Джон Мэн - Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы Страница 27

Портрет, относящийся примерно к этому времени, показывает нам Хубилая в возрасте 50 лет, в расцвете сил, в простом запашном халате без украшений. В нем есть что-то от мудреца, но выражение его лица выдает человека, бескомпромиссно приверженного стоящей перед ним задаче. Пришла пора снова обратить взор в сторону юга.

Часть вторая

ЛЕТО

Глава 6

НОВАЯ СТОЛИЦА

Некоторые столицы рождаются великими: Рим, Париж, Лондон. Некоторым величие навязывается: Бразилиа, Канберра, Вашингтон — и Пекин. Три тысячи лет китайская культура была привязана к двум великим рекам, Хуанхэ и Янцзы. Пекин ни для кого не был наилучшим вариантом — слишком далеко на севере, никаких хороших рек, — пока в 1120-х годах из Манчжурии не вторглись предшественники монголов, чжурчжени империи Цзинь (Кинь). При Южной Сун, правящей из Ханчжоу, Пекин стал одной из трех столиц северного Китая — Чжунду, Центральная Столица, как его тогда называли.[30] Так что правительственным центром его сделали северяне, пришедшие из-за пределов коренного Китая, и тем самым привлекли к нему внимание Чингиса.

Захваченный и разоренный монголами в 1215 году, город был по современным стандартам небольшим — квадратом со стороной в 3,5 км. Современный неопределенный район непосредственно к юго-западу от площади Тяньаньмэнь, почти без всяких следов, намекающих на его прежнее существование, он к 1260 году все еще не оправился от разрушений, учиненных армией Чингиса. Со временем на его улочки, несомненно, вновь вернулись привычные картины и звуки: звон камертонов, которым оповещали о своем прибытии бродячие цирюльники, лязг медных чаш продавцов прохладительных напитков, колокола, отбивающие часы дневной и ночной стражи, доносящиеся отовсюду крики уличных торговцев-лоточников. Но стены и выгоревшие дворцы по-прежнему лежали в развалинах. Если бы людям Хубилая показывал город какой-нибудь нынешний агент по продаже недвижимости, то наверняка твердил бы о его потенциале. Но возможный покупатель не увидел бы ничего, кроме безнадежной разрухи.

Держа в 1260-х годах северный Китай, как гончар держит глину, еще не получившую окончательной формы, Хубилай мог выбрать любой из множества вариантов. Он мог проигнорировать Пекин и править из Ксанаду. Но сделав это, он навсегда провозгласил бы себя чужаком. Видя выгоды правления с китайской базы, он мог выбрать возрождение какого-нибудь древнего правительственного центра вроде Кайфына или Чанъана (Сиани). Но у Пекина имелось два важных преимущества: из многих возможных столиц северного Китая он находился ближе всего и к Ксанаду, и к Монголии. В 1263 году, всего через семь лет после начала строительства Ксанаду, Хубилай решил сделать Пекин своей главной столицей. Это завершит своего рода перешагивание с камня на камень — из монгольской степи в Китай, из Каракорума в Ксанаду и далее в Пекин. Каракорум он вообще забросит и отныне будет сновать взад-вперед между двумя своими базами, проводя лето в Ксанаду, а зиму в Пекине — способ стоять, опираясь ногами на два своих мира. Именно поэтому Пекин и является сегодня столицей Китая.

Но как лучше всего поступить с этой разрушенной недвижимостью? Недавно занявшие трон новые династии часто отмечали свое восхождение полным уничтожением и постройкой заново столицы династии предшествующей (как позже поступит династия Мин с монгольским Пекином). Наверное, с год Хубилай пребывал в нерешительности, поскольку в 1260 году происходила починка стен старого города, словно хан собирается начать строительство на фундаменте прошлого. Но, как указали советники Хубилая, новая жизнь в этих древних улочках будет кипеть негодованием. Работа на развалинах внутри города будет означать принятие программы действий низвергнутой династии и, возможно, вскормит мятеж. Поэтому Хубилай решил строить совершенно новую столицу.

