Сьюзен Бауэр - История Древнего мира: от истоков цивилизации до падения Рима Страница 25

Кроме того, шумеры были, вероятно, подорваны внутренней разобщенностью в своих городах. Шумерские города перед завоеванием страдали от все увеличивающегося разрыва между элитой — правящим классом — и бедными трудящимися. Злоупотребления, которые поклялся исправить Урукагина, были обычны для общества, в котором аристократы, объединившись с духовенством, совместно использовали религиозную и мирскую власть, чтобы завладеть двумя третями земель в любом городе для себя лично. Относительно легкое завоевание этой земли Саргоном[60] (не говоря уже о постоянном упоминании его собственного неаристократического происхождения) могло импонировать угнетаемым членам шумерского общества настолько, что они охотно переходили на его сторону.‹86›

Какую бы роль ни сыграла слабость шумеров в успехе завоевания, результат был абсолютно новым и неожиданным. Саргон сделал то, чего еще не смог добиться ни один шумерский царь — он превратил общность независимых городов в империю.

Но завоеванную территорию необходимо было контролировать.

Частью стратегии управления удаленными окраинными городами стала постройка Саргоном новой столицы — Агаде; на иврите это название пишется как Аккад, отсюда вся империя Саргона получила такое название.[61] Остатки Агаде никогда не были найдены, но вероятно, он стоял на севере шумерской равнины — может быть, неподалеку от теперешнего Багдада, в том узком месте между двумя реками, где теперь лежит Сип-пар. Из этого положения, немного севернее Киша, Саргон мог контролировать движение по реке и держать под наблюдением все свое царство.

В этом царстве шумеры быстро оказались живущими в собственных городах на положении иностранцев. Люди Саргона были шумерами с севера равнины. Их язык, который стал известен как аккадский, относился к семитской группе. Их обычаи и речь оказались совсем не похожими на обычаи и язык южан. Когда Саргон брал новый город, тот становился аккадским оплотом, штаб-квартирой аккадских официальных лиц с гарнизоном из аккадцев.

В отличие от своих предшественников, Саргон хотел управлять, не считаясь с населением. Когда Лугалзаггеси завоевал Киш, он заявил о своем господстве, но не убрал шумерских официальных лиц, лугалей, которые управляли чиновниками Киша. В конце концов, они были его соотечественниками, и он оставлял их на местах, пока они соглашались сохранять лояльность. Саргон не был столь мягким правителем. Когда он завоевывал город, он-заменял всю администрацию своими людьми. «От моря до нижнего моря, — гласит его надпись, — сыны Ак-кады взяли в руки управление его городами». Семиты-аккадцы, с которыми так долго смешивались шумеры, теперь одержали над ними верх. Только Агаде имел гарнизон из пятидесяти четырех сотен солдат, которые «ежедневно ели хлеб» из рук царя. Еще многие тысячи были рассеяны по Месопотамии.

Поставив Месопотамскую равнину под свой контроль, Саргон начал строить империю, которая протянулась за пределы Месопотамии. Он водил своих солдат в один поход за другим. «Саргон, царь Киша, — гласит одна из его табличек, — победил в тридцати четырех сражениях».‹87› Он пересек Тигр и захватил часть земель эламитов; по-видимому, в ответ те переместили центр своего царства из Авана в более удаленные Сузы, которые и осталась столицей. Он с боями продвинулся на север, к городу Мари[62], захватил его, а затем прорвался еще дальше, в земли другого семитского племени, кочующего еще дальше, чем его аккадцы — в земли амореев, которые тянулись на запад от Каспийского моря. Проведя кампанию за земли на Тигре, он добрался до небольшого северного города Ашшур, который стал центром поклонения Иштар не менее, чем за триста лет до рождения Саргона, и завоевал его. После этого он двинулся еще дальше на север и установил свое правление над таким же маленьким городом в ста милях — Ниневеей. Ниневея стала самым удаленным форпостом империи Саргона; из этой северной важной точки его сыновья следили за дикими северными завоеванными территориями, в то время как Агаде оставался его глазами, повернутыми на юг.‹88›

Саргон, вполне вероятно, завоевал даже Малую Азию. Более позднее предание «Саргон, царь сражения» описывает его бросок к городу Пурушханда, жители которого послали ему письмо с просьбой о помощи против Нур-даггаля, жестокого местного царя. В стихах, которые сохранились, Нур-даггаль сначала издевается над возможностью того, что Саргон появится в этих местах:

Он не пройдет так далеко,Берег речной и глубокие воды остановят его,Высокие горы раскинут непроходимые заросли на его пути.

