Дэвид Дуглас - Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг. Страница 28

К счастью, до нас дошли свидетельства современников, где великолепно повествуется о чувствах норманнов в период великой норманнской экспансии. Вильгельм из Пуатье и Аматус из Монте-Кассино, Вильгельм из Апулии и Жоффруа Малатерра — все они были пылкими почитателями норманнов и, как и неизвестный автор Gesta Francorum, все они писали для норманнских покровителей и стремились привлечь внимание норманнской аудитории. И хотя по этим причинам их совершенно справедливо можно обвинять в пристрастности, по этим же причинам во всем, что касается отображения чувств тех, к кому они обращались, или как минимум в том, что касается того, как норманнам хотелось бы, чтобы относились к их действиям в тот период, на этих авторов можно с уверенностью положиться. И здесь весьма примечательно единодушие этих четырех разных авторов. Все они используют явно привычный для всего норманнского мира эпический и легендарный материал[252], и все они, пытаясь оправдать действия норманнов в тот период, ссылаются на религию и священную войну.

Завоевание норманнами Сицилии — завоевание, которое хотя и носило светский характер, тем не менее положило конец господству сарацин на острове — безусловно, давало повод к разъяснению темы священных войн. Даже в данном случае некоторые из описаний Аматуса и Малатерры вызывают удивление. Малатерра пишет, что еще до того как они покинули Италию и направились в 1061 году на Сицилию, Роберт Гвискар выступил перед своим войском со своего рода проповедью и попросил их, прежде чем они отправятся в столь священный поход, получить отпущение грехов. Описание битвы при Черами в 1063 году достойно еще большего внимания. Повстречавшись с огромным мусульманским войском, где служили наемники с Сицилии и из Северной Африки, граф Рожер наставлял своих сторонников тоном, уместным только в случае священной войны. Он сказал, что их нельзя победить количеством, так как они доблестные солдаты армии Христа. Но и это было еще не все. Утверждают, что во время сражения появился святой Георгий — в военных доспехах, верхом на белом коне и с сияющим знаменем в руках. В таком облачении он и привел норманнов к победе[253].

Тон этого повествования, конечно же, устрашающий, но здесь можно провести параллель со взятием Палермо в описании Малатерры и Аматуса. Еще до штурма Роберт Гвискар объявил норманнам, что их предводитель — Христос, и первый же норманн, оказавшийся на стенах, осенил город крестным знамением. Еще более примечательным стал триумфальный вход норманнов в Палермо. Колонна норманнов, во главе которой, как говорят, шли Роберт Гвискар, граф Рожер и другие представители аристократии, сразу же направилась к церкви святой Марии. Но они обнаружили, что ее превратили в мечеть. Церковь немедленно очистили, а на окраине нашли живущего в нищете греческого архиепископа по имени Никодимус. Его доставили в город, в церковь, и там перед вооруженной и застывшей в почтении публикой торжественно пропели мессу. Можно было бы подумать, что в этом рассказе религиозная миссия норманнов уже достаточно проакцентирована. Но у Аматуса и теперь есть что добавить. Еще до окончания службы, пишет он, с высоты спустились ангелы и вся церковь наполнилась музыкой и светом[254].

В этих рассказах элемент сверхъестественного примечателен даже в описаниях войны на Сицилии, которая, как можно утверждать, имела религиозную подоплеку. Но подобные настроения еще более удивительны, когда их приписывают лидерам ранних норманнских войн в Италии: эти войны велись против христиан и с варварской жестокостью. Однако Ричарда из Капуи и Роберта Гвискара Аматус характеризует как «помазанников Божьих», а Малатерра считает, что все норманнские завоевания, не только на Сицилии, но и в других местах, свершались полностью под руководством Господа[255]. В этом отношении Роберт Гвискар, «самый христианский герцог», очевидно, занимал положение особенно привилегированное, и Аматус действительно может добавить, что победы ему гарантировал сам Иисус Христос. Нас уверяют, что рука Господня была с ним во всем, что он делал. В подтверждение этого приводится целый перечень видений и чудес, и можно даже утверждать, что этот грубый и жестокий воин находился под особым покровительством Девы Марии[256]. Поэтому, когда узнаёшь, что, решив перенести свои завоевания с территории Италии на Сицилию, свою священную миссию он провозгласил сам, не удивляешься. «Мое страстное желание, — говорят, воскликнул он, — заключается в том, чтобы избавить католиков и христиан от сарацин и стать орудием возмездия Господа». Нам показывают, что во всех последовавших кампаниях Гвискар настоятельно просит своих последователей принимать участие в церковных обрядах и службах. Пусть в бою их поддерживает Святое причастие. Пусть лучше верят в Бога, чем в численность войска, и пусть полагаются на Святой Дух, который за их праведные мотивы вознаградит их победой[257].

