Джеффри Хоскинг - Россия и русские. Книга 1 Страница 29

В 1470-х гг. появилась новая секта, известная как ересь жидовствующих и состоявшая как из священников, так и из мирян. Название секте дали ее противники, и оно вовсе не означало иудейского вероисповедания ее сторонников. Никакие записи жидовствующих не сохранились, поэтому их вера могла истолковываться как угодно и использоваться против ее же носителей. Судя по всему, они являлись антитринитариями, то есть отрицали существование Святой Троицы, считали Христа скорее человеком, а не божеством, не признавали икон и подобно стригольникам считали иерархию Православной церкви испорченной и развращенной, а саму Церковь — недостойной ведения таинств. К тому же жидовствующие выступали против монашеских ценностей и (если читать между строк обвинений в их адрес) искали «мудрости» и образа жизни, предполагавшего «любовь к ближнему своему». Списки книг, найденных в домах жидовствующих, говорили о высокой культуре их обладателей: помимо писаний, сектанты читали классическую греческую литературу, работы на арабском и иврите, тексты по философии, праву, риторике, истории, астрономии и математике. Людей, имевших список таких книг, можно сравнить с гуманистами эпохи ранней Реформации Западной и Центральной Европы, такими, например, как представители Общежитийного братства в Нидерландах41.

Очевидно, движение пользовалось поддержкой городского населения и «белого» (приходского) духовенства. Им симпатизировал Иван III, возможно, потому, что секта призывала к законопослушной набожности, а царь был заинтересован в хорошо образованных и космополитично настроенных людях, которые могли занять официальные и церковные должности. Кроме того, осуждение обогащения священников давало ему дополнительные аргументы для изъятия церковных земель. В 1480 г. после визита в Новгород Иван взял двух жидовствующих духовников для служб в храмах Кремля. В то же самое время один из его ведущих дипломатов, Федор Курицын, являлся важнейшей фигурой в кругах московских гуманистов-реформаторов.

Оппозицию жидовствующим, естественно, составили церковные иерархи. Новгородский архиепископ Геннадий (1484–1504) активно противостоял новому веянию и отстаивал право Церкви на разоблачение ереси и борьбу с ней. Он начал с подготовки церковного идеологического оружия, направленного против еретиков. Архиепископ собрал вокруг себя авторов и переводчиков, которые сделали новейший славянский перевод Библии, и послал на Запад своего человека, Дмитрия Герасимова (ранее московского посла), для того чтобы тот изучил последние духовные учения. Геннадий также провел беседу с Йоргом фон Торном, послом Священной Римской империи, о ереси, с которой сталкивалась и боролась Католическая церковь. Особое впечатление на архиепископа произвели рассказы об испанской инквизиции. В результате он выступил с инициативой созыва церковного собора, чтобы осудить ереси и создать на Руси инквизицию. Собор состоялся в 1490 г., но Иван III согласился не со всеми пунктами программы Геннадия: никакой инквизиции не появилось, а самое худшее, что разрешалось делать с еретиками, — это сажать их задом наперед на лошадей в вывернутой наизнанку одежде и в колпаке с надписью «Смотрите на войско Сатаны!» Таким образом, до 1504 г. ересь не получила полного осуждения42.

Кроме других текстов, Герасимов привез из своего путешествия «Легенду о белом клобуке», взятую из византийских архивов, а возможно, и сочиненную им самим с учетом интересов архиепископа. Это была популярная легенда, рассказывавшая о том, как белый клобук — головной убор священников, олицетворявший истинную веру и «святое воскрешение», — ушел из Рима, отказавшегося от православия и принявшего аполлинарианизм, в Византию, также отвергнувшую эту форму христианства на Флорентийском соборе.

«Древний Рим отверг славу и веру Христову из-за гордыни и самолюбия своего. А в новом Риме, Константинополе, вера Христова погибнет от рук неверных сыновей агаровых [мусульман]. В третьем же Риме, которым станет земля русская, сияние Святого Духа будет вечным. Знайте же… все христиане рано или поздно объединятся на Руси в вере своей. Ведь еще в древние века по велению Константина, императора земного, имперская корона была отдана из имперского города русскому царю. Но белый клобук по воле царя небесного Иисуса Христа будет отдан архиепископу Великого Новгорода. И белый клобук более почетен, чем царский венец, так как это имперская корона архангельского духовного порядка»43.

