Эрик Чемберлин - Эпоха Возрождения. Быт, религия, культура Страница 27

Хопкинс подробно описывает кучку демонов, прислуживавших ведьме, которую он обнаружил в Эссексе (см. рис. 75). Их имена представляют собой странную смесь обыденности и экзотики. Норка походил на белого котенка, Дребезжащий Синяк выглядел как толстый безногий спаниель, Уксус Том напоминал гончую с головой быка, и, наконец, Мешок Сахара — в точности черный кролик. Хопкинс настаивал, что сами их клички свидетельствуют о сверхъестественном происхождении, потому что никто из людей не сумел бы их выдумать. Его метод добиваться признаний являлся грубой формой допроса третьей степени: ведьме не давали спать сутки при ярком освещении, пока ее фамилиар в отчаянии от голода не показывался на свет. Хопкинс, правда, не объяснил, почему сверхъестественное существо так отчаянно нуждается в физическом питании. Окончательным испытанием была проба булавкой: предполагалось, что ведьма не чувствует боли, если уколоть ее булавкой в дьявольский знак. Многие из обвиняемых умирали при этом испытании еще до начала суда, потому что дьявольские знаки могли находиться на жизненно важных органах, а булавка скорее походила на рапиру.

Последняя казнь ведьм в Европе произошла в Германии, в сельской местности, где вспыхнула эпидемия. Не существует точных данных о числе ведьм, казненных между XV и XVII столетиями. Один инквизитор хвастался, что за 15 лет отправил на тот свет 8 тысяч ведьм; на протяжении XVI века в Трире их погибло 7 тысяч; за один год в Тулузе было сожжено 400 ведьм, в Женеве — 500, а в Бамберге — 600. Английские летописи, вероятно самые точные, оценивают число казненных между 1542-м и 1736 годами в тысячу человек… Англия всегда считалась терпимее остальных. Другую крайность представляет собой цифра 100 тысяч за весь XVII век — число казненных в Германии. Непредвзятому наблюдателю может показаться, что тем, кого пощадила чума или война, все равно пришлось умирать от страха, злобы или фанатизма своих ближайших соседей.

Война

В эпоху Возрождения на полях сражений воевали наемники, и именно это, а не применение пушек отличало войны той поры от предшествующих веков. Использовать наемников начали гораздо раньше; хотя ядро великих армий, сотрясавших Европу грохотом сапог в Столетнюю войну, было феодальным, их основную массу составляли наемники. Постоянная армия вошла в жизнь после Ренессанса. На поверхностный взгляд различий между наемником и солдатом на жалованье не слишком много. Однако такой солдат более управляем и дисциплинирован, потому что ему платят или, во всяком случае, он надеется получить плату в мирное время. Как и другие аспекты общественной жизни, периоды мира и войны плавно перетекают друг в друга, а потому все три класса военных существовали одновременно. Отряды феодального ополчения на континенте возникали повсеместно, одновременно проводились опыты по созданию постоянных армий. Однако типичным солдатом той эпохи оставался наемник, человек, который за оговоренную сумму соглашался служить какому-то господину ограниченный отрезок времени.

В дни существования феодальных армий население захваченной страны тяжко страдало не только в войну, но и в мирное время. «Война кормит войну» — это правило считалось непреложным. Для десятков тысяч солдат никакого провианта особо не заготавливали и точно так же не заботились о многих тысячах людей, «идущих за солдатами». Когда-то оценка баварской армии звучала так: 30 тысяч воинов и 130 тысяч гражданских лиц обоего пола, следующих за армией. Один генерал, проводивший военную кампанию в Нидерландах, жаловался, что у него заготовлено провианта лишь на 40 тысяч солдат, но к ним примкнуло еще 120 тысяч «сопровождающих». Ожидалось, что вся эта орда будет кормиться за счет страны пребывания, такое вежливо-уклончивое определение означало, что захватчики будут отбирать силой то, что им понадобится. Эта практика резко замедляла продвижение войск, которые к тому же не могли отступать тем путем, каким пришли, потому что там уже нечем было поживиться и прокормиться. Дисциплинированная армия забирала только провизию… и оставляла крестьян умирать с голоду. А разнузданная грабила подчистую все, до чего могла дотянуться. Награбленная добыча считалась законным источником оплаты. Эти правила существовали на протяжении всей эпохи наемников и с годами становились только хуже. Количество людей, следовавших за армией, возрастало, потому что наемник был, по сути, кочевником и вся его семейная жизнь протекала в военном лагере. Но гораздо хуже для местного населения было то, что наемники встречались повсюду и не поддавались никакому контролю. Феодальная армия входила в страну, чтобы принять участие в какой-то определенной войне, и независимо от того, проигрывала она эту войну или одерживала победу, большая ее часть возвращалась домой и рассеивалась. А входившие в нее наемники искали себе другую войну. Останься они на месте, их бы уничтожили, потому что они оказались бы в меньшинстве.