Подобные утверждения можно с раздражением или отвращением отбросить. Однако в них звучит подлинный голос XI века, и он повествует нам о некоторых из самых типичных нравов, и эти описания, созданные в оправдание подвигам норманнов в странах Средиземноморского бассейна, в любом случае можно на законном основании сравнивать с норманнским завоеванием Англии в описании Вильгельма из Пуатье. Битва при Гастингсе состоялась через 3 года после битвы при Мерами и за 6 лет до взятия Палермо. Таким образом, хронологически ее можно представить как часть норманнской кампании, как раз в те годы достигшей своего апогея; детальные комментарии Вильгельма из Пуатье о норманнских завоеваниях на севере наполнены точно таким же настроением, каким проникнуты описания предприятий норманнов на юге в описаниях Аматуса и Малатерры. По мнению одного из более поздних редакторов, Вильгельм из Пуатье, описывая норманнское завоевание Англии, обнаружил, что страстно верит в христианскую миссию норманнов[258].

Возможно, эта вера и в самом деле наложила отпечаток на его интерпретацию походов Вильгельма против Англии в 1066 году. Божественного возмездия сыну его убийцы требовала насильственная смерть в 1036 году Эдгара Этелинга. Трон св. Августина занял архиепископ-еретик Стиганд. Торжественным обещанием почитаемого короля пренебрегли, и нарушенная клятва Гарольда, данная над священными реликвиями, требовала наказания узурпатора-клятвопреступника. Вильгельм Норманнский, как и Роберт Гвискар перед вторжением на Сицилию, изображается исполнителем Божественного возмездия, и в битве при Гастингсе на его шее были освященные реликвии[259]. Вскоре в этом предприятии нашли даже элемент Божественного вмешательства. В самом начале XII века англичанин, или полуангличанин, Эдмер, родившийся примерно в 1060 году, написал свою Историю, в которой описал битву при Гастингсе. Потери норманнов были столь тяжкими, говорит он, что, по мнению выживших, с которыми он беседовал, норманны должны были проиграть, не вмешайся сам Господь. На этом основании Эдмер приходит к заключению, что победу норманнов в битве при Гастингсе следует рассматривать как имевшую место «без сомнения полностью благодаря чуду Господню»[260].

Здесь нас, конечно же, интересует не ложность или правдивость этих разнообразных утверждений, а сам тот факт, что они имели место и многие в них верили. Как в Италии, на Сицилии, а позже и на Балканах, так и в Англии норманнские завоевания по природе своей представляются священной войной, и в Европе к ним относились именно таким образом. На самом деле, добавив к соблазну наживы грабежом религиозное оправдание герцогу Вильгельму, стало проще привлекать к своим походам множество добровольцев из стран, разбросанных по всей Европе. Единодушие в настроениях среди всех этих авторов действительно весьма примечательно, и, объясняя и оправдывая смелые авантюры норманнов в конце XI века, они апеллируют к одним и тем же чувствам.

Таким образом, экспедицию Роберта Гвискара 1081 года против Византии и сам герцог Апулии, и Папа Григорий VII с особой настойчивостью причисляют к разряду священных войн[261]. В этот же период, на заключительном этапе завоевания Сицилии, Рожер энергично выдвигал те же требования. В своих хартиях он мог называть себя (по-гречески) «защитник христиан» и (по-латински) «сильный благодаря защите Господа, подпоясанный Божественным мечом, украшенный шлемом и пронзенный Божественной надеждой»[262]. Этого, несомненно, было достаточно; но, возможно, еще более важно то, что в своей булле об основании епархии Катания Урбан II приветствовал графа Рожера как «распространителя Христианской Веры»[263]. В свете вышесказанного можно оправдать Малатерру за его видение событий 1090 года: взятие Мальты Рожером — это война за спасение христиан; успех в этой войне он полностью приписывает вмешательству Бога. А иначе плененные христиане с острова не пошли бы навстречу норманнскому завоевателю с деревянными крестами в руках и распевая Kýrie eléison[264]. Тремя годами раньше долгая осада Кастроджованни закончилась, когда эмир Ибн-Хамуд, потомок святой семьи Али и родственник халифа Кордовы, сдался герцогу Рожеру и стал христианином[265].