Феликс Чуев - Молотов. Полудержавный властелин Страница 26

09.03.1979

— Я помню, после войны в Чехословакии устроились таким образом: брали у нас хлеб и кормили скот. А у нас голод был.

30.09.1981

— То, что в Чехословакию ввели войска — правильно, и многие это поддерживают, но поддерживают с великодержавных позиций, а я — с коммунистических.

24.07.1978

Две самые трудные страны

— В Америке вышла книжка «Просто Андропов». Там пишут, что его выдвинул Маленков, представил Сталину. Он понравился Сталину, и тот его назначил вторым секретарем в Карело-Финскую ССР к Куусинену, чтобы со временем он возглавил Финляндию. Но когда у Сталина рухнули планы в отношении Финляндии, у него пропал интерес к Куусинену и Андропову, — они так интерпретируют, — рассказываю Молотову.

— Андропов пока ведет себя, по-моему, неплохо. И речь такая способная, но твердая, без хвастовства. Напротив, с самокритикой недостатков и прошлого, на это нельзя не обратить внимания, это правильно. И вправо его не тянет. И посерьезней двух предшественников.

Его ко мне из ЦК направили, учраспред, распределительный отдел, или кто-то из секретарей. Он произвел на меня неплохое впечатление.

Он ко мне приходил в МИД: «Вот меня направляют по дипломатическим каналам». И в ЦК, не помню, кто мне говорил, что вот этого человека можете использовать на дипломатической работе. Я предложил Венгрию — согласились. И он в Венгрии вел себя хорошо. Назначение, я считаю, было удачным, потому что тогда, когда его назначали послом, во внутренних событиях Венгрии не ждали чего-либо неожиданного и плохого. Спокойно было.

Румынскую школу прошел Епишев — с моей стороны. Да, да, я его послал в Румынию послом. Он тоже оказался на месте.

А это были у нас две самые трудные страны.

В создании первого правительства Венгрии я активно участвовал. Это, пожалуй, в 1945-м. Создавал это правительство. Там довольно быстро создали.

— Я недавно был в Венгрии, мне говорили, что у них в коммунизм никто не верит.

— Венгры? Мещане они глубокие, мещане. У русского же есть какое-то внутреннее чутье, ему нравится размах, уж если драться, так по-настоящему, социализм — так в мировом масштабе… Особая миссия… В данном случае, да.

— Как Достоевский говорил, народ — богоносец.

— Богоносец, да. У него свое… Все-таки решились, не боялись трудностей, открыли дорогу и другим народам… Вот рядом живут разные народы, дышат по-разному. Для одних социализм — великая цель, для других — приемлемо и не слишком беспокоит.

09.12.1982, 16.06.1983, 14.10.1983

Румыния

Молотов говорит, что не был ни в Будапеште, ни в Бухаресте.

— В Бухаресте много памятников в честь побед румынской армии, — говорю я. — Кого она побеждала?

— Так Бисмарк говорил насчет румын: «Румыны — это не нация, это профессия», — замечает Молотов.

— Не помню у кого, у фельдмаршала Мольтке, что ли, спросили, какая самая слабая армия в мире? «Конечно, австрийская», — ответил он. «А румынская?» — «Но должна же быть хоть одна армия, которую бы побеждала австрийская!»

— Да, это верно. В этом отношении они не сильны.

— А сейчас показали — на сцене в Бухаресте огромные портреты Брежнева и Чаушеску. Ленина нет, Маркса нет…

— Это устарело, — как бы поясняет Молотов.

07.12.1976

— Вышла книга Ф. Видрашку о румынском премьере Петру Грозе. «Таких людей не так много», — сказал Сталин о П. Грозе.

— Это верно, — заметил Молотов. — Помню его. Здоровый, крепкий старик, может быть, старше меня на пять — десять лет. Но беседа его со Сталиным в книге описана приблизительно.

— Там вы спрашиваете у него: «Когда вы приступите к созданию коллективных хозяйств?»

— Едва ли это было.

— Молотов задает неуместные, несвоевременные вопросы вроде: «Что вы намерены делать с королем?», а Сталин пресекает. Было это?

