Василий Сиповский - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1 Страница 27

b) взглядъ на жизнь.

Большая группа произведеній посвящена изображенію тѣхъ настроеній поэта, которыя были слѣдствіемъ — или воспоминаній о его прошломъ, или печальныхъ столкновеній съ дѣйствительностью въ нѣсколькихъ стихотвореніяхъ, глубокихъ по идеѣ, выразилъ онъ свои взгляды на жизнь.

"Воспоминанія въ Царскомъ Селѣ".

Въ стихотвореніи "Воспоминанія въ Царскомъ Селѣ" Пушкинъ съ горечью поминаетъ свою прошлую жизнь, полную ошибокъ… Посѣтивъ въ 1829 году Царское Село, припомнивъ свою юность, онъ, какъ "блудный сынъ", какъ -

"…отрокъ Библіи, безумный расточитель,До капли истощивъ раскаянья фіалъ,Увидѣвъ, наконецъ, родимую обитель,Главой поникъ и зарыдалъ!"

"Въ началѣ жизни"…

Вся жизнь пронеслась въ его воспоминаніи, припомнилъ онъ, какъ "много расточилъ сокровищъ сердечныхъ" за "недоступныя мечты", какъ долго «блуждалъ» онъ въ жизни, "раскаяньемъ горя, предчувствуя бѣды!". Въ другомъ стихотвореніи: "Въ началѣ жизни школу помню я…" — онъ вспоминалъ, что съ юныхъ лѣтъ въ его творчествѣ перебивались два противорѣчивыхъ состоянія — одно возвышенное, духовное, — другое чувственное, плотское. Поэтъ разсказываетъ, что изображенія двухъ языческихъ боговъ были ему дороги:

"Одинъ (Дельфійскій идолъ) — ликъ младой,Былъ гнѣвенъ, полонъ гордости ужасной,И весь дышалъ онъ силой неземной.Другой — женообразный, сладострастный,Сомнительный и лживый идеалъ,Волшебный демонъ — лживый и прекрасный".

Обращаясь отъ прошлаго къ настоящему, поэтъ чувствовалъ, что много было имъ прожито, юность и мечты улетѣли (19 окт. 1831 г.) -

Мы возмужали; рокъ судилъИ намъ житейски испытаньяИ смерти духъ средь насъ ходилъ,И назначалъ свои закланья.

"19 октабря 1836 г.".

Въ другомъ стихотвореніи, тоже посвященномъ лицейской годовщинѣ (19 октября 1836 г.) онъ говоритъ:

"Была пора: нашъ праздникъ молодойСіялъ, шумѣлъ и розами вѣнчался……Теперь не то: разгульный праздникъ нашъСъ приходомъ лѣтъ, какъ мы, перебѣсился.Онъ присмирѣлъ, утихъ, остепенился……И рѣже смѣхъ средь пѣсенъ раздается,И чаще мы вздыхаемъ и молчимъ".

Но это спокойствіе души не приводитъ поэта къ холодному равнодушію; озаренное чувствомъ тихой грусти, оно полно всепрощенія къ людямъ и всей жизни, полно любви ко всему міру, къ его законамъ, смѣняющимъ день ночью, жизнь — смертью, старость — юностью. Еще устами Ленскаго высказалъ онъ такой взглядъ на жизнь:

Все благо! бдѣнія и снаПриходитъ часъ опредѣленный.…Благословенъ и день заботъ,Благословевъ и тьмы приходъ.

"Брожу-ли я вдоль улицъ шумныхъ".

Въ «Стансахъ»: "Брожу-ли я вдоль улицъ шумныхъ" — Пушкинъ прекрасно выразилъ это чувство примиренія съ жизнью. Безъ злобы, безъ тѣни эгоизма смотритъ поэтъ на жизнь, быстро летящую мимо него, — онъ привыкъ спокойно думать о смерти и, лаская младенца, онъ думаетъ о будущемъ человѣкѣ, который, въ лицѣ этого младенца, смѣнитъ его въ жизни. И онъ безъ зависти смотритъ на него, любовно уступаетъ ему мѣсто, убѣжденный, что всему свое время и свои права…

"Мнѣ время тлѣть, тебѣ — цвѣсти!" — говорилъ онъ… Любовью къ жизни, къ молодости, къ природѣ звучатъ заключительныя слова его "Стансовъ",-

"…И пусть y гробового входаМладая будетъ жизнь играть,И равнодушная природаКрасою вѣчною сіять"…

Онъ знаетъ, что молодость, по существу своему, эгоистична, что природа равнодушна, — и все это не мѣшаетъ его любящему сердцу даже изъ могилы тянуться къ жизни.[66]

"Безумныхъ лѣтъ угасшее веселье".

Примиряясь со смертью, онъ не отворачивался отъ жизни: въ своей "Элегіи" ("Безумныхъ лѣтъ…") онъ выразилъ свои отношенія къ жизни: прошлое ему было тяжело, какъ "смутное похмѣлье", — настоящее было безотрадно:

"Мой путь унылъ. Сулитъ мнѣ трудъ и гореГрядущаго волнуемое море".

Но всетаки жизнь была для него счастьемъ:

"…Но не хочу, о други, умирать!Я жить хочу, чтобъ мыслить и страдать".

Борьба и страданіе въ поэзіи Пушкина.

