Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 1 Страница 26

Знаменитый русский философ Владимир Соловьев так высказался по поводу не менее знаменитого пушкинского «Пророка»: «Прямое призвание всех еврейских пророков относилось не к людям вообще, а к еврейскому народу, и универсализм их был не отвлеченным и предвзятым, а представлял живое перерастание национальной религиозной идеи, ее реальное расширение в идею всемирно религиозную, причем живым средоточием до конца оставалось национальное „я“ Израиля. Бог в Библии никогда не повелевал своим пророкам обходить моря и земли, а, напротив, возвещал через них, что все народы сами придут к Израилю» [40, с. 63].

И делал вывод: «„Пророк“ — стихотворение вовсе не библейское по духу, в нем поставлены проблемы духовных исканий современности».

«Цивилизация — это совокупность людей, стоящая между народом и человечеством» — такое определение цивилизации дал американский ученый Янч. Цивилизация стоит на «религиозно-культурном фундаменте». Одна из «мировых» религий формирует культуру какого-то огромного региона. Догматы, идеи и требования этой религии формируют отношение к миру всех, кто живет на этой территории.

Существует мусульманская и христианская цивилизации, буддистская и конфуцианская (дальневосточная). Коль скоро существует совокупность людей, исповедующих иудаизм, следует сделать вывод и о существовании иудаистской цивилизации. Принадлежность к ней определяется не по крови. Мы уже видели и увидим еще много раз, как люди разных племен и народов принимают иудаизм. И совершают гиюр, входят в состав общин и начинают поклоняться Яхве целыми государствами. На всех этих людей, независимо от способа обращения, действует совершенно определенная пропаганда, к ним предъявляются требования, как бы исходящие из уст Творца. И психология этих людей изменяется в соответствии с религиозно-культурным фундаментом иудаистской цивилизации.

Значит ли сказанное, что только одни евреи полны убежденности в собственной исключительности? Вовсе нет. В мире не так уж мало людей, вполне искренне считающих евреев светочами мира. Любой психиатр расскажет вам, что безумие очень легко индуцируется. Стоит в комнату, где сидят спокойные, умственно трезвые люди, вбежать провонявшему мочой обезумевшему существу, повыть и поплясать, и у этих трезвых людей (и у евреев, и у гоев одинаково) неизбежно возникает подспудное желание самим немножко повыть и поотбивать чечетку.

Ну, пусть не громко повыть, не вовсю поплясать, а так… Совсем немножечко подвыть сквозь зубы, попритопывать ногами в такт бешеным, невольно привлекающим внимание скачкам сумасшедшего.

Психиатры шутят иногда, что «эти дела тоже заразные», и в чем-то они, пожалуй, правы. Это же касается и сферы безумных идей, сумасшедших представлений «…нации, которая себя объявила избранным Богом народом и почти убедила в этом мир» [4, с. 17].

Почти убедила? Я сказал бы так: убедила некоторых представителей этого мира. Вот хотя бы: «Народ израильский! Светоч мира! Ты особенно прости меня. Прах убитых во время погромов младенцев мучит мою совесть. Прости меня, самый даровитый, самый блистательный народ из всех народов» [41, с. 360]. Вообще-то, слово «убеждение» к Сергею Михайловичу Труфанову, в монашестве отцу Илиодору, вряд ли применимо. Побывал он в рядах самых отпетых черносотенцев и «строителей нового общества», пытался и делать карьеру с помощью Распутина и устроил с ним безобразную драку, даже хотел убить. Был и христианским монахом, и колдуном, и язычником, и «пламенным атеистом».

Тем не менее, начинал-то Илиодор с того, что стал страшнейшим антисемитом и поносил евреев так, что просто делалось неловко. И детишек они ловят и едят, и на помеле летают, и в мацу кровь подмешивают, и неурожаи от них… Словом — ужас!

Обо всех этих ужасах отец Илиодор, слегка подзабывший и Нагорную проповедь, и многие другие высказывания Спасителя, рассказывал много и охотно, по большей части устно, но случалось — и письменно.

На некоем витке своей биографии, когда страну уже захватили… скажем так: захватили интернационалисты, вот тут-то и выяснилось, что агрессивнейший антисемитизм отца Илиодора — вовсе не глубокое нравственное убеждение, а попросту способ сделать карьеру в политике. То-олько запахло жареным, и перековавшийся отец Илиодор Труфанов решил, что ему тоже надо сделаться пламенным интернационалистом… и начал произносить тексты типа вышеприведенного.

