Робер Клари - Завоевание Константинополя Страница 29

Схема Нада Патроне, уподобляющей Робера де Клари бездумному соловью, который поет свою незамысловатую песнь лишь потому, что поется, принципиально, неубедительна, хотя ее частным наблюдениям и выводам нельзя отказать в меткости и обоснованности. Анализ хроники позволяет нащупать все же заложенную в ней идею, понять замысел хрониста в его социально-политической обусловленности, определить существо исторической концепции Робера де Клари, короче, выяснить, в чем состоит та «правда», которую Роберу де Клари так важно было поведать своей аудитории, в отличие от других «добрых рассказчиков».

Так же, как и Жоффруа де Виллардуэн — и в этом, собственно, новизна осмысления причинно-следственной взаимосвязи событий, — Робер де Клари спонтанно был «прародителем» концепции, которая обозначается в современной историографии как «теория случайностей»[60]. Все перипетии крестового похода — это не результат ни осуществления промысла божьего, ни человеческих предначертаний, а в основном только игра случая. Все совершилось вследствие сцепления множества разрозненных, случайных причин, коренившихся в превратности происходящего. Действительно, не успели графы, бароны и рыцари, вняв проповеди Фулька из Нейи (гл. I), взять крест, как скончался только что избранный предводитель граф Тибо Шампанский (гл. II) — первая случайность. Вместо него избирается маркиз ломбардец Бонифаций Монферратский: он представляется им умудренным и доблестным военачальником (гл. III — IV). Крестоносцы не собираются плыть в Сирию, предпочитая отправиться в Египет, откуда рассчитывают действовать наиболее эффективно против сарацин (гл. V). Для найма флота снаряжаются послы в Геную, Пизу и Венецию (гл. V — VI). Договориться насчет фрахта кораблей удается только с Венецией (гл. VII). «Пилигримы» отправляются туда (гл. IX — X) и там их настигает вторая неожиданность: вместо 4 тыс. рыцарей и, по Роберу де Клари, 100 тыс. пеших воинов, в Венецию прибыли всего 1 тыс. рыцарей и якобы 50 — 60 тыс. пеших воинов. Крестоносцы не в состоянии сполна расплатиться с Венецией (гл. XI) и потому — третья случайность! — вынуждены согласиться с предложением дожа: овладеть далматинским Задаром с тем, чтобы из захваченной добычи рассчитаться с заимодавцем (гл. XIII). Задар взят, что навлекает на «пилигримов» папское отлучение (гл. XIV — XV). Правда, от него крестоносцы быстро освобождаются, однако тут наступает зима; выясняется, что деньги, как и съестные припасы, почти иссякли. О походе в Египет не может быть и речи (гл. XVI). Крестоносцы в четвертый раз делаются жертвой случая, ибо вдруг возникает новая ситуация — ее опять-таки предлагает дож Дандоло, снова вызволяющий участников похода из затруднений: приобрести деньги и пополнить съестные припасы можно... в Греции. Чтобы отправиться туда, необходим подходящий предлог (гл. XVII). Он тотчас подвертывается — еще одна, пятая случайность, казалось бы никакого отношения к крестовому походу не имеющая: в Византии свергнут законный государь, а его сын, царевич Алексей, находится в Германии; Бонифаций Монферратский готов быть связующим звеном между Алексеем и крестоносцами, поскольку тот является братом супруги «германского императора» при дворе которого маркиз уже побывал раньше (гл. XVII).

Далее Робер де Клари пускается в историю Византии, дабы объяснить, каким образом и почему отец Алексея — Кирсак (Исаак II) — лишился трона. Оказывается, это произошло тоже вследствие переплетения серии случайностей и в конечном счете из-за оплошности самого Кирсака, который, проявив отвагу в борьбе против Андрома (Андроника I) и сумев овладеть троном (гл. XXII), опрометчиво приблизил к себе брата, Алексея (III) (гл. XXVI), избавив его от сарацинского плена. Оплошность дорого обошлась Кирсаку: неблагодарный брат-властолюбец коварно лишил его державы, ослепил и заключил в тюрьму (гл. XXVIII). Сыну Кирсака удалось все же бежать в Германию, и вот так-то, в силу счастливой случайности, крестоносцы обрели г. его лице предлог для похода в Византию с целью подкрепления своих денежных средств и продовольственных ресурсов (гл. XXX). Молодой Алексей со своей стороны по совету деверя, германского государя, женатого на его сестре, ухватился за представившийся ему шанс — «с помощью бога и крестоносцев»[61] (гл. XXXI) восстановить в Византии законную власть. На о-ве Корфу, куда двинулся флот крестоносцев, их предводители заключают сделку с византийским царевичем: он обязуется, «если его поставят императором», выдать воинству христову 200 тыс. марок и помочь ему отвоевать Заморскую землю (гл. XXXII). Несмотря на противодействие некоторой части сеньоров, дело было решено, как того хотели дож и Бонифаций Монферратский (гл. XXXIII), который особенно настаивал на оказании поддержки юному царевичу.

