Вера Бокова - Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола Страница 26

В это время Константину было всего семь с половиной лет.

Дальше было не лучше. Константин орал, визжал, бросался на пол, стучал ногами, даже кусался. В 1789 году (Константину десять) Лагарп писал: «…при тех условиях, среди которых он находился до сих пор, трудно было бы ожидать, что упрямство его пройдет, и действительно, оно приобрело характер такой несдержанности, что потворствовать ей и терпеть ее более невозможно».

Кроме Лагарпа, перечить Константину никто не смел. Лагарп же читал безобразнику нотации, пытался лишать его игрушек и развлечений, заставлял находиться в классе, пока урок, во время которого он упрямился пленился, не будет выучен самостоятельно, без учителя. Детские записки Константина к Лагарпу — это бесконечные извинения, обещания исправиться, просьбы простить и впустить в класс, из которого Константина то и дело выставляли. «Господин де Лагарп! Умоляю вас прочесть мое письмо. Будьте снисходительны ко мне и подумайте, что я могу исправить свои недостатки: я делаю усилие и не буду мальчишкой, ослом и пропащим молодым человеком. Прошу вас пустить меня придти учиться… Послушный и верный ваш ученик Константин».

Это Лагарп его все время называл — от бессилия — «господин осел».

Есть среди записок Константина и явно написанные с голоса Фридриха Цезаревича, разве что вывод сделан самим великим князем: «В 12 лет я ничего не знаю, не умею даже читать. Быть грубым, невежливым, дерзким — вот к чему я стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика. Словом, из меня ничего не выйдет за всю мою жизнь».

Подростком Константин стал совершенно невозможен: он открыто безобразничал, ругался и говорил гадости, демонстрировал жуткие манеры и упивался полной безнаказанностью. Теория «чистого листа» в случае с Константином слишком заметно давала сбой. Бабушка не знала, что с ним делать: в ее умных книгах о таком ничего не говорилось. Попытки сажать негодяя под домашний арест давали лишь временное облегчение. В итоге разрубить гордиев узел пришлось уже проверенным способом: женить Константина.

Тем и закончился, к обоюдному облегчению, бесконечный и бесплодный поединок двух упрямств.

Со временем Константин перебесился и сделался вполне приемлем для общества, но для этого ему понадобилось пройти период неукротимого юношеского буйства, пережить гибель отца, три войны, развод и искушение властью, когда умер брат Александр; только после этого постаревший великий князь перестал что-либо доказывать себе и окружающим и успокоился, хотя грубым и несдержанным оставался до конца, создав себе множество врагов.

И все же уроки Лагарпа не прошли для него впустую. Терпение и твердость Лагарпа, его честность и мужественные попытки донести до ребенка понятия о добре оставили в сознании великого князя достаточно глубокий след, создав там систему устойчивых нравственных ориентиров.

Недаром с годами Константин Павлович относился к своему бывшему наставнику все с большей симпатией. В одном из писем он мечтал даже, как однажды с женой приедет к нему в Швейцарию. А в конце письма добавил: «Прощайте, любезный де Лагарп, не забывайте меня; я очень вас люблю, и будьте уверены, что вы мне всегда будете очень дороги. Осел Константин.

Осел ты еси и ослом останешься; как бы не мыли голову осла, истратят только мыла. Не заставишь пить осла, когда ему не хочется. Прощайте».

Бриллианты госпожи фон Ливен

П осле Александра и Константина в семье Павла и Марии Федоровны пошли сплошные дочери, шесть подряд: Александра (1783–1801), Елена (1784–1803), Мария (1786–1859), Екатерина (1788–1819), Ольга (1792–1795) и Анна (1795–1865). Лишь напоследок явились еще два мальчика — Николай и Михаил. Последний был «порфирородным»: родился, когда отец уже был императором.

Рождение внучек не было неприятно Екатерине. Маленькие великие княжны забавляли бабушку. Она с удовольствием с ними возилась, присматривалась к проявлениям характера и в общем была к ним привязана — именно как бабушка. Но воспитание их интересовало ее довольно мало.

Внуки, мальчики — иное дело. Их рождение и воспитание было делом государственным. Там императрица вникала во всякую мелочь. Девочки же составляли до поры до времени «бесполезное украшение гостиных», как выразился современник, а потом выходили замуж. Говорили, что после рождения пятой внучки в ответ на поздравления Екатерина обронила: «Слишком много девок — трудно будет замуж выдавать».

