Коллектив авторов - Сборник рефератов по истории. 9 класс Страница 26

Именно так и произошло в Боевой организации. Лучшие люди, не выдерживая подозрений, накладывали на себя руки. А шпик-провокатор ходил в супернадежных.

Вызывает удивление продолжительность провокаторской деятельности Азефа уже потому, что у многих людей при первом взгляде на него являлась мысль: «Это – провокатор!» Жена писателя И. А. Бунина В. Н. Муромцева-Бунина вспоминала: «Нам рассказывали, что когда однажды Азеф пришел в семью известного революционера, нянька доложила: „Барыня, к вам провокатор пришел!“ – чем и вызвала общий смех. А у нее было, конечно, художественное восприятие, какое нередко встречается в народе, и она сразу почувствовала, что этот Иван Николаевич дурной человек, а т. к. среди революционеров самым дурным считается провокатор, то она его так и определила»[161].

Но вот что действительно поражает: он был вдохновителем и организатором всех побед. Он был нетороплив в поступках, и это казалось мудрой осмотрительностью. Он скупо ронял слова, и они казались весомыми. Он никого не любил, а казалось, что он любит всех. Низколобый и вроде бы сальный, он казался величественным. Он обманул всех.

Азеф плевал на ученые теории как правых, так и левых. Он обвел вокруг пальца охранку, спланировав убийства и своего шефа Плеве, и великого князя Сергея Александровича. Он околпачил Боевую организацию, отправив на эшафот многих боевиков. Кредит доверия и кредит денежный он черпал разом из двух корыт.

Азеф многолик. Это и усердный, педантично точный в своих донесениях агент тайной политической полиции, и энергичный, расчетливый партийный практик, разоблаченный провокатор, и блюститель партийной чести, заботливый товарищ.

Образно выражаясь, это был гибрид шакала и вепря. «Зверь из бездны» в русской истории.

В 1869 г. в захолустном местечке Гродненской губернии в семье портного-еврея Фишеля Азефа родился сын. Родители назвали его Евно. Семья Азефов была большая: три сына и четыре дочери, из которых Евно был вторым. Жить было тяжело: нищета кругом была отчаянная, к каждому куску тянулось слишком много ртов. Когда молодому Азефу было пять лет, в погоне за лучшею жизнью выбрался из так называемой черты еврейской оседлости его отец. Семья переехала в Ростов-на-Дону. Глава семьи завел лавку. С трудом, выбиваясь из последних сил, Азеф-отец давал своим детям возможность учиться: сыновей он отдал в гимназию, которую Евно окончил около 1890 г. На дальнейшее средств не было. Несколько лет Евно Азеф перебивался мелкими заработками, перепробовав ряд профессий: давал уроки, был репортером маленькой местной газетки – «Донская пчела», служил писцом в какой-то конторе; наконец, пристроился по коммерческой части: стал мелким коммивояжером.

Хотя российские законы на каждом шагу напоминали Азефу о его национальной принадлежности, он равнодушно относился к своим соплеменникам, за исключением ближайших родственников. Он нежно заботился о матери, братья и сестры подолгу жили в его доме.

По общему мнению, он был малосимпатичным молодым человеком, а с возрастом его внешность становилась все хуже и хуже. Толстый, сутуловатый, выше среднего роста, ноги и руки маленькие, шея толстая, короткая. Лицо круглое, одутловатое, желто-смуглое; череп кверху суженный; волосы прямые, жесткие, обыкновенно коротко подстриженные; темный шатен. Лоб низкий, брови темные, внутренние концы слегка приподняты; глаза карие, слегка навыкате. Нос большой, приплюснутый, скулы выдаются, одно ухо оттопыренное; губы очень толстые и выпяченные, чувственные; нижняя часть лица слегка выдающаяся. Бороду обычно брил, усы носил подстриженными. Это объективные приметы, а вот и личная характеристика Е. Азефа.

Очевидица, видевшая его еще в 1898 г. в студенческой столовой, когда он со своей грузной фигурой, широко расставив ноги, стоял неподвижно посреди столовой, вращая только во все стороны выпуклыми глазами и выпятив толстые губы, говорила, что ей страшно было бы встретиться с ним не только ночью в темном лесу, но и днем на многолюдном Невском. Как видим, Азеф производил отвратительное впечатление при первой встрече, и это несмотря на то, что он тщательно следил за своим внешним видом. Любопытно свидетельство его жены Любови Григорьевны, что еще в начале их знакомства, в середине 90-х гг. XIX в., Е. Ф. Азеф ей заявил: "…когда он будет работать, то он будет делать все не так, как делают теперешние революционеры. Эти «обтрепанные революционеры», как он выражался, ему не нравятся, а вот такие, как Валериан Осинский, вот это – да. Он будет хорошо одет и т. п. Вообще, он страшно мечтал о своей внешности, как он будет хорошо одеваться, как он поставит себя с другими, словом, он хотел сыграть крупную роль. Я помню, что это на меня тогда произвело отвратительное впечатление[162].

