Яков Гордин - Кавказская Атлантида. 300 лет войны Страница 29

Очевидно, молва о том, что неукротимый генерал немедленно развяжет войну с Персией, преследуя свои честолюбивые цели, была столь распространена, что Ермолову приходилось специально оправдываться в письмах.

18 ноября 1817 года он писал из Тифлиса Закревскому:

«Здесь нашел я войска, похожие на персидских сарбазов. (Имеется в виду неуставной внешний вид солдат Кавказского корпуса. — Я. Г.) Но люди прекрасные и молодцы. Народ храбрый, жаль, что мир необходимо нужен. Обманутся неприятели мои, думая, что я заведу драку. Неправда! Вижу, что надобно спокойствие для пользы нашей, и Бог свидетель, что на все средства пущусь, чтобы выторговать несколько лет мира. Употреблю кротость, ласку, лесть и все способы. Но если успею, то ручаюсь, что после не по-прежнему будем оканчивать войну в здешнем краю».

Последняя фраза говорит как о далеко идущих планах, так и об ощущении Ермоловым своей независимости — он явно собирается начинать войну по собственному усмотрению.

Но и несколько лет мира Ермолов не склонен был посвящать только Кавказу. Вскоре по приезде в Персию «послом, утверждающим мир и дружбу», Алексей Петрович разработал и предложил императору несложную, но эффектную интригу — вмешаться во внутреннюю династическую борьбу среди сыновей шаха. Законным наследником, назначенным самим шахом, был энергичный Аббас-Мирза, тесно связанный с англичанами. Ермолов предлагал поддержать старшего брата Аббас-Мирзы, говоря сегодняшним языком — исламского фундаменталиста, о коем Ермолов писал:

«Не терпит он европейских учреждений и к англичанам имеет ненависть».

Началась бы гражданская война, в результате которой Персия, как считал Ермолов,

«долгое время не придет и в теперешнее свое состояние спокойного беспорядка, а начинающее рождаться во многих частях устройство по крайней мере на целое столетие отдалено будет».

Ермолова недаром прозвали в честь генерала ордена иезуитов…

Для Ермолова организация гражданской войны в Персии, разумеется, не была просто кровожадной забавой. В неизбежном при этом хаосе он рассчитывал на первых порах присоединить к России Эриванское ханство, а затем действовать по обстоятельствам.

Александр эту авантюру запретил.

Вернувшись из Персии с гарантией длительного мира, Ермолов немедленно принялся решать задачу, которая казалась ему первостепенной и которую уже пытался решить Цицианов, — уничтожение института ханства и введение на Кавказе унифицированной системы управления по российскому образцу. Операцию эту он задумал еще до своего персидского посольства. 24 февраля 1817 года он писал Воронцову из Тифлиса в Париж:

«Терзают меня ханства, стыдящие нас своим бытием. Управление ханами есть изображение первоначального образования обществ. Вот образец всего нелепого, злодейского самовластия и всех распутств, унижающих человечество».

Здесь впервые появляется очень важный мотив, который лежал в основе оправдательной доктрины ермоловского периода, ведущий мотив идеологии ермоловского завоевания. Мотив этот был намечен в цициановскую эпоху, а Ермолов, считавший себя учеником и продолжателем дела Цицианова, провозгласил его в полный голос.

Ермолов и его сподвижники — Вельяминов, Мадатов — пришли на Кавказ не после подавления Польши, как Гудович и Цицианов, а из освободительного с их точки зрения похода против деспотии Наполеона. Они и Россию ощущали как страну-освободительницу —

И нашей кровью искупилиЕвропы вольность, честь и мир.

Проблему Кавказа можно и должно рассматривать только в контексте проблематики: Россия — Польша, Россия — Греция, Россия — балканские славяне.

С конца 1810-х годов русское общественное сознание готовилось к освободительному походу ради единоверных греков — наследников эллинской свободы. Байрон, погибший за свободу Греции, был кумиром и символом. Пушкин мечтал сражаться в Греции. Падение популярности Александра I не в последнюю очередь было вызвано его нежеланием направить армию на помощь восставшим грекам. Михаил Орлов готовил свою дивизию к броску на Балканы.

