Екатерина Моноусова - Полная история рыцарских орденов Страница 27

Вечером в честь высокого гостя был дан французский балет, а небо над Петербургом озарилось радужными фейерверками…

Впрочем, то, что произошло через два дня, в воскресенье, в тронном зале Зимнего дворца, дает сто очков вперед императорской труппе. Дабы достойно принять орденского посла, Павел I облачился в парадную мантию. Голову Его Величества венчала корона. Подле трона замерли вельможи и высшее духовенство во главе с митрополитом Гавриилом и архиепископом Евгением Булгарисом. Графа Литту сопровождали секретарь посольства и три кавалера. На подушке из золотой парчи один из них нес священную реликвию — часть десницы Иоанна Крестителя… Тр и глубоких поклона — и вот уже граф Литта, вручив верительную грамоту, произносит по-французски приветственную речь. Соблаговолит ли великий император стать покровителем Ордена Святого Иоанна Иерусалимского? Утвердительный ответ, в соответствии с церемониалом, от имени государя, дал граф Ростопчин.

После обмена речами Литта поднес императору специально выкованную на Мальте кольчугу и серебряный крест на толстой цепи. Павел сам надел его на шею — и на мгновение ощутил себя маленьким мальчиком, читающим при свете свечи книгу с обтрепанными листами. Вот из мглы выступает портрет Ла Валетта — возможно, этот крест когда-то принадлежал величайшему из всех магистров… Очнувшись, император взял в руки бант из черной ленты с белым финифтяным мальтийским крестом. Его он прикрепит на левое плечо преклонившей перед ним колено императрицы. Затем к трону подойдет великий князь Александр Павлович — будущий император Александр I, укротитель Бонапарта. Но о грядущих заслугах сына Павлу не суждено будет узнать. Зато ему выпала великая честь — возвести собственного сына в рыцарское достоинство. Он снял с себя корону и мантию, облачился в треугольную шляпу. Трижды ударил обнаженной шпагой по левому плечу коленопреклоненного наследника — и вручил ему эту шпагу как знак посвящения. Возложил на него знак Мальтийского ордена Большого креста и трижды поцеловал — не как сына, а как брата.

Аудиенция была окончена. Графа Литту проводили в зал, где его ждали великий князь Константин Павлович и великие княжны, которым тоже были поднесены орденские знаки. Большие кресты возложили и на князей Безбородко и Куракина, чьи подписи стояли под конвенцией 4 января. Поздравляя «свежих кавалеров», многие перешептывались: негоже это, православных в рыцари принимать…

В то время, когда восхищение и сплетни, переплетаясь, растекались по Петербургу, пятнадцать линейных кораблей и десять фрегатов отчалили от Тулона в сторону Мальты. «Этот остров бесценен для нас», — писал Наполеон в послании руководителям Директории еще в мае 1797-го. А осенью, вскоре после кончины Рогана, на острове появились «бонапартовы шпионы». Чистокровный француз Пуссьельг и столь же чистокровный мальтиец Барабара, не без помощи французского консула, проникли в «святая святых» Валетты и Мдины. Благодаря им, «корсиканский разбойник» был прекрасно осведомлен о положении дел на острове. Он знал, что новый Великий магистр изрядно популярен среди рыцарей, для коих восстановил древние орденские обряды. Знал и о том, сколь мощны фортификации мальтийцев. Но совета покончить с Орденом дипломатическим путем Наполеон не принял. Двенадцатого апреля 1798 года Директория одобрила его кровожадные виды на Мальту. Орден был обвинен во всех грехах за то, что не одобрил Францию после начала революционных войн в 1793 году, за то, что принимал французских эмигрантов и даже назначал их на высокие посты… Упомянули и о том, что Орден готов сдать остров стране, находившейся в состоянии войны с Францией, — то ли Англии, то ли России.

Но, как говаривала своим дочерям незабвенная Мачеха Фаины Раневской: «Чтобы вы не ссорились, крошки мои, я беру этот цветок себе!» И 8 июня 1798 года флот Бонапарта показался на горизонте. «Английский Кутузов», адмирал Горацио Нельсон, бросившийся было наперерез французам, к сожалению, опоздал. «Мальта никогда не видела такого бесчисленного флота в своих водах, — писал в дневнике Дубле, — море было покрыто на целые мили кораблями всех размеров, чьи мачты напоминали густой лес». День спустя, в четыре часа пополудни, от борта французского флагмана отвалила шлюпка: Бонапарт требовал впустить флот в Большую гавань, чтобы пополнить запасы воды. Собравшийся двумя часами позже орденский капитул дал ответ: в порту Валетты может единовременно находиться не более четырех иностранных военных кораблей. Бонапарт, прочитав записку фон Гомпеша нахмурился: «Они отказали нам в воде? Что ж, мы возьмем ее сами».