Вот это отсутствие государственного интереса и побудило Екатерину «отдать» девочек родителям. Сама она поначалу контролировала лишь назначение персонала к внучкам, подозревая, очевидно, что родители не способны справиться даже с этим, но постепенно, убедившись, что все идет как надо, перестала вникать и в это. Родным домом великих княжон считался Гатчинский дворец — резиденция их родителей, а у бабушки они лишь гостили.

Растили дочерей Павла в полном соответствии с европейскими образцами. Их мать, великая княгиня Мария Федоровна, сама получила такое воспитание и воспроизвела его в отношении собственных дочерей. Во главу угла ставилась выработка таких качеств, как добронравие, целомудрие и привычка к занятиям. Большое значение придавали светской шлифовке: воспитанию выдержки, любезности и строгой непринужденности. Кроме того, европейская принцесса должна была знать несколько языков (неизвестно, в какой стране придется жить после замужества), уметь рукодельничать и владеть «приятными искусствами», что способствовало развитию вкуса и помогало скрасить досуг себе и окружающим. По мнению императрицы-матери, каждая женщина должна была быть «совершенная швея, ткачиха, чулочница и кухарка» и признавать «свою слабость и преимущество мужа во всяком случае».

Науками юных девиц слишком не напрягали. Вполне достаточно было иметь элементарные сведения из истории, географии, мифологии и истории литературы (европейской, разумеется).

Всему этому великих княжон обучали специально приставленные люди, а мать Мария Федоровна контролировала результаты и исполняла в отношении к детям роль высшего судьи.

Девочек выкармливали кормилицы, пестовали разноплеменные няни и бонны — благодаря их присутствию малютки начинали говорить одновременно на двух- трех языках. С восьми лет к девочкам приставляли гувернанток для планомерного обучения языкам и манерам и постоянного контроля за поведением. Чуть позднее начинали ходить учителя, а уже лет с одиннадцати-тринадцати юным особам начинали присматривать женихов, чтобы в шестнадцать-семнадцать выдать их замуж.

Когда восемь лет исполнилось старшей из великих княжон, Александре Павловне, бабушка-императрица лично озаботилась приисканием ей достойной воспитательницы. Ей хотелось, чтобы это была прибалтийская немка — аккуратная, исполнительная и умеющая добиться послушания и дисциплины.

Екатерина написала рижскому генерал-губернатору Брауну: «Дорогой Браун, вы присылаете мне лучшие апельсины; не сможете ли вы прислать мне лучшую гувернантку для моих внучек?»

Только что Браун получил эту записку, как ему доложили о визите баронессы фон Ливен. Вошла высокая привлекательная дама под сорок с важной осанкой и твердым выражением лица. Муж ее, генерал- майор русской армии, незадолго до этого умер, оставив ее почти без средств к существованию и с пятью детьми на руках. Убедившись, что воспитывать детей должным образом ей не под силу, баронесса продала имение и отправилась в Ригу в намерении открыть небольшой пансион для девиц. Она просила у Брауна содействия своему проекту.

Сразу оценив твердость и практицизм собеседницы, генерал предложил ей, до приискания постоянной квартиры, помещение к своем доме и еще несколько дней к ней приглядывался. Затем сказал, что нашел ей хорошее место — гувернантки у великих княжон. «Ах, боже мой! — всплеснула руками Ливен. — Да я же не говорю по-французски!» — «А это вовсе не обязательно, у них будут учителя. Дело идет о хорошем, солидном нравственном воспитании — вот что от вас потребуется. И детям своим вы обеспечите в будущем достойную карьеру».

Рассказывали, что по приезде баронессы Ливен в Царское Село императрица Екатерина, стоя за ширмой, случайно подслушала, как гостья сетует кому-то из придворных на трудности предстоящей ей работы: ведь не только двор, но и сама императрица подает девочкам дурной пример своим образом жизни. Екатерина вышла из-за ширмы и сказала госпоже Ливен: «Вы именно такая женщина, которая нам нужна».

И все вышло так, как говорил генерал Браун.

Не только Екатерина, но и Мария Федоровна оценила многочисленные достоинства новой воспитательницы: безупречную нравственность, честность и преданность. Скоро баронесса Ливен была сделана главной воспитательницей великих княжон, полновластно распоряжающейся на детской половине. Конечно же, у нее были многочисленные помощницы, а у каждой девочки имелась личная гувернантка (у Елены — мисс Сейме, у Екатерины — Алединская, у Марии — м-ль Моно, у Анны — мисс Николсс и т. д.). Ни в назначения, ни в «кадровые перестановки», ни в распоряжения Ливен ни мать, ни бабушка не вмешивались. Девочки привязались к ней несравненно сильнее или, во всяком случае, относились к ней намного теплее, чем к родной матери, хотя Шарлотта Карловна была с ними строга, а порой даже сурова.