Игорь Сдвижков - Тайна гибели генерала Лизюкова Страница 25

О чём они там говорили? Что обсуждали с Чибисовым? Каким был этот последний в жизни разговор Лизюкова и Ассорова с начальством? Увы, мы не знаем этого точно, в документах этот разговор не отражён, участвовавшие в разговоре и присутствовавшие при нём лица мемуаров не написали. Но, зная накалённую обстановку тех дней, формулировки распоряжений Чибисова Лизюкову и прошлый печальный опыт их взаимоотношений, можно с большой долей вероятности предположить, что на фоне общего неуспеха наступления этот разговор был, мягко говоря, не из приятных.

Но, оставив личные аспекты состоявшейся встречи, возможные обвинения со стороны командующего опергруппой и оправдания командира 2 ТК, попробуем логически воспроизвести оперативную составляющую разговора и информацию, на основании которой в ту ночь могли приниматься решения о дальнейших действиях 2 ТК.

Лизюков к ночи уже знал о том, что часть танкистов 148 тбр вернулась назад из немецкого тыла без танков. В частности, вернулся со своим экипажем начальник штаба 148 тбр майор Михалев. Из его рассказа стало известно о гибели командира бригады подполковника Михайлина и многих других танкистов, а также о том, что все вышедшие в район Каверьи танки 260 тб были там уничтожены ещё утром 22 июля. Но вернувшиеся экипажи ничего не могли сказать о судьбе прорвавшегося дальше, в сторону Медвежьего 89-го танкового батальона.

Нет сомнений, что Лизюков доложил Чибисову о том, что стало ему известно из рассказов вернувшихся танкистов. В свою очередь, рано утром (вероятно, первые сведения об этом поступили от авиачастей ещё накануне) Чибисов получил важную информацию о возможном местонахождении прорвавшегося батальона, которую довёл до Лизюкова. «Представитель авиации» (как он назван в документе) доложил командующему, что по сообщениям авиачастей наши танки были отмечены в районе Русско-Гвоздёвских высот и у северо-восточной окраины Медвежьего[195]. Выходило, что 89 тб действительно выполнил поставленную задачу и находился в тылу противника. Связи с ним по-прежнему не было, но было совершенно очевидно, что спустя сутки после выхода в рейд батальон срочно нуждается в помощи.

К тому же глубокий прорыв немецкой обороны следовало немедленно использовать и, усилив вырвавшийся вперёд батальон, развить достигнутый им успех в успех всего корпуса, а может и всей опергруппы. Оставалось только пробиться вперёд по уже «проторенной» дороге. Сделать это и должны были бригады 2 ТК во главе с самим командиром и комиссаром корпуса.

Опергруппе штаба армии к ночи уже было известно, что 104 осбр закрепляется на достигнутом рубеже и прочно прикрывает левый фланг продвинувшихся вперёд частей на рубеже по реке Большой Верейке. На правом фланге 2 ТК 49 тбр и 1 мсбр 1-го ТК вели бой южнее Лебяжьего и танками продвинулись за южную опушку рощи, что западнее выс. 188,5. В центре два полка 167 сд по сообщению из штаба дивизии к 22:00 продвинулись дальше всех других частей и вышли к южной опушке этой рощи, оврагу западнее Каверья, развилке дорог в 2 километрах южнее выс. 188,5[196]. Получалось, что узкий перешеек между рощами уже пройден и созданы условия для действий 2 ТК на открытой равнинной местности без каких-либо танконедоступных препятствий.

Конечно, у Лизюкова были определённые основания не слишком доверять тому, что он услышал на КП относительно сложившейся к ночи обстановки. Из донесений своих частей он знал, что его танковые бригады и 2 мсбр, что действовали совместно со 167 сд, встречают сопротивление и подвергаются сильному обстрелу на той самой высоте 188,5, которую, если верить донесениям штаба 167 сд, её части уже прошли. Но доказать, что информация из штаба 167 сд является ошибочной и не соответствует действительности, ему было трудно. Чибисов опять мог заподозрить его в недостатке решимости и неспособности заставить подчинённых выполнить приказ и скорее поверить бравым донесениям штаба «возглавившей» наступление дивизии, чем «отстающему от пехоты» командиру 2 ТК с уже подмоченной репутацией.

Однако бой продолжался и ночью, и, оторванные Чибисовым от своих частей, командир и комиссар 2 ТК оказались в положении, когда могли судить об изменениях в обстановке только по информации офицеров опергруппы штаба армии. Те, в свою очередь, получали её от подчинённых частей и не имели ни времени, ни возможности её проверить. Тем не менее в документах штаба опергруппы полученные из частей донесения выдавались уже за совершенно достоверные. Одним из последних перед отъездом Лизюкова и Ассорова из Лукино было новое донесение из штаба 167 сд, выдержки из которого приведены немного ниже. Для вывода о том, что на пути 2 ТК уже не осталось естественных препятствий с организованной ПТО противника, это повторное донесение, пожалуй, было решающим.

