Леси Коллинсон-Морлей - История династии Сфорца Страница 26

Во всем этом Галеаццо Мария был Висконти, даже в его пороках, худшие из которых были отмечены характерной для этой династии печатью безумия. Единственным человеком, обладавшим властью над властителем Милана, стала его фаворитка Лючия Марлиани, замужняя женщина из хорошей семьи. Он сделал ее графиней Мельцо и отдал ей значительные владения, среди которых были Мельцо и Горгонцола. В 1475 году он писал Лоренцо Медичи, что тот, несомненно, слышал уже об этой возлюбленной (amorosa), «которую я люблю с каждым днем все более страстно, стараясь сделать все возможное, чтобы доставить ей любое удовольствие»; и он просит передать подателю его письма некий темный рубин и не отказывать ему в этой услуге, обещая заплатить за нее без всякого промедления. О дарах, сделанных графине, постоянно говорится в письмах Галеаццо.

Когда же, пользуясь его слабостью, ее родственники сверх всякой меры донимали его своими просьбами, он приказывал своему слуге выпроваживать их всевозможными обещаниями и вежливыми доводами, но не выдавать его. Указ, отдававший ей долю доходов от Мартизанского канала, начинается следующим образом: «Чем больше мы размышляем о врожденных добродетелях, целомудрии и превосходной красоте Лючии Марлиани, тем более мы склонны любить только ее… К этому нам следует присовокупить ее необыкновенную преданность нам и ту огненную страсть, которая с каждым днем делает ее для нас все более желанной». Этот дар должен был оставаться в силе только до тех пор, пока Лючия будет воздерживаться от плотской связи со своим мужем (за исключением особого письменного на то разрешения) или каким-либо другим мужчиной. Документ был скреплен подписями герцога, нескольких важных членов Совета и представителей миланского дворянства. Очевидно, что указы о подарках «для тайных целей» предназначались и другим дамам, ибо Марлиани всегда значилась в документах как графиня, а фавориток у Галеаццо было не меньше, чем у других государей эпохи Возрождения. В одном приказе предписывалось выделить значительное количество тканей и золота, причем «сделать это как можно быстрее, да так, чтобы сиятельнейшая герцогиня ничего не узнала об этом».

Тем не менее большой популярностью пользовалась история об одном священнике, отказавшемся отпустить грехи Марлиани. Его вызвали в Виджевано и угрожали смертью, но он стоял на своем. Осыпав проклятиями, клирика отпустили в Милан. После чего Галеаццо, повернувшись к своим приближенным, восторженным тоном заявил, что он даже не предполагал, что в его владениях живет такой человек. Пожалуй, в глазах народа единственный поступок такого рода мог бы перевесить множество злодеяний.

Корио, который знал жизнь двора изнутри, рассказывает несколько неприятных историй о жестокости герцога, которые заставляют вспомнить о нравах худших из его предков Висконти. Эта сторона его характера вызывала столь сильное отвращение у его давнего товарища Джана Джакомо Тривульцио, что тот решил отправиться в Святую Землю, подальше от Галеаццо. В одном случае герцог под страхом смерти приказал некоему художнику в течение одной ночи закончить роспись комнаты. Художник превосходно справился с этой задачей и получил хорошее вознаграждение от Галеаццо. Однажды в приступе жестокого бесчувствия герцог, избив своего брадобрея по рукам плетью, сразу же после этого велел тому себя выбрить. Некоего крестьянина, который незаконно поймал зайца в парке Павии, Галеаццо заставил съесть свою добычу вместе с шерстью и всем остальным, в результате чего крестьянин умер. Однажды герцог издал указ о том, что в его собственном доме в Павии никто не должен танцевать позднее, чем через час после заката солнца; нарушителю грозила смерть. Увидев, что какой-то мужчина разговаривает с одной из его любовниц, он из ревности обвинил того в подлоге письма и приказал отрубить ему обе руки. Корио сообщает также об очень неприятной истории о наказании им некоего красивого юноши, который пожелал придерживаться целомудренной жизни. Разумеется, невозможно подтвердить правдивость этих историй, но нет никаких сомнений в том, что в характере Галеаццо Марии отразились порочные склонности Висконти.

И все же малодушия Висконти у Галеаццо не было. Он охотно участвовал в сражениях, хотя и не был обучен военному искусству. Он любил паллоне, итальянскую игру в мяч. Морбио приводит любопытное письмо, в котором герцог предупреждает своего брата Асканио, чтобы тот не играл в паллоне и в шахматы с графом Бельджойосо, поскольку граф игрок ловкий и будет всегда выигрывать; кроме того, он советует не давать ему денег взаймы.

