЕКИМОВ-СЫН. Рублевую бумажку да пять пятачков.

СУДЬЯ. Бумажка была новая или старая?

ЕКИМОВ-СЫН. Новенькая.

СУДЬЯ. При ком вы отняли у Гузина деньги?

ЕКИМОВ-СЫН. В лавке был тогда покупатель из Стрельны.

СУДЬЯ. Позовите отца. (Входит отец.) При вас сын ваш обыскивал Гузина?

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Да, при нас, и отобрал 1 рубль 25 копеек, которые он украл.

СУДЬЯ. Какими деньгами?

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Бумажка и пять пятачков.

СУДЬЯ. Вы это, кажется, подслушали под дверью?

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Разумеется, слушал. Эка важность.

СУДЬЯ. Бумажка была старая или новая?

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Старая, старая.

СУДЬЯ. Был кто-нибудь в лавке в то время, когда сын отнял у Гузина деньги?

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Никого не было посторонних.

СУДЬЯ. Кто может подтвердить, что отнятые у Гузина вашим сыном деньги украдены у вас, а не его собственные?

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Я, моя совесть. А она дороже тысяч. Я — коммерсант.

СУДЬЯ. Вы — обвиняемый и в настоящем случае не можете быть свидетелем.

ЕКИМОВ-ОТЕЦ. Нет, могу. Я — купец, в Думе гласным состою и супротив этих воров, которых надо просто с лица