— Что-то с моей стороны, может, и было подобное, но все-таки я с иностранцами имел столько дел, неужели ж я такой неуклюжий? Другие-то вопросы были, неужели ж только эти, неуклюжие, где я в дураках показан? Меня осаживает Видрашку, изображает чудаком каким-то, потому что он не понимает, что это очень сложный вопрос — крестьянский, и запаздывать очень опасно. Раньше времени соваться с ним тем более опасно, но и запаздывать тоже. Вот Польша вам пример. Она запоздала. Там ничего не сделать, потому что окрепли кулаки свои. А окрепших кулаков, еще изображающих из себя более-менее сторонников новой власти, побороть трудно…

— Я допускаю, что у вас такой разговор с Грозой был. Не в лоб, наверно.

— В этом-то и дело. Неужели я такой был дурак? Тут важно, в какой форме спросить, тут я в глупой форме… А больше он ничего не приводит. Так же, как Чаковский из меня аптекаря сделал…

10.03.1977

Пока кишки не вылезут…

— Когда в разговоре с западными коммунистами доходишь до диктатуры пролетариата, они ни в какую не соглашаются. Говорят: коммунизм — это концлагерь!

— Да, и будут говорить, пока не вышибут дурь из головы; либо ждите до тех пор, пока из вас кишки не вылезут, либо пока мы их за шиворот не возьмем, — отвечает Молотов.

01.11.1977

Все за демократию

— Разве социал-демократы не демократы? Они говорят, что они не просто социалисты, а демократические социалисты. Все за демократию, всем она нужна. Знаете, как Маркс писал? Вся эта демократическая дребедень — всеобщее избирательное право, народное голосование и прочее, все это чепуха при сохранении капитализма. Демократическая дребедень — попробуй так выразиться! У них мало демократии, что ли? Суть-то более глубокая — по Марксу, по Энгельсу, по Ленину.

15.08.1975

…Я вернулся из США — принимал участие в работе молодежной сессии ООН. Показываю привезенную из Нью-Йорка брошюру по истории ООН: «Советскую делегацию возглавлял похожий на бульдога Вячеслав Молотов. Рядом с ним сидел похожий на киску переводчик Павлов. Когда бульдог рычал, киска переводила его рычание в «мяу».

— Сталин вел дело к гибели империализма и к приближению коммунизма, — говорит Молотов. — Нам нужен был мир, но по американским планам двести наших городов подлежали одновременной атомной бомбардировке.

Сталин рассуждал так: «Первая мировая война вырвала одну страну из капиталистического рабства. Вторая мировая создала социалистическую систему, а третья навсегда покончит с империализмом».

…Довелось слышать мне и такое мнение. Когда с маршалом А. Е. Головановым мы сидели за столом на даче у Молотова, Александр Евгеньевич сказал:

— Поживи Сталин еще лет десять, мировому капитализму пришел бы конец. Помню, при нем зашел спор, кто лучше: Черчилль или Рузвельт? «Один черт, — сказал Сталин, — что Черчилль, что Рузвельт, что Насер, что Неру. Ни один из них не отдаст деньги рабочим». Перед первой послевоенной сессией Верховного Совета кто-то из маршалов, кажется Василевский, спросил у него, как он себе представляет коммунизм? «Я считаю, — сказал Сталин, — начальная фаза или первая ступень коммунизма практически начнется тогда, когда мы начнем раздавать населению хлеб задаром». И вот, по-моему, Воронов спрашивает: «Товарищ Сталин, как же — задаром хлеб, это невозможное дело!» Сталин подвел нас к окошку: «Что там?» — «Река, товарищ Сталин». — «Вода?» — «Вода». — «А почему нет очереди за водой? Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас в государстве такое положение и с хлебом». Походил, походил и говорит: «Знаете что, если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году». И чтобы у нас у кого-нибудь тогда было сомнение, боже упаси! Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!

30.07.1970, 02.12.1971

В мировом масштабе

Читаю речь Молотова в 1926 году на XV партконференции:

— «…Политика нашей партии есть и остается политикой окончательного триумфа социализма в мировом масштабе…»

— Вот сорок девять лет прошло, — говорит Молотов, — а я и сейчас не отказываюсь. А вот не отказываюсь. Мысль правильная. Надо стоять. Перед опубликованием я послал эту речь Сталину: «Есть ли у тебя замечания?» Он ответил мне письменно, эту записку я сохранил. Он пишет: «Ты убиваешь меня своей скромностью. Ты просишь высказать замечания по поводу твоей речи, но ты меня ставишь в очень трудное положение: я не посылал тебе свой доклад, чтобы ты высказался. Поэтому я не буду делать каких-либо замечаний по поводу твоей речи». В этом я вижу нежелание отвечать.