Чрезвычайно интересна история смерти Галеаццо Мария Сфорца, поскольку она представляет ту эпоху в весьма необычном свете. Корио приводит яркое описание связанных с ней событий, которые сохраняют свежесть его юношеских впечатлений, ведь он был еще очень молод, когда ему довелось стать свидетелем этого убийства. Насильственная смерть герцога была обусловлена как гуманистическими тенденциями той эпохи, с ее ненавистью к тиранам, вдохновляемой поклонением классическим идеалам, так и его собственными грехами и даже преступлениями. Среди миланских гуманистов был некий Кола Монтано из Болоньи, весьма красноречивый по меркам того времени оратор, но человек тщеславный, озлобленный и завистливый, подобно многим людям такого сорта. Некоторые источники сообщают, что Галеаццо некогда был его учеником и терпел от него побои, а затем, придя к власти, приказал публично высечь Колу, и в этом была причина его ненависти к герцогу. Но эта версия представляется сомнительной. Перед посещавшими его занятия слушателями Кола постоянно осуждал тиранию, заявляя, что жизнь может быть счастливой только при республиканском правлении, поскольку только в республике великие люди пользуются почетом и славой. Убийцы тиранов, такие как Брут и даже Каталина, всегда выставлялись им как образец для подражания. Джироламо Ольджато рассказывал о том, как однажды, когда он и Кола наблюдали торжественный выезд герцога из Корте д'Аренджо, Кола в негодовании заявил, что ему не следует увлекаться таким зрелищем, но лучше вспомнить о великих деяниях карфагенян. Очевидно, что позиция этого человека была целиком обусловлена какой-то его личной обидой. В конце концов, Кола был изгнан из Милана и, по-видимому, отправился в Неаполь, но остались сторонники его учения.

Тремя заговорщиками были Андреа Лампоньяно, Карло Висконти и Джироламо Ольджато. Лампоньяно потерял все свое состояние. У него уже были неприятности с Франческо Сфорца и его приговорили к смерти. Галеаццо Мария помиловал его, но Лампоньяно затаил обиду за то, что его лишили, по его мнению несправедливо, доходов от монастыря Мирамондо. Государственный переворот был для него единственным шансом вернуть свое состояние. Карло Висконти не мог простить герцогу, что тот соблазнил его сестру. Самым интересным из этих трех персонажей является Джироламо Ольджато. Это был мечтатель и фанатик, совершенно очарованный учением Колы и жаждавший, подобно Бруту, освободить свою страну и завоевать вечную славу, став основателем великой республики, свергнувшим тирана, смерть которого ознаменует собой начало золотого века.

Подобно другим заговорщикам, они решили, что у них будут наилучшие шансы, если местом для исполнения их замысла станет церковь. По-видимому, их лидером был Лампоньяно. Заговорщики встречались по ночам в переулке позади церкви Св. Амвросия и упражнялись, нанося друг другу удары кинжалами в ножнах.

Галеаццо Мария находился в Виджевано после успешной военной кампании в Пьемонте. Как обычно, он решил отправиться на Рождество в Милан, но чувствовал некоторую обеспокоенность. Некий священник, знаток астрологии, предупреждал его, что править ему суждено менее одиннадцати лет. Этот человек был заключен в темницу с одним караваем хлеба, стаканом вина и крылышком цыпленка и умер на двенадцатый день; тогда разгневанный герцог заявил, что, поскольку тот оказался неспособен предвидеть свою собственную смерть, не следует обращать внимание на его предсказания. Несколько предзнаменований усилили его недобрые предчувствия — появление кометы, пожар в его комнате в замке Милана и, наконец, три ворона, которые принялись каркать в тот самый момент, когда он выехал из Аббиатеграссо, где он совершил последнюю остановку в своем путешествии. Он был так раздосадован появлением этих птиц, что дважды выстрелил по ним, но безрезультатно. Некоторое время он стоял на месте в нерешительности, но затем продолжил путь.

Прибыв в город, он приказал своему хору надеть траур и каждый день во время мессы распевать стихи из заупокойной службы. Сожжение святочного полена в канун Рождества — традиция дома Висконти — с не меньшими церемониями отмечалось и у Сфорца. Возможно, что этот обряд восходил еще ко временам правления лангобардов. Герцог под звуки труб торжественно входил в Зеленый зал (Sala Verde) в сопровождении, как правило, своей семьи и всего двора. Людовико и Сфорца Мария были во Франции. По слухам, их изгнал Галеаццо, заподозривший их в заговоре, покушении на его убийство и попытке захвата герцогства, но представляется более вероятным, что они отправились туда по своей воле, просто желая посмотреть мир; кроме того, они должны были исполнить некое поручение герцога. Асканио был в Риме, но и относительно него высказывались те же сомнения. Эти подозрения вполне могли возникнуть вследствие их поведения после смерти брата. Филиппо, старший брат герцога, всегда бывший полным ничтожеством, вместе с самым младшим из братьев, Оттавиано, совсем еще юношей, внесли в зал святочное полено, прихотливо украшенное можжевельником и другой зеленью, и, к огромной радости собравшихся, бросили его в огонь. После этого были танцы и пиршество.