Иван Разумов - Семья в Древней Руси. О семейных отношениях у восточных славян и русов VIII – 1-й половины XIII вв. Страница 3

Сложна для анализа и также заслуживает критического к себе отношения и первая русская летопись (составленная, к тому же, лишь в конце XI – начале XII вв.) – Повесть временных лет. Если в целом на иноземных авторов нравы славян производили благоприятное впечатление, то летописец – христианин, которому всё языческое чуждо, поэтому он вовсе не так снисходителен к древним славянским обычаям. Всё, что не соответствует христианскому вероучению и нормам морали, для него – «звериньскии» обычай18. Кроме того, летописцу гораздо интереснее история политическая, а вопросы социальные для него – дело десятое. Но ценность Повести временных лет в том, что именно из неё мы узнаем, что даже в начале XII века (через полтора столетия после крещения!) Русь во многом оставалась языческой, в том числе и в области семьи и брака. Сведения летописи дают нам возможность для ретроспекции (перенесения событий более поздних на более раннее время).

С XI века возрастает количество письменных источников, освещающих положение в семье ее членов. Теперь это не только и не столько летописи, отражающие, главным образом, политическую историю, черты жизни княжеской семьи, не свидетельства иноземцев, но и подлинные законодательные акты, содержащие, кроме прочего, статьи, посвященные семейному праву. Это и древнейший свод русских законов «Русская Правда» в Краткой (около 1 016 г.) и, особенно ценной для нас, Пространной (1-я четверть XII в.) Редакциях. В последней, в частности, заключены нормы, регулирующие процесс совместного владения имуществом супругов и его раздела в случае распада семьи. Появляются Церковные Уставы великих князей: «Устав князя Владимира Святославича» (начало XI в.), «Устав Ярослава о церковных судах» (1 051 – 1 054 гг.), «Устав Владимира Всеволодича» (1 113 г.) и ряд других. Одна проблема – все эти источники показывают лишь идеальную, желательную для законодателя картину, поэтому строить на их основе какие-либо выводы можно лишь с оговоркой о том, что реальная жизнь населения могла быть несколько иной.

Отдельные сведения о семье можно найти в литературных памятниках, таких как «Житие Феодосия Печерского», «Слово Даниила Заточника» и др. Кроме того, появление на Руси православия дает нам новый формат – «послания» и «поучения» духовных лиц, например «Послание митрополита Фотия в Новгород», «Поучение новгородского архиепископа Ильи» (XI в.), «Правило Кирилла, митрополита русского», «Вопросы Кирика, Саввы и Ильи с ответами Нифонта, епископа новгородского» (1 130 – 1 156 гг.) и т. д. В них представители высшего духовенства в доступной форме «вопрос-ответ» дают пояснения, как поступать в том или ином случае, возникающем в повседневной жизни паствы.

В процессе работы мы обратимся и к свидетельствам некоторых зарубежных источников – скандинавских и исландских саг. Это «Сага об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда (ок. 1 190 г), «Обзор саг о королях Норвегии» («Агрип», ок. 1 190 г), «Гнилая кожа» (1 217 – 1 220 гг.), «Круг земной» Снорри Стурлусона (1 220 – 1 230 гг.) и ряд других. Основное достоинство этих источников в том, что они созданы фактически одновременно с описываемыми событиями (или же по горячим следам) их очевидцами, непосредственными участниками, либо с их слов. Но следует помнить о том, что саги, преимущественно, описывают жизнь великокняжеской и дружинной, то есть скандинавской, среды. Кроме того, вполне возможно умозрительное перенесение авторами некоторых норм, существовавших в Скандинавии, на порядки в Древней Руси.

Кроме того, для дополнительной аргументации мы будем использовать в работе результаты археологических исследований – разведок и раскопок городских и сельских поселений, курганных и грунтовых могильников древнерусского периода, которые, на наш взгляд, способны наглядно подтвердить или опровергнуть сведения, полученные из других источников. К примеру, жизнь широких слоев населения хорошо прослеживается по берестяным грамотам, которые представляют масштабное поле для изучения (только в Новгороде и только за один археологический сезон 1998 года их было открыто 93 штуки, а общее количество обнаруженных грамот составляет более тысячи единиц!). А ещё они показывают, как на практике реализовывались идеальные церковные представления о семейном укладе.

Давайте же попробуем, опираясь на перечисленные источники, воссоздать картину семейной жизни человека в Древнерусском государстве до вторжения монгольских войск.