Хотя, может быть, дело не только в политической проституции. Может быть, мы имеем дело с искренней «перековкой» человека, который убедился: евреи его переиграли в политические игры, а раз так — значит, они умнее и достойнее, «светочи мира, самый блистательный народ». Или мы присутствуем при очередном интриганском вираже отпетой политической проститутки, и не более того.

Если второе предположение верно, то с удовольствием отмечу: карьера Труфанова на этом кончилась — и церковная, и светская — любая.

Но вот уже в наше время, и уж наверняка без всякого внешнего принуждения некий М. А. Князев пишет в аннотации к своей книге:

«Число 7 во все времена историки у разных народов считали магическим, загадочным, чудодейственным. Кроме этого числа еще два — 4 и 11 — нашли свое выражение в проявлениях свойств материального мира как в микроструктурах, так и в Большом космосе…

…Мировой сионизм, как часть современной истории, является в настоящее время активно действующим на эволюцию фактором…

Исследованию этого феномена с точки зрения общей тенденции эволюционного процесса и посвящается настоящая работа» [42, с. 4].

Уровень аргументации таков: автор полагает, что «групп крови — четыре, и человеческих рас тоже четыре» [42, с. 57], из чего делаются далеко идущие выводы.

Книга изобилует перлами типа «Резерфорд взглянул на небо и построил планетарную систему атома» [42, с. 30] (вспоминается невольно из Стругацких: «Оорт первым взглянул на небо и увидел, что Галактика вращается». Или Князев пил из тех же родников?).

Все это позволило бы Князеву занять почетное место в «Библиотечке русского антисемита», если бы не одно, но очень важное обстоятельство: он от всей души считает евреев светочами мира, а все связанное с евреями (Князев упорно называет все это одним лишь словом «сионизм») он считает генеральной дорогой космической эволюции. К светлым высотам космического разума ведет нас, по Князеву, «явление, которому не менее 3500 лет, а именно это время я бы отвел истории сионизма» [42, с. 9].

Воистину, «я далек от того, чтобы считать этого не вполне нормального брахмана типичным представителем индусской исторической школы». Но Князев — это тоже некое явление, пусть и не очень многочисленное: гой, отчаянно верящий в еврейскую исключительность и природную избранность. Он уверовал и уже, как умеет, так и пытается убеждать в этом читателя. Послушайте! Неужели даже для таких нельзя ничего сделать?! Хотя да! Обрезание в иудаизм. Обряд, называемый гиюр. Обрезайся, пока не поздно, Князев, и ты спасешься!

Но в целом, конечно же, народы не особо радуются, столкнувшись с комплексом исключительности. Заражаются в основном те, кто имеет соответствующую предрасположенность.

Глава 4

В чужом глазу…

Причину антисемитизма следует искать в самих евреях,

Антисемитизм — это психологическая проблема. Ее источник находится не в реальности, а в мозгу антисемита… Это, несомненно, отклонение от психической нормы.

Мир традиционных обществ, мир Старой Европы можно сколько угодно считать неким утраченным идеалом, светлым раем, из которого изгнано современное человечество. Для некоторых англичан и шотландцев идеалом стало Средневековье: для Вальтера Скотта, столетием позже для Честертона.

Для замученного сложностями жителя конца XX — начала XXI века таким светлым временем становятся порой XIX, XVIII века. Тогда все было проще, приятнее, понятнее… как кажется сквозь тьму времен, как-то все здоровее и оптимистичнее.

Реальность очень далека от поисков потерянного рая позади. То есть все это было, конечно: прочные супружеские пары, которым строгое воспитание (и отсутствие воображения, и страх…) не позволяло даже и подумать об утехах на стороне. Добродушные сельские батюшки, не утратившие душевного здоровья, даже пройдя «воспетую» Помяловским бурсу. Мудрые разговоры на профессорских субботах; такие уютные и умные, что впору забыть, что всего в километре — трех от беседующей профессуры привязывают к столбу очередную жертву на Сенной площади, о чем и Некрасов писал. Несомненно, в историческом прошлом человечества есть немало очень и очень хорошего.