Въ юности Пушквну смыслъ жизни представлялся въ "наслажденіи"; потомъ смыслъ жизни сосредоточился въ "борьбѣ"; теперь смыслъ жизни увидалъ онъ въ "страданіяхъ", которыя будятъ «мысль», подымаютъ энергію, очищаютъ душу, наполняя ее сочувствіемъ къ такимъ же страдальцамъ. Аскетъ любитъ "страданія" съ эгоистической точки зрѣнія: спасеніе души и гордое сознаніе своей силы, — вотъ основы этой любви; гуманный человѣкъ любитъ страданья, потому что только они учатъ его сочувствовать ближнему, — мудрый любитъ страданья потому, что, благодаря имъ, человѣкъ постигаетъ цѣну счастья.

Свобода въ поэзіи Пушкина.

Главнымъ условіемъ счастья въ глазахъ Пушкина была «свобода»: съ дѣтскихъ лѣтъ до могилы боролся онъ за независимость своей личности: онъ отстаивалъ ее отъ своихъ родителей, гувернеровъ, лицейскихъ педагоговъ; увлеченный своими друзьями-декабристами, онъ отстаивалъ политическую свободу родины; онъ боролся за художественную свободу вмѣстѣ съ арзамассцами, a потомъ самостоятельно и единолично почти противъ всей русской критики, не понявшей его "Бориса Годунова" и послѣдующихъ произведеній. Въ 1836-омъ году, незадолго до смерти, изнемогая отъ гнета тѣхъ зависимостей служебныхъ, общественныхъ и семейныхъ, которыя давили его свободолюбивую душу, онъ попытался выяснить, какая «независимость» теперь казалась ему самой разумной, самой необходимой.

"Изъ VI Пиндемонте".

Въ стихотвореніи "Изъ VI Пиндемонте" онъ говоритъ, что не въ политическихъ правахъ, не въ формѣ правленія — счастье личности человѣческой.

"Иныя, лучшія мнѣ дороги права,Иная, лучшая, мнѣ дорога свобода.Зависѣть отъ властей, зависѣть отъ народа —Не все ли намъ равно? Богъ съ ними!.. НикомуОтчета не давать; себѣ лишь самомуСлужить и угождать; для власти, для ливреиНе гнуть ни совѣсти, ни помысловъ, ни шеи.По прихоти своей скитаться здѣсь и тамъ,Дивясь божественнымъ природы красотамъ,И предъ созданьями искусствъ и вдохновеньяБезмолвно утопать въ восторгахъ умиленья —Вотъ счастье! вотъ права!"

Стихотвореніе это очень важно для пониманія тревожныхъ настроеній Пушкина въ послѣдній годъ его жизни, но оно отнюдь не характерно для его общаго міросозерцавія.

Уже въ Михайловскій періодъ творчества Пушкинъ испробовалъ впервые свои силы надъ изображеніемъ чувствъ и міросозерцаній другихъ народовъ, восточныхъ и западныхъ.

Вліяніе древне-русской церковной поэзіи.

Мы видѣли уже, какъ увлекался Пушкинъ эстетической и идейной стороной церковной поэзіи: онъ въ это время зачитывался Евангеліемъ, Библіей и Псалмами царя Давида, легендами, житіями святыхъ. Благодаря этому, онъ постигъ душу русскихъ людей XVII- го вѣка, сумѣлъ сродниться съ ихъ міросозерцаніемъ и въ своемъ творчествѣ откликнулся на тѣ религіозно-поэтическія настроенія, которыми жила древняя Русь.[67]

Хотя этотъ интересъ къ церковной поэзіи не умиралъ y насъ въ теченіе ХѴIII-го вѣка (Ломоносовъ, Державинъ, Дмитріевъ и мн. др.), — но только въ лицѣ Пушкина онъ выразился особенно полно и ясно.

И въ свѣтской письменности древней Руси онъ сумѣлъ найти для себя интересное чтеніе: "Слово о П. Игоревѣ" онъ зналъ наизусть, по лѣтописямъ сумѣлъ опредѣлить религіозно-поэтическіе мотивы родной старины, и потому на Пушкина можно смотрѣть, какъ на перваго русскаго поэта, близко подошедшаго къ основнымъ настроеніямъ древне-русской письменности.

Античный міръ въ поэзіи Пушкина.

Многія лирическія произведенія этого періода представляютъ собой переводы произведеній древне-греческихъ лириковъ: Анакреона, Аѳенея, Ксенофона, Іона, Горація, Катулла. Высокое значеніе Пушкина, какъ цѣнителя античнаго міра, выяснено русской критикой.[68]

Ни одинъ изъ русскихъ поэтовъ до Пушкина не проникалъ такъ глубоко въ настроенія классической поэзіи. Начавъ cъ псевдоклассицизма (poêsie lêgère), который изъ настроеній античнаго міра сумѣлъ усвоить почти только одно — эпикуреизмъ, Пушкинъ перешелъ къ «неоклассицизму» и въ своихъ «переводахъ», особенно въ "подражаніяхъ", сумѣлъ подняться до истинно-античнаго міровоззрѣнія на жизнь, природу и искусство. Въ этомъ отношеніи, на него можно смотрѣть, какъ на итогъ русскаго классицизма, прояснявшагося въ теченіе XVIII вѣка.