Она акцентирует на этом внимание, вновь заявляя: «Он страшно любил одеваться, это была какая-то совсем особенная страсть. Вообще, он очень любил удобства, очень любил жизнь, и когда приезжал домой, то всегда все критиковал и сердился: и комната ему мала, и обеды не так хороши, и т. п.»[163].

У большинства молодых евреев политические взгляды были радикальными. Фамилия Азефа впервые появилась в картотеке Департамента полиции как фамилия участника еврейского революционного кружка. В мае 1892 г. Донское губернское жандармское управление сообщило, что Азеф занимается рабочей пропагандой и, разъезжая в качестве комиссионера, имеет возможность поддерживать связь с «иногородними соумышленниками». Однако к моменту отправления донесения Азефа уже не было ни в Ростове-на-Дону, ни в России. При первом известии о возбуждении полицейского дознания он выправил заграничный паспорт и поспешил выехать в Германию. Перед исчезновением Азеф совершил удачную комиссионную сделку: в качестве комиссионера он взял у какого-то мариупольского купца партию масла для продажи, выручил за нее 800 рублей и уехал с ними весною 1892 г. в Карлсруэ, где поступил в политехникум.

В Карлсруэ уже тогда существовала небольшая колония русской учащейся молодежи. Среди них был ряд знакомых Азефа по Ростову. Азеф вошел в их среду. В политехническом институте он старательно изучал электротехнику. Из него вышел хороший специалист-электрик, и, вернувшись в Россию в 1899 г., он получил место по специальности во «Всеобщей компании электрического освещения».

Еще будучи студентом политехникума, Азеф во второй половине 90-х гг. XIX в. примыкает к заграничной революционной группе, именующейся союзом русских социалистов-революционеров и издающей газету «Русский рабочий».

В годы своего студенчества Азеф часто приезжает из Карлсруэ в Швейцарию, где он познакомился с молодой эмигранткой по имени Любовь Григорьевна Менкина. Менкина была в России модисткой, но очень много работала над своим самообразованием; стремясь к знаниям и духовному развитию, она, подобно тысячам других молодых девушек, решила покинуть свой родной город и поехать учиться в Швейцарию. Здесь она сошлась с Азефом. В 1895 г. у молодой четы родился первый ребенок, через семь лет другой, оба мальчика.

По рекомендации «Союза русских социалистов-революционеров», Азеф в Москве вступает в «Северный союз социалистов-революционеров». Служа в «Компании всеобщего электрического освещения», он зарекомендовал себя квалифицированным специалистом. Тем не менее работа в компании являлась только прикрытием. Сослуживцы замечали, что Азефа постоянно отрывают от занятий посетители. Все время Азефа вызывали в приемную, к нему ходили студентки, курсистки, дамы.

В особенности часто его посещали дамы разных возрастов и разно одетые, богатые и бедные. Азеф вел подпольную работу, он считался сочувствующим и получил свои первые революционные конспиративные клички – Француз, Плантатор. Впоследствии он их часто менял: от неуважительного намека Толстый до внушавшего трепет Иван Николаевич.

По свидетельству основателя «Северного союза социалистов-революционеров» А. А. Аргунова, «Азеф, вступив в члены общества, на первых порах был довольно аккуратным посетителем собраний и комиссий, он не выступал открыто с какими-либо предложениями и не участвовал в прениях, но его фигура часто виднелась в помещении общества. В общем, за этот период первого знакомства Азеф казался человеком сочувствующим, не трусом, к которому можно обратиться за услугой, за помощью и который, по своим взглядам, тяготеет к нам (т. е. социалистам-революционерам). Располагала еще его сдержанность, молчаливость, умение конспирировать и отсутствие праздного любопытства»[164].

Е. Ф. Азеф принимал участие в создании томской типографии. По просьбе А. А. Аргунова он изготовил вал для печатного станка. Но уже в то время в разговорах с Аргуновым Азеф «излагал свои взгляды на очередные задачи, признавая потребность одной террористической борьбы, отрицательно относясь к прочим видам работы, ввиду, главным образом, тяжелых полицейских условий, невозможности строить какое-либо прочное и широкое предприятие, неизбежности скорого провала и т. п».