Простые люди, по которым прокатывались, словно Божий бич, волны захватчиков, выработали приемы, позволявшие выжить. Все ценное, что нельзя было унести, прятали, а крестьяне спасались за стенами ближайшего города. Обитатели сельских мест были связаны с городом множеством уз. Их могли призвать служить в ополчении, они платили налоги гражданским властям, продукты их трудов кормили горожан. В свою очередь, многие горожане имели интересы в сельской местности, будь то роскошная вилла или маленькая ферма, так что на время войны они предоставляли своим сельским соседям убежище в городских стенах. Армия захватчиков решалась на осаду с величайшей неохотой. Среди солдат скоро начинались болезни, поскольку в лагере не было соответствующих санитарных удобств. Если их щадила дизентерия, голод пощады не давал. Провизия в непосредственной близости быстро истощалась, и по мере того, как солдатам приходилось отправляться за едой все дальше и дальше, армия начинала таять. Осажденные горожане и крестьяне могли позволить себе ждать, хоть и приходилось терпеть скученность. Со временем армия уходила, и крестьяне могли вернуться домой, вырыть ценности и заняться прерванными делами. Однако все посевы оказывались уничтоженными, словно после налета саранчи, ведь, даже просто идя по земле, такая огромная масса народа вытаптывала все напрочь, не говоря уже о злонамеренном вредительстве, что случалось нередко. Впрочем, сознание того, что до следующего вторжения могут миновать месяцы или годы, поощряло людей в городах и деревнях браться за восстановление утраченного, чинить сломанное, заново сеять и всячески возобновлять нормальную жизнь.

Пришествие наемников разрушало этот тяжелый, но ясный порядок. Им не могли противостоять ни милиция, ни феодальные рекрутские сборы, и они оставались в данной местности, пока их не манили обещания богатой добычи где-нибудь еще. Условия мирной жизни часто оказывались для населения хуже, чем военные действия. Битвы требовали присутствия наемников, и наниматель должен был им платить. А в мирное время оказывалось, что отвечать за наемников некому, и они становились разбойниками. Бывали среди их предводителей люди весьма опытные, настоящие профессионалы высокого класса (см. фото 16), наводившие определенный порядок в своих отрядах, потому что дисциплина подразумевает эффективность, а эффективность обеспечивает больше денег. Но обычно воины, ставшие наемниками, обладали средними способностями и предпочитали вымогать золото у слабых, а не вступать в бой с равными. Наемник представлял сомнительную ценность для нанимателя, потому что в первую очередь заботился о собственной выгоде и был верен себе, а затем капитану своего отряда. В сущности, эти капитаны полностью зависели от своих подчиненных, потому что те соблюдали верность начальнику, только пока тот мог обеспечить им богатую добычу. Битвы между армиями наемников были относительно бескровны и малорезультативны. Обычное дело для наемника, попав в плен, согласиться поднять оружие против прежнего хозяина. «Мы взяли в плен так много наемников, — докладывал один генерал своему государю, — что можем восполнить потери своей армии». Край, который они взялись защищать, был избавлен от их грабежей не больше, чем территория противника. В каждой местности рассказывали об этом свои ужасы, отличающиеся лишь в деталях (см. рис. 79). «Страсбургская газета» сообщала, что в Вену вошел отряд поляков, «людей кровожадных и страшных».

«Проходя через одно местечко, они наткнулись на свадьбу. Они зарезали жениха и свадебных гостей, изнасиловали всех женщин, ограбили все столы, забрав еду и столовое серебро, содрали с женщин их одежду и увели с собой невесту. За городом они теперь продают по семь-восемь гульденов одежду, которую не сшить и за сотню талеров. Я видел своими глазами, что даже конюхи их пьют теперь из серебряных чаш».