Впоследствии, наконец-то разобравшись, чего стоили бодрые донесения о продвижении и якобы занятых дивизиями передовых рубежах, начальник штаба 38-й армии (бывшей опергруппы Чибисова) с негодованием писал: «Недопустимая распущенность, недисциплинированность и отсутствие чувства ответственности в штабах дивизий, допущенные в момент управления войсками опергруппы штаба фронта, привели к игнорированию требования штаба армии и почти к абсолютному неведению в обстановке на фронте, исключающему правильное, своевременное реагирование на ход операции»[197]. (Выделено мной. — И. С.) Но произошло это только потом… А в то раннее утро штаб армии, не перепроверив поступившее донесение, выдал его Лизюкову за «чистую монету».

К 6 часам утра, сообщали из штаба 167 сд, два передовых полка дивизии на правом фланге вышли на юго-западную опушку рощи южнее выс. 188,5, оказавшись «у развилки дорог на безымянной высоте в 4 км западнее Каверье»[198], а на левом фланге захватили овраг с рощей юго-западнее Чуриково и передовыми частями дошли «до водораздела» на высоте юго-восточнее[199]. Получалось, что вечернее донесение полностью подтверждалось, и за ночь пехота 167 сд не только не отошла назад, но и продвинулась вперёд, и путь для 2 ТК до поворота на Медвежье был уже свободен.

С такой «достоверной» информацией Лизюков и Ассоров отправились с КП Чибисова назад, в Большую Верейку, чтобы как можно скорее организовать выход 26 и 27 тбр к «сражавшемуся» у Медвежьего 89 тб. Не пробиваться с боем, не прорывать вражескую оборону, а, как написано в документе, «выдвигаться по маршруту»[200], словно речь шла о простом марш-броске в назначенный район.

Никто из них ещё не знал тогда, что этот роковой «маршрут» вскоре приведёт их не к 89 тб, а к затаившимся в засаде немецким противотанковым орудиям…

(Первоначальный вариант опубликован в журнале «Военно-исторический архив», сентябрь 2006 г.)

Вопрос о гибели и захоронении генерала Лизюкова волнует исследователей уже не одно десятилетие. Когда в студенческие годы я заинтересовался темой боевых действий под Воронежем в годы Великой Отечественной войны и начинал собирать материалы о боях лета 1942 года, доступные тогда источники и литература о гибели генерала Лизюкова сообщали крайне мало и представляли примерно следующую картину событий: обескураженный неудачей наступления, генерал сам сел в танк и лично пошёл в атаку, в которой и погиб… В военной энциклопедии я нашёл дату гибели Александра Ильича Лизюкова — 25 июля 1942 года. За датой гибели в тексте следовала странная формулировка — «близ села Медвежье»[201], из которой нельзя было однозначно понять: погиб генерал близ села Медвежье или же похоронен там.

Другие источники были тогда мне, студенту советской эпохи, недоступны, и я принял на веру официальные данные уважаемой энциклопедии. Но уже в то время в результате исследовательской работы и многочисленных походов по местам боёв, где мне часто доводилось беседовать с местными жителями, я серьёзно усомнился в том, что в июле 1942 года генерал Лизюков действительно мог быть похоронен в Медвежьем. Основанием для такого вывода были простые логические рассуждения.

Село Медвежье находилось тогда в тылу немецких войск примерно в 15 километрах от линии фронта, и было трудно представить себе, чтобы погибшего на передовой генерала возможно было похоронить в немецком тылу. Из разговоров с местными жителями я узнавал самые разные, порой невероятные версии о гибели и месте захоронения генерала Лизюкова, перечислять которые сейчас не имеет смысла. Из всего услышанного тогда я сделал вывод, что, скорее всего, генерал Лизюков был похоронен в селе Большая Верейка, но могила его странным образом затерялась…

Шло время, я продолжал заниматься исследовательской работой и собирал всё больше материалов по интересующей меня теме. И все эти годы мне не давал покоя один из главных для меня вопросов: что случилось с 5-й танковой армией и генералом Лизюковым? Я понимал, что изданная к тому времени литература мемуарного и исторического характера не даёт полной ясности в этом вопросе, а некоторые авторы, вероятно, грешат против истины, поэтому узнать, что же было на самом деле, я смогу, работая с архивными документами. На излёте советского времени я получил доступ в Центральный архив Министерства обороны, где долгое время исследовал имеющиеся там архивные материалы, а спустя годы смог изучить и трофейные немецкие документы в национальном архиве США. Сопоставляя все эти документы с опубликованными ранее работами разных авторов, можно, на мой взгляд, наиболее полно и основательно судить о том, где же всё-таки могут покоиться останки генерала Лизюкова.