Глава 2. Брак и семья у восточных славян VIII – конца X вв.

Чтобы разобраться в проблеме семьи и брака, давайте сначала немного пройдёмся по общетеоретическим вопросам и поймём, какие в целом общественные отношения сложились у восточнославянских племен к V—IX вв. Здесь нам помогут известия иностранных авторов, анализ сведений Повести временных лет и данные археологии. Начнем с последних.

Многие исследователи (П.Н.Третьяков, В.В.Мавродин и др.) пытались использовать для определения уровня общественных отношений у восточных славян размеры и типы жилых и общественных сооружений. Например, В.В.Мавродин считает одним из основных признаков семейной общины маленькое городище с несколькими землянками или наземными домами, служившими жилищем для нескольких десятков человек близких родственников19. Крупные дома в нижних горизонтах культурного слоя в Старой Ладоге или связанная переходами, как это одно время считали, система жилищ на роменско-боршевских поселениях рассматривались как признак существования у восточных славян патриархальной семейной общины. Однако сами по себе размеры жилищ не могут определять характер обитавших в них семей. К тому же предположение о связанных между собой роменских жилищах оказалось ошибочным, а староладожские большие дома отражают этнографические, а не социальные особенности их обитателей20.

Более чёткое представление об основной социальной организации восточных славян дают особенности погребальных сооружений. Весьма вероятно, что сооружение таких коллективных погребальных насыпей, как длинные курганы на территории кривичей (VI – IX вв.) и сопки в Приильменье (VIII – X вв.), в том числе, около четырех десятков сопок в Старой Ладоге21, отражает общественное строение племен, оставивших эти усыпальницы. Они могли принадлежать только большой патриархальной семье – крупному брачно-родственному коллективу, ведшему в сложных условиях лесной зоны Восточной Европы общее хозяйство (освоение новых земель, очистка от леса пахотных участков и т.п.).

В VI – VII вв. и в южных районах восточнославянского расселения сохранились ещё такие крупные патриархальные семейные коллективы. Об этом говорят и курганы с большим числом захоронений, и гнездовой характер расположения поселений. Исследователь славянских древностей в Молдавии И. А.Рафалович полагает, что на существование патриархальных общин у славян середины и третьей четверти I тысячелетия н.э. указывают и малые размеры поселений, и их планировка, и единичность производственных комплексов22.

В целом третью четверть 1 тысячелетия н.э. можно считать переходным этапом от семейной общины к территориальной, соседской.

И.И.Ляпушкин, обобщая результаты исследований памятников роменской культуры (VIII – X вв.), пришел к заключению, что в жилищах на этих поселениях жило по 4—6 человек, т.е. малая семья. Бытовой и хозяйственный инвентарь и запасы продовольствия, обнаруженные в этих жилищах, говорят о том, что этот небольшой коллектив вел индивидуальное хозяйство. Следов коллективной деятельности, которые могли бы свидетельствовать о существовании патриархальной общины, среди материалов роменской культуры не наблюдается23.

Если обратиться к материалам других восточнославянских поселений, синхронных роменским, то нигде каких-либо следов большой патриархальной общины уже нельзя обнаружить. Исследования жилищ и находок в них, как в южной, так и в северной части восточнославянской территории свидетельствуют о том, что главной социальной организацией славян была малая семья и территориальная община. Это подтверждают и материалы могильников. В VIII – IX вв. на смену коллективным погребальным усыпальницам всюду приходят небольшие по размерам курганы с индивидуальными (семейными) захоронениями.

Сложно сказать, когда и как происходил у славян распад большесемейной общины. Возникновение в VI – VII вв. таких поселений, как городища Зимно на Волыни, Пастырское в Черкасской области Украины и др. показывает, что патриархальная семья в ряде мест восточнославянского ареала начала распадаться уже в третьей четверти I тысячелетия н.э.

А вот по данным погребений видно, что большая патриархальная семья у восточных славян существовала вплоть до VIII – IX вв. Очевидно, что в течение длительного времени на восточнославянской территории сосуществовали несколько форм общественной организации. Параллельно малым семьям, входившим в территориальную общину, сохранялись большие семейные коллективы, ведущие хозяйственную деятельность общими усилиями (семейные общины под названием «дворищ» в Полесье и «печищ» на севере сохранялись вплоть до XVII – XVIII вв. и даже позднее). Сохранение таких коллективов было обусловлено самими условиями жизни в лесной полосе, необходимостью осваивать лес под пашню и т. п.