Искаженные слова Иисуса. Кто, когда и зачем правил Библию - Эрман Барт Д. Страница 26

Узнав, кто на самом деле его противник и сообразив, что облаял не того, Бентли, естественно, смутился, но продолжал защищаться, и в этом процессе обе стороны дали еще по несколько залпов. В результате пострадала работа над библейскими и прочими текстами, а также другие дела Бентли, в том числе обременительные обязанности главы колледжа в Кембридже, к тому же он столкнулся с рядом обескураживающих неудач — в частности, ему все‑таки пришлось заплатить ввозную пошлину за бумагу, предназначенную для издания. В конце концов обещание издать греческий Новый Завет с текстом, который не был бы искажен (подобно поздним манускриптам, источникам для Textus Receptus) и оказался бы близким к оригиналу, Бентли так и не сдержал. После смерти ученого его племянник был вынужден вернуть средства, собранные по подписке, этим и закончилась вся история.

Иоганн Альбрехт Бенгель

Во Франции (Симон), в Англии (Милл, Бентли), а также в Германии — во многих странах христианской Европы текстологические проблемы Нового Завета занимали умы выдающихся библеистов той эпохи. Иоганн Альбрехт Бенгель (1687–1752) был благочестивым лютеранским пастором и ученым, которого с юности тревожило обилие расхождений в манускриптах Нового Завета, а в двадцатилетнем возрасте окончательно озадачила публикация издания Милла с его тридцатью тысячами разночтений. Бенгель воспринял ее как испытание для своей веры, опиравшейся на слова Писания. Если эти слова неверны, как же на них может быть основана вера?

Бенгель посвятил этой проблеме большую часть своей научной карьеры, и как мы увидим, добился значительных успехов в поисках ее решения. Но прежде рассмотрим вкратце подход к Библии, которого придерживался Бенгель[79].

Вся жизнь и мышление Бенгеля были пропитаны его религиозными убеждениями. О серьезности, с которой он относился к своей вере, можно судить по названию вступительной лекции, прочтенной им после назначения младшим преподавателем в новой богословской семинарии в Денкендорфе: «De certissima ad veram eruditonem perveniendi ratione per studium pietatis» («Неустанное стремление к благочестию как верный путь к получению прочных знаний»).

Бенгель, получивший классическое образование, чрезвычайно осмотрительно относился к толкованию библейских текстов. Вероятно, он известен в первую очередь как автор комментариев к Библии: его перу принадлежат подробные примечания к каждой книге Нового Завета, он обстоятельно рассматривает вопросы грамматики, истории и толкования, дает ясные и увлекательные объяснения, заслуживающие внимания современного читателя. Стержнем этих экзегетических трудов являлось доверие к словам Писания. Это доверие простиралось настолько далеко, что уводило Бенгеля в направлении, которое может показаться немного странным. Считая все слова Писания — в том числе слова пророков и Откровения — богодухновенными, Бенгель пришел к убеждению, что великая сопричастность Бога к людским делам близится к кульминации и, согласно библейскому пророчеству, поколение самого Бенгеля живет незадолго до конца света. По сути дела, он верил, что знает дату конца света: он должен наступить примерно через сто лет, в 1836 году.

Бенгеля не смущали такие строки, как Мф 24:36, где говорится, что «о дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, ни даже Сын, а только Отец Мой один». Будучи педантичным толкователем, Бенгель обращает внимание на то, что Иисус пользуется настоящим временем: в то время дату действительно «никто не знал», но это еще не значит, что и позднее она не станет известной. Христиане позднейших времен узнают обо всем, изучая библейские пророчества. Папство — вероятно, Антихрист; масоны — лжепророк из Откровения, а до конца света осталось всего одно столетие (так Бенгель писал в 30–х годах XVIII века).

Великая скорбь, которой примитивная церковь ждала от будущего Антихриста, еще не началась, но он очень скоро явится, ибо пророчества из глав 10–14 Апокалипсиса сбывались на протяжении многих веков, главное событие вырисовывается все отчетливее: не пройдет и ста лет, как произойдут большие предсказанные перемены… Но не будем об остальном, особенно о великой кончине, которую я предвижу в 1836 году[80].