Новейший исследователь так характеризует обстановку в начале двадцатых годов:

«Общественное мнение единодушно хотело назначения Ермолова главнокомандующим русской армией в будущей войне с Турцией. Об этом же мечтал и сам Ермолов. Парадокс: чтобы вести активную политику на Востоке и помочь Греции в ее борьбе за независимость, надо было обеспечить себе спокойный тыл — покорить народы Кавказа, лишить их независимости. Целые народы должны были утратить право на свою историческую судьбу и превратиться в средство продвижения империи на Восток»[51].

Парадокс это кажущийся. Еще недавно Османская империя, ставшая лидером мусульманского мира, была неукротимым агрессором, захватывала все новые и новые территории, жестоко расправлялась с народами, пытавшимися отстоять независимость, грозно нависала над европейскими державами — турецкие войска доходили до Вены. Россия в XVIII веке была на передовой линии противостояния с Блистательной Портой, постоянно расширяя буферные территории между собой и историческим противником. И это было совершенно естественно. Потому выбор в дилемме — порабощенная турками единоверная Греция или мусульманский Кавказ, союзник Турции, — был тоже естествен.

Большинство русского офицерства, прошедшего Европу, было настроено принципиально антидеспотически — при политической лояльности по отношению к своему государю, поборнику либеральных идей, от которого ждали соответствующих реформ. И Турция, и Персия, покровительствующие Кавказу, были классическими образцами необузданного деспотизма, и в самом деле намного превосходившего своим произволом российское самодержавие.

И на Кавказе победители Наполеона, освободители Европы чувствовали себя прежде всего носителями гражданской цивилизации, просвещения и правосудия. А воплощением дикости, политической отсталости, свирепости, не подобающей XIX веку, были кавказские ханства.

Если для Цицианова ханы были прежде всего помехой полному включению кавказских областей в состав России и соответствующему устройству управления, то для Ермолова они были и неким идеологическим символом — само их бытие под боком у просвещенной России было позором.

Хуан Ван-Гален, испанский офицер-вольнодумец, зачисленный в Нижегородский драгунский полк и воевавший в 1820 году на Кавказе, оставил любопытные в этом отношении свидетельства.

«…Ермолов принялся за создание второй линии укреплений на дорогах и на подходах к склонам Кавказских гор, обращенных к упомянутой реке, дабы тем самым принудить горцев, которым оставлялась полная свобода внутреннего управления (тут Ван-Гален сильно преувеличивает. — Я. Г.), отступиться от своих разбойничьих привычек и в иных принципах воспитывать своих детей под неусыпным надзором и покровительством русских гарнизонов, размещенных в этих крепостях, и дабы сами эти горцы начали пользоваться благами более цивилизованного состояния»[52].

Эти цели — воспитание горцев в духе цивилизованных представлений и воспитание их потомства в том же духе — Ермолов громогласно декларировал. Тот же Ван-Гален воспроизводит речь проконсула перед персидскими эмиссарами:

«Царствованию варварства приходит конец по всему азиатскому горизонту, который проясняется, начиная от Кавказа, и провидение предназначило России принести всем народам вплоть до самых границ Армении мир, процветание и просвещение».

Не сомневаюсь, что Ермолов и его близкие соратники и в самом деле ощущали себя паладинами «мира, процветания и просвещения», которые они несли в царство варварства и жестокости.

Вскоре после приезда на Кавказ Ермолов писал шекинскому хану:

«Едва я приехал сюда, как уже закидан просьбами на вас. Не хочу я верить им без исследования, ибо в каждой из них описаны действия, одному злонравному и жестокому человеку приличные. Я поручил удостовериться о всем том чиновнику, заслуживающему веры. Если точно откроет он жестокости, которые деланы по вашей воле, что могут доказать оторванные щипцами носы и уши, то я приказал всех таковых несчастных поместить в доме вашем, до тех пор, пока вы их не удовлетворите. Чиновника вашего, который бил одного жителя палкой до того, что он умер, и тело его было брошено в ров, я приказал взять и, по учинению над ним суда, будет лишен жизни. Советую вам, г. генерал-майор хан шекинский, быть осмотрительнее в выборе чиновников, назначаемых для приведения в исполнение вашей воли; паче советую вам, чтобы воля ваша не была противна милосердию и великодушию государя, который управление ханством вверил вам совсем не в том намерении, чтобы народ, его населяющий, страдал в дни славного его царствования, и ручаюсь вам, что если найду жалобы основательными, я научу вас лучше исполнять намерения всемилостивейшего вашего государя. Знайте, что я ни шутить, ни повторять своих приказаний не люблю».