Непосредственно к северо-востоку от цзиньской столицы находилось идеальное место, где реки с Западных гор (Сишаня) впадают в Бэйхай (Северное море). Здесь за тридцать лет до прибытия монголов располагалось место отдыха для богачей. Озеро, занимающее 35 гектаров в центре этого лесопарка, возникло в результате легенды, что некогда в давние времена в Восточном море были три волшебных горы, где жили боги, потребляя чудесный напиток бессмертия. Многие искали те горы и напиток, но никто не сумел их найти. Во II веке до н. э. ханьский император У-ди распорядился выкопать у своего дворца в столице озеро с тремя островками, символизирующими волшебные горы. Последующие императоры делали в своих столицах то же самое. Так поступила и династия Сун в Пекине в конце X века, вырыв озеро, которое питала водой река, стекающая с Западных гор, и устроив в нем уже ставшие традиционными три острова. Вот это-то красивое место с тщательно вылепленным ландшафтом и выбрал в XII веке цзиньский император для своего Дворца Мириада Безмятежностей; он также построил себе второй приют на вершине холма нынешнего Нефритового острова, самой высокой точки города (ныне увенчанной Белой Пагодой XVII века, пекинским эквивалентом Эйфелевой башни). Когда Чингис захватил Пекин в 1213–1215 годах, эти имперские здания были разграблены, но озеро по-прежнему оставалось в центре заброшенного и одичавшего парка. Вполне естественно, что Хубилай выбрал в качестве центра своего нового города именно его.

При Ксанаду, представляющем монгольские аспекты Хубилая, новая столица стала насквозь китайской. В это было бы трудно поверить осенью 1263 года, когда император прибыл из Ксанаду восстановить район, за 50 лет небрежения сделавшийся полудиким. Представьте себе озеро, задушенное наносами и растениями, обветшалые летние дома по его берегам и мелкие участки возделанной земли тут и там, где крестьяне решились освоить то, что некогда было императорским парком. Поскольку старая столица лежала в руинах, Хубилаю было негде остановиться на ночь, кроме своих юрт. Поэтому, очистив выбранную площадку от кустов и молодых деревьев, воздвигли лагерь: ханский участок из нескольких больших геров, меньшие жилища для царевичей и сановников, и еще сотни для гвардии, конюхов, возчиков, оружейников, инженеров, плотников и тысяч других работников, включая, конечно же, архитекторов.

Общее руководство проектом осуществлял Лю Бинчжун, вдохновитель строительства Ксанаду. Но среди бригады архитекторов был один, имеющий особое значение, о котором в китайских источниках не упоминается, так как это был араб с именем, звучащим вроде бы как Ихтияр ад-Дин (примерная искаженная китайская передача его имени — Е-хэй-те-эр-дин). Мы вообще знаем о нем лишь благодаря китайскому ученому Чэнь Юаню, который в 1930-х годах наткнулся на надпись, посвященную сыну Ихтияра Мухаммед-шаху. Надо полагать, Ихтияр доказал свою ценность в Персии после монгольского завоевания, случившегося поколение назад, поскольку Хубилай — или, что вероятнее, Лю Бинчжун — вызвал его возглавить департамент в Министерстве общественных работ, который имел какое-то отношение к юртам (никто не знает, какое именно; может быть, занимался их производством для императорского дома?) Но в чем бы ни заключались его обязанности, за годы, проведенные в Китае, он стал большим специалистом по городской планировке. И вот теперь, на старости лет, его избрали надзирать за претворением в жизнь нового грандиозного замысла Хубилая.

Та надпись заслуживает пространного цитирования, ибо передает ощущение масштаба проекта и недвусмысленно выражает политические цели Хубилая, а также выражает почтение к его главному архитектору. Осенью 1266 года, как гласит надпись, двор приказал возвести новые стены и дворцы столицы, и продолжает так:

«Когда Великое Предприятие [наверное, строительство Ксанаду] подошло к концу, влияние государства расширилось. Если дворцы и украшения столицы не прекрасны, они не смогут внушить уважения к империи. После своего назначения Ихтияр беспрестанно трудился над сей задачей, пока не начертал великий план. Выдающийся астролог выбрал благоприятный день, а начальник снабжения собрал необходимые материалы. Были подготовлены подробные планы проходов и ворот, залов аудиенций, дорог и жилищ постоянных обитателей, неофициальных приемных и отдельных дворов, кабинетов администрации, святилищ, домов стражи, складов для одежды, продуктов и столовых приборов, покоев для дежурных офицеров в императорском доме и так далее вплоть до бассейнов, прудов, садов, парков и мест для развлечений, высоких многоэтажных строений, балочных павильонов и неизукрашенных веранд с изогнутыми свесами крыш… В 12-й месяц [с 28 декабря 1266 года по 26 января 1267 года] был издан указ, повелевающий [трем сановникам] и Ихтияру ад-Дину совместно взять на себя обязанности Совета Общественных Работ и выполнить план строительства дворцов и городских стен. Были приняты меры для обеспечения строительства необходимым оборудованием, для установки на место колонн и балок, для доставки туда камня и кирпича, леса и глины. На строительстве работало множество ремесленников. Были заложены фундаменты и террасы, прочно и твердо. Все сделанное получило высочайшее одобрение. Услуги Ихтияра были высоко оценены, но он начинал ощущать тяжесть преклонных лет».