В этом месте повествования Робер де Клари вновь прерывает его связную нить, чтобы пояснить, какие мотивы заставили Бонифация столь рьяно стремиться в сторону Константинополя. Следует длинная цепь случайностей сугубо личного, вернее, фамильного порядка, связанных с злоключениями бонифациева брата Конрада (гл. XXXIII — XXXVIII). Бонифаций якобы стремился отплатить византийскому императору за обиды, нанесенные брату.

Чисто случайные, непредсказуемые события продолжали обрушиваться на крестоносцев и после подписания соглашения с византийским наследником. Прибыв к Константинополю, они убедились, что вопреки их ожиданиям горожане не собираются признавать правителем царевича Алексея (гл. XLI). Пришлось восстанавливать его на престоле силой (гл. XIII — LII). Крестоносцы стали господами положения в Константинополе, но поставленные ими у власти императоры (Исаак II и его сын) не смогли полностью выполнить денежные обязательства. Начались бесконечные оттяжки и проволочки с уплатой половины их долга (гл. LVI — LVIII), последовали препирательства, пока наконец Ангелы совсем не отказались платить. Тогда разразился конфликт. В это время дела в Константинополе опять приняли неожиданный для крестоносцев оборот: престол захватил Морчофль (Алексей V Дука) (гл. LXI). Он расправился с Алексеем (IV) (гл. LXII) и потребовал от крестоносцев убираться прочь из Византии. Теперь у них, по Роберу де Клари, и вовсе не оставалось другого выхода, кроме как вступить в борьбу не на жизнь, а на смерть с «предателем Морчофлем», который убил своего «сеньора» (гл. LXII) — должника латинян. Итогом ожесточенной войны — а крестоносцев принудили к ней обстоятельства — явился захват ими Константинополя (гл. LXVIII — LXXX).

Таково в самом схематичном виде переплетение причин и следствий, обусловившее в изображении Робера де Клари завоевание Византии и создание Латинской империи. Перед нами — цепь внутренне не связанных друг с другом обстоятельств, перед лицом которых крестоносцам, оказывается, просто нельзя было «устоять», цепь, замкнувшаяся на захвате ими византийской столицы. Робер де Клари как натура непосредственная, возможно, не отдавал себе отчета в том, что концепция, содержавшаяся в его изложении событий и сводившая все извивы похода к нагромождению неожиданностей, означала апологию крестоносной авантюры, но в действительности это было именно так.

В хронике налицо и другие, столь же незаметные, элементы панегирического освещения крестового похода. Так, Робер де Клари, сам, несомненно, принимавший участие в грабежах в Константинополе, ни словом не упоминает о поведении рыцарей по отношению к его жителям (молчание на сей счет хранят и Жоффруа де Виллардуэн и прочие западные хронисты). Далее весь византийский экскурс в записках Робера де Клари, сколь бы ни была относительна здесь степень достоверности, нацелен по существу на то, чтобы оправдать вторжение крестоносцев в константинопольскую землю. В этом же и подоплека повествования (во втором экскурсе) о злоключениях Конрада Монферратского в Византии и на Востоке. Оказавший бесценную услугу императору в подавлении мятежа «Вернаса» (Алексея Враны), он вынужден затем — в страхе за свою жизнь — бежать из Константинополя. Бонифаций не может простить грекам такого «предательства». Личная враждебность к константинопольскому императору — вот «историческая» причина, превратившая маркиза в энергичного сторонника поворота крестоносцев к византийской столице (гл. XXIII). Более завуалированно оправдание изменения маршрута дается в следующей части этого же экскурса. Тут как бы проводится своеобразная параллель между двумя историческими ситуациями: сложившейся у франков в Тире во времена его обороны против Саладина и у крестоносцев — после захвата ими Задара. В первом случае запертые сарацинами в городе франки испытывали большие затруднения с продовольствием. Чтобы выйти из них, они хитроумно «разыграли» противника, а затем нанесли ему поражение и, проявив таким образом смелую инициативу, преодолели трудности. Во втором случае (по завоевании Задара) крестоносцы также попали в стесненное положение, остались почти без денег и продуктов. И если в Тире, обороной которого руководил Конрад Монферратский, франки разрешили возникшую перед ними проблему пополнения съестных припасов, выказав находчивость и отвагу, то теперь венецианцы, предложившие двинуться в Византию для подкрепления ресурсов, лишь обратились к испытанному в прошлом методу: храбрость и предприимчивость должны были выручить крестоносцев и на этот раз. Иными словами, «исторический опыт», по мысли Робера де Клари, призван служить в поучение и, значит, по-своему тоже в обоснование перемены направления крестового похода.