Но едва эти слова слетели с его губ, как Саргон оказался у его городских ворот:

Нур-даггаль даже не пикнул,Когда Саргон окружил его город,лишь раскрыл ворота на целых два акра!‹89›

Дошел ли действительно Саргон до Пурусиханды, как раз и раскрывает наш рассказ. Он, должно быть, казался неостановимой, сокрушительной силой, почти мистически одновременно присутствующей во всем известном мире. Он заявлял, что прошел все земли западнее Месопотамии,‹90› и даже хвалился, что корабли, идущие из Мелуххи (Инд), Магана (на юго-востоке Аравии) и Дильмуна (на южном берегу Персидского залива), не могут двигаться без его ведома.

Осуществление контроля над такими огромными просторами требовало армии — люди, которые ежедневно «ели хлеб» у Саргона, вероятно, были первыми в истории профессиональными солдатами. Удерживание под своей властью различных людей требовало также определенной религиозной толерантности, которой у Саргона было в избытке. Он приносил большие жертвы каждому важному местному богу, на землях которого находился, строил храмы в Ниппуре, как добрый шумер, и даже сделал свою дочь высшей жрицей бога-луны Ура.

Сохранившиеся записи о дворе Саргона показывают, что его империя управлялась бюрократией, выходящей количественно за все известные до того в Шумере рамки. Внутри своих границ Саргон попытался стандартизировать веса и размеры; он также ввел египетскую систему сбора налогов, проводимую государственными чиновниками, которые управляли финансами империи.‹91› Но его политическая стратегия включала в себя больше, чем просто налоги и администрирование. Он держал при своем дворе представителей старых правящих семей, что должно было бы стать стандартом для гораздо более поздних империй; эти представители, формально признаваемые Саргоном из-за их высокого происхождения, были залогом хорошего поведения их городов.‹92›

Подобная стратегия свидетельствует о наличии напряжения в его империи. Сильно разросшееся царство постоянно находилось на грани мятежа.

Шумерский царский список отпускает Саргону пятьдесят шесть лет правления. Под конец, когда ему, вероятнее всего, перевалило за семьдесят, разразилось серьезное восстание. Старые вавилонские записи фиксируют, что «старцы страны», лишившиеся теперь своего авторитета, собрались вместе и забаррикадировались в храме Инанны в Кише.

Саргон, естественно, объявил, что немедленно подавил восстание. Но согласно древневавилонским записям (которые, само собой разумеется, относятся к более позднему периоду и, как правило, антисаргоновские) по крайней мере одна кампания против мятежников шла так плохо, что однажды старику пришлось прятаться в канаве, пока мятежники двигались по дороге.‹93› Не стоит даже сомневаться, что почти сразу же после смерти Саргона его сыну Римушу пришлось выступать против коалиции мятежников из пяти городов, в том числе Ура, Лагаша и Уммы.‹94› Римуш правил менее десяти лет и умер внезапно. Более поздняя надпись говорит, что его предательски убили слуги.

Империя Саргона

Несмотря на столкновения после смерти Саргона, его наследники удерживали трон Агады более ста лет — гораздо дольше, чем любая другая шумерская династия. Аккадская империя держалась не только на харизме правителя. Бюрократия и администрация Саргона, как и в Египте, наконец обеспечила Месопотамию структурой, которая смогла удерживать империю нерушимой, даже когда трон переходил от великого отца к куда более слабому сыну.

Глава четырнадцатая