Как видно, у нынешних предсказателей Страшного суда — Хэла Линдси (автора «Великой последней планеты Земля») и Тима Ла Хэя (соавтора «Оставленных на земле») — были предшественники, как будут и последователи, во веки веков.

Странные толкования Бенгелем пророчества интересуют нас здесь только потому, что проистекают из знания точных слов Писания. Будь числом зверя не 666, а, скажем, 616, это имело бы большое значение. Поскольку слова играют свою роль, важно, чтобы мы знали эти слова. Поэтому Бенгель в своих научных трудах посвятил немало времени изучению тысяч разночтений в манускриптах, пытаясь различить среди поздних изменений, сделанных переписчиками, оригинальные тексты авторов, и в конце концов сделал несколько открытий в области методологии.

Он первым разработал критерий, в котором в большей или меньшей степени отразился его подход к выявлению оригинального текста там, где имеющиеся слова внушали сомнения. Предшественники Бенгеля, такие как Симон и Бентли, пытались ввести оценочные критерии для разночтений. Другие ученые, не упоминавшиеся здесь, составляли длинные списки критериев, которые могли оказаться полезными. Досконально изучив этот вопрос (а Бенгель все изучал досконально), он обнаружил, что может обобщить подавляющее большинство предложенных критериев в простой фразе из четырех слов: «Proclivi scriptioni praestat ardua» — «трудное предпочтительнее легкого». Логика такова: гораздо выше вероятность, что переписчики вносили изменения в текст, стремясь улучшить его. Заметив то, что они принимали за ошибку, они исправляли ее, заметив расхождения в одной и той же истории, пытались их согласовать, а когда встречали текст, не согласующийся с их богословскими взглядами, меняли его. Для выявления самого давнего (или даже «оригинального») текста предпочтение следует отдавать не тому варианту чтения, который исправляет ошибку, согласует фрагменты текста или улучшает его с богословской точки зрения, а прямо противоположному, который «труднее» объяснить. В любом случае предпочтение следует отдавать самому трудному варианту чтения[81].

Второе открытие Бенгеля связано не столько с многочисленными разночтениями, имеющимися в нашем распоряжении, сколько с массой документов, в которых они содержатся. Он обратил внимание, что документы, из которых один является копией другого, наиболее близки по содержанию к тем экземплярам, с которых они скопированы, а также к другим копиям, переписанным с тех же источников. Есть манускрипты, в большей или в меньшей степени похожие на некоторые другие манускрипты. Следовательно, все сохранившиеся документы можно расположить в порядке, напоминающем генеалогическое древо, на котором документы некоторых групп будут теснее связаны друг с другом, чем с документами прочих групп. Знать подобные связи полезно, поскольку теоретически можно составить и проследить «родословную» какого‑либо документа вплоть до первоисточника. Чем‑то это напоминает поиски предка, общего для вас и вашего однофамильца из другой страны.

Далее мы подробнее поговорим о том, как из правил группировки источников в «семейства» возник более формальный методологический принцип, помогающий текстологам выявлять оригинальный текст. А пока достаточно будет отметить, что впервые эту идею выдвинул Бенгель. В 1734 году он опубликовал свою превосходную редакцию греческого Нового Завета, большей частью состоящую из Textus Receptus, но с указанием мест, для которых автор обнаружил чтение текста, являющееся, по его мнению, наилучшим.

Иоганн Якоб Веттштейн

Одной из самых противоречивых фигур в ряду библеистов XVIII века был Иоганн Якоб Веттштейн (1693–1754). В юности Веттштейн увлекся проблемой текста Нового Завета и его многочисленными вариациями и посвятил ей свои ранние труды. 17 марта 1713 года, на следующий день после своего двадцатого дня рождения, он представил к защите в Базельском университете диссертацию под названием «Разночтения в тексте Нового Завета». Помимо всего прочего, протестант Веттштейн утверждал, что расхождения в тексте «не могут умалять авторитетность или целостность Писания» — по следующей причине: Бог «даровал эту книгу миру раз и навсегда как орудие для совершенствования человеческой натуры. В ней содержится все необходимое для спасения — как для веры, так и для поведения». Таким образом, разночтения могут повлиять на второстепенные моменты, но его основной смысл не пострадает, каким бы ни был прочитанный вариант текста[82].