То, о чем говорилось в тексте, было скорее не «переносом империи», а передачей духовной власти в православном мире. Эта идея высказывалась и остальными священнослужителями, однако в особом, апокалиптическом контексте. Самым известным примером могло служить послание Филофея, игумена Елеазарова монастыря в Пскове, адресованное Мисирю Мунехйну, секретарю, входившему в псковскую администрацию после присоединения республики к Москве. Дата послания точно не установлена, однако в нем Филофей высказывает обеспокоенность намерением великого князя конфисковать часть псковской земли. Кроме того, он советовал правителю уничтожить распри между священнослужителями и помогать бедным. Таким образом, его восхваление Москвы и высокая оценка ее роли в православном мире были не без шпильки в конце. «Если будешь править своей империей верно, станешь сыном света и жителем небесного Иерусалима… А сейчас скажу тебе: храни осторожность, внимание и дальновидность… Все христианские империи объединены… в твоей, так как два Рима пало, а третий стоит и поныне. Четвертому же не быть»44.

Предупреждение ясно говорило о лежавшей на Москве ответственности за судьбу истинного христианства. Эту ответственность ей вручили Рим и Византия. Если великий князь Московский окажется недостойным столь высокой миссии, другого шанса не предвидится («Четвертому же не быть»), и конец света станет неизбежным. Видя в этом Божье провидение, Москва переняла власть у Византии, но могла использовать эту власть правильно лишь в том случае, если бы согласилась быть ведомой церковью.

Теория «Москва — Третий Рим» возникла благодаря новгородским и псковским священникам, пытавшимся защитить земельные владения и прерогативы церкви. Их метод заключался в превознесении государства, однако делать это предполагалось так, чтобы стало ясно — величие государства зависело от церкви. Как заметил один ученый, эта теория «восхваляла княжескую власть», но и «подчеркивала ее обязанности», притом не обязательно в благоприятной для правителя форме45.

И для теории государства, и для отношений государства и Церкви самым важным оставался вопрос о церковном землевладении, которое на рубеже XV–XVI вв. оказалось предметом горячих споров. Традиционно ученые полагают, что существовали две группы среди высшего духовенства, обсуждавшие этот вопрос: стяжатели и нестяжатели. Обе эти группы столкнулись на Церковном Соборе в 1503 г., когда Иван III поддержал нестяжателей и попытался установить программу по секуляризации церковных (в основном монастырских) земель. Главой стяжателей предположительно являлся Иосиф Волоцкий, игумен большого монастыря в Волоколамске и протеже Геннадия. Во главе нестяжателей находился пришелец из отшельнических поселений на севере страны Нил Сорский, выдающаяся фигура среди «заволжских старцев».

Последние научные исследования источников поставили под сомнение бесспорность ранее утвердившегося мнения, что церковные владения стали на Соборе главным предметом обсуждения и что две противоборствующие партии вели ожесточенную полемику; более того, в своих работах ни Иосиф, ни Нил не высказывали ясных точек зрения по поводу монашеских земель46.

Трудно сказать, принял ли Собор 1503 г. какое-либо решение о наделах, ясно одно — к концу XV в. великие московские князья пытались установить контроль над процессом сосредоточения родовых земель и живущих там крестьян в руках монастырей. Церковники получали владения от набожных прихожан, оставлявших их в наследство, или просто покупали земли. Князья не могли остановить этот процесс, поэтому они пытались добиться хотя бы регистрации земельных поступлений в собственность Церкви. Кроме того, Иван III после присоединения Новгорода к Москве экспроприировал его монастырские земли. Наследники великого князя могли в любое время продолжить эту политику, Церковь же стремилась ее сдерживать.

Довольно горячие споры внутри самой Церкви специально не касались монастырских земель, но влияли как на саму религиозную жизнь, так и на отношения между Церковью и государством. Иосиф высказал «квазипапскую», близкую Геннадию точку зрения по поводу этих отношений. Он даже писал о том, что церковь являлась охранителем моральных принципов и стандартов во всем мире и имела право осуждать земного правителя, неверующего богохульника, погрязшего в грехе и разврате, так как «подобный царь — не Божий слуга, а дьявол и мучитель». Позже, однако, он отказался от идеи морального суда Церкви над правителем. Иосиф пришел к выводу, что будущее Русской церкви тесно связано с великим княжеством Московским, ибо оно могло гарантировать право на борьбу с ересью, а также поддержать ее земельные владения и власть над крестьянами и горожанами, жившими на монастырских землях. Иосиф считал, что монашество должно подчиняться строгим правилам, и уделил много внимания составлению этих правил. Земельную же собственность и другие богатства монастырей он отстаивал в первую очередь для того, чтобы церковь подобающим образом выполняла свои функции, включая помощь неимущим и страждущим. При этом он полагал, что собственность должна носить коллективный характер, а сами монахи должны быть связаны узами бедности и не иметь собственности. Иначе говоря, Церковь для исполнения своих обязанностей должна была обладать средствами, а лично монах — быть нищим. По его мнению, перед лицом еретического вызова священнослужители обязаны были сохранять чистоту духа, а монастыри оправдывать свои богатства благотворительностью и наблюдением за физической и духовной сферами жизни своих крестьян47.