Наполеон знал — сделать это не составит большого труда. Ему было доподлинно известно, что остров готовилась оборонять горстка из 300 рыцарей, большинство из которых не держало в руках оружия много лет. Четверть из них составляли больные и старики. Один из них, восьмидесятилетний бальи де Тинье, прикажет вынести себя на носилках на крепостную стену: во время битвы офицер должен быть на поле боя. Такого же возраста, если не старше, были и пушки. Канониры, некоторым из которых ни разу в жизни не доводилось стрелять, с ужасом смотрели на отсыревший порох. Несколько французов-рыцарей заявило, что они «отказываются воевать с оружием в руках против своей родины». Да и других ополченцев сама мысль о том, что им предстоит сражаться с поистине непобедимой армией, приводила в состояние шока.

Позже Бонапарт напишет в мемуарах: «Мальта не могла бы выдержать суточной бомбардировки; остров, несомненно, обладал громадными физическими средствами к сопротивлению, но был абсолютно лишен моральной силы. Рыцари не сделали ничего постыдного; никто не обязан добиваться невозможного». К закату 10 июня весь остров, за исключением Валетты, был в руках генералов Бонапарта.

Многие рыцари оказались достойны памяти отца-основателя ордена. Некто Лорас предпринял отчаянную вылазку против наступавшего неприятеля. Командор Томмази удерживал позиции с практически безоружным отрядом. Отчаянно сражался раненный в руку шевалье О'Хара, ставший русским поверенным в делах на Мальте… Но в Валетте началась паника. Мальтийцы не могли взять в толк, почему должны умирать, сражаясь против тех, с кем, собственно, никогда и не ссорились. «Из-за каждой двери можно было услышать плач женщин, проклинающих и французов, и Великого магистра», — писал очевидец. Звонили колокола. По улицам столицы прошла рыдающая толпа, над которой, покачиваясь, как на волнах, плыла фигура защитника острова — апостола Павла. Уже совсем поздно вечером во Дворце Великих магистров появилась группа высокопоставленных мальтийских дворян. А незадолго перед этим было получено известие — разъяренный народ, набросившись на четырех рыцарей, предал их мучительной смерти… Бальи требовали немедленно повесить пришедших во дворец делегатов как зачинщиков смуты. Гомпеш ответил: «Вешают грабителей и убийц. Депутатов нации, которая может все потерять и ничего не приобретет в войне, следует выслушать»…

Одиннадцатого июня те, кто еще продолжал сопротивляться, покинули боевые позиции. Гомпеш решил сдаться. Над фортами Сент-Эльмо и Рикасолли поднялись белые флаги. Соглашение о двадцатичетырехчасовом перемирии было подписано в зале заседаний орденского капитула быстро. Дальнейшие переговоры велись уже на борту «Орьяна». Гомпеш отправил на них четырех рыцарей и четырех мальтийцев. Штормило, и посланники Ордена, преодолев три мили по бушующему морю, едва держались на ногах. Впрочем, их никто особенно и не ждал. Бонапарта подняли из постели — час был уже поздний. Он, не глядя, подписал статьи договора о капитуляции. Да и о чем было, собственно, спорить? «Вы можете делать сколько угодно оговорок, — сказал он. — А мы ликвидируем их несколькими залпами пушек»…

Дело было сделано — рыцарская Мальта перешла под суверенитет республики. Кавалерам-французам было дозволено вернуться на родину — причем их ожидала не только трогательная встреча с «отеческими пенатами», но и ежегодная пенсия в 700 франков. Прочих иноземцев постигла куда более печальная участь — все священники-иностранцы, кроме епископа, были изгнаны с острова; церкви закрыты. Осталось лишь по одной на каждый приход. Осколки орденских гербов валялись на улицах, носящих новые революционные названия, хрустели под ногами бонапартовых гренадеров-мародеров. Они буквально выметали из дворцов и храмов все, что представляло хоть какую-то ценность. Современные мальтийские ученые скрупулезно подсчитали: французы вывезли с острова 972 840 книг. В целом, награбленное оценено в 27 239 520 мальтийских лир. Не пощадили и реликвии собора Святого Иоанна — все восемь веков существования Ордена в одночасье обратились в тлен…

Швейцарская исследовательница истории Ордена К.-Е. Энжель убеждена: французы выгрузили похищенное добро в Египте. Серебряные и золотые изделия, перелитые в слитки, были проданы на рынках Александрии и Каира. Но есть и другая версия — большая часть этих сокровищ лежит на дне Средиземного моря. Нельсону все же удалось «зацепить» французов, и в битве при Абу Кире нагруженный до бортов «Орьян» затонул молниеносно, вписав еще одну страницу в книгу истории затерянных сокровищ.