Сьюзен Бауэр - История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима Страница 3

Много тысяч лет тому назад шумерский царь Алулим правил городом Эриду – обнесенным стеной безопасным местом, отрезанным от долины непредсказуемой и суровой реки; позднее римляне назовут эту местность Месопотамией. Взлет Алулима к вершине власти отметил начало цивилизации, и его правление длилось почти тридцать тысяч лет.

Шумеры, которые жили в мире, где сверхъестественное и материальное еще не были разнесены в разные приделы, не задохнулись бы от второй части предыдущего предложения. С другой стороны, они бы с огромным трудом проглотили утверждение, что воцарение Алулима стало «началом цивилизации». С их точки зрения, шумеры были цивилизованными всегда. Царская власть Алулима, внесенного в список шумерских царей (вероятно, самая древняя историческая запись в мире), была «спущена с небес» и уже являлась абсолютной, когда появилась на земле.

Но, оглядываясь назад, мы видим появление первого царя в другой перспективе. Это море перемен в условиях жизни человека, начало совершенно новых взаимоотношений между людьми, на их землях, и их лидерами.

Мы не можем датировать правление Алулима, так как он не упоминается в каких-либо других записях, а также поскольку мы не знаем, сколько лет самому шумерскому царскому списку. Список был нанесен на глиняные таблички примерно в 2100 году до н. э. – но он, без сомнения, отражает гораздо более древние традиции. Более того, хронология, данная шумерским списком царей, не точно соответствует прошлому, как мы его знаем. «После того, как царская власть была спущена с небес, – сообщает нам список, – Алулим правил 28 000 лет как царь; [его наследник] Алалгар правил 36 000 лет».1

Продолжительность этих правлений позволяет предполагать, что оба царя действительно являются полубогами, пришедшими скорее из мифологии, чем из истории; или, быть может, Алулим и его наследник просто правили очень долго. Согласно данным шумеров, ими правили восемь царей, прежде чем в шумерской истории произошла чудовищная катастрофа, и «наводнение уничтожило землю». Каждое правление длилось около 36 000 лет – это предполагает, что царский список заключает в себе какой-то счет, который мы не понимаем.[2]

Что мы можем сделать – это отнести шумерского царя в далекое прошлое. Когда бы он ни правил, Алулим жил на земле, вероятно, полностью отличной от Месопотамии, которую мы знаем сегодня, с ее двумя известными реками – Тигром и Евфратом – впадающими в Персидский залив. Геологи говорят нам, что незадолго до начала истории (датировка 11 000 лет до н. э. хотя и далека от точности, но все же дает нам примерную точку отсчета) с полярных шапок далеко на юг, почти до Средиземного моря, спустился лед. При таком огромном количестве воды, содержавшемся во льду, океаны и моря были ниже; северный край нынешнего залива был, вероятно, равниной с бегущими через нее потоками, и океан омывал берег, который лежал примерно на уровне современного Катара. Регулярно выпадали дожди, так что земля здесь была увлажнена.

Когда началось потепление, и шапки льда начали таять, – процесс, длительность которого геологи оценивают в 5000 лет, между 11 000 и 6000 годами до н. э., – океан перехлестнул Катар и современную территорию Бахрейна. Человеческие поселения постепенно отступали перед поднимающейся водой. К 6000 году до н. э. Британия – ранее полуостров, выступающий из Европы – стала островом, а берег Персидского залива подполз к нынешним южным границам Кувейта. Равнина, которая лежала севернее него, была затоплена – не двумя реками, а комплексом мощных потоков, следы которых все еще видны на спутниковых фотографиях. Книга Бытия описывает одну реку с «четырьмя головами», бегущую через равнину.2

Но хотя земля и орошалась этими переплетающимися реками, она становилась суше. По мере того, как лед уходил, температура поднималась. Севернее залива дожди превратились в нечастые легкие дождики, которые имели место лишь в зимние месяцы. Летом над незащищенной равниной дули сухие ветра. Каждый год потоки выходили из берегов и смывали поля, оставляя на них ил. Из ила на берегах потоков образовывались наносы. А залив продолжал отползать на север.

Люди, которые жили на южной равнине, ближе всех к заливу, сражались за выживание на меняющейся и непредсказуемой местности. Раз в год их поля покрывало слишком много воды. Как только наводнение уходило, земля высыхала, становясь твердой. Здесь не было ни камня, ни леса, из которых можно было изготовить инструменты и жилища, ни обширных пастбищ – только тростник, который рос вдоль потоков, но зато было много грязи. Грязь, слепленная и высушенная, перемешанная с тростником и обожженная, становилась основанием их домов, кирпичами, которые образовывали стены их городов, их горшками и блюдами. Это были люди земли.[3]

Язык, на котором говорили в этих поселениях – шумерский – очевидно, не имеет отношения ни к одному другому языку на земле. Но ко времени, когда шумеры изобрели письменность, в их языке было много заимствований из другого языка. Слова шумеров построены на однослоговых корнях, но множество слов в древнейших надписях имеют незнакомые двусложные корни: имена двух самых крупных рек, которые пересекают равнину, обозначения хлебопашца, рыбака, плотника, разносчика, а также десятка других профессий, даже название самого города Эриду.

Древнейшая Месопотамия

Эти корни – семитские, и они доказывают, что шумеры не были одиноки на южной равнине. Семитские слова пришли от людей, чья родина находилась южнее и западнее Месопотамской равнины. Горы на севере и востоке Месопотамии останавливали путников, но путешествие с Аравийского полуострова или из Северной Африки было намного более простым делом. Именно так семиты появлялись в земле шумеров, одалживая им свои слова. И не только слова: семитскими заимствованиями обозначены почти все сельскохозяйственные работы (пахота, боронование) и мирные профессии, которые сопутствуют обработке земли (корзинщик, кожевенник, плотник). Именно семиты, а не шумеры, принесли свое мастерство в Месопотамию.

Итак, как же шумеры научились обрабатывать землю? Вероятно, это начиналось постепенно, как и у людей, которые жили в Египте и дальше к северу. Может быть, когда ледовый покров отступил, а стада поставлявших мясо животных двинулись на север и стали уменьшаться, люди, которые последовали за этими стадами, прекратили охоту и вместо этого начали сеять дикие злаки, которые хорошо вызревали на более теплых равнинах. Теперь эти люди меняли место своего обитания только тогда, когда менялся климат (как это совсем недавно делали туземцы Северной Америки в современной Канаде до прихода Жака Картье). Возможно, эти кочевники эволюционировали от собирательства к целенаправленной посадке злаков и уходу за ними – пока наконец не бросили свои перемещения совсем, чтобы осесть на одном месте. Хорошо питавшиеся мужчины и женщины рожали больше детей. Кремневые серпы и каменные жернова, которые находят везде от современной Турции до долины Нила, позволяют предполагать, что когда дети вырастали, они оставляли свои перенаселенные деревни и куда-либо уходили, унося с собой умение обрабатывать землю и обучая этому других.

Древние рассказы добавляют еще один штрих к легенде: когда под влиянием семитов шумеры стали сажать злаки вокруг своих деревень, жизнь стала настолько сложной, что им потребовался царь, чтобы помогать разрешать эти трудности.

Возник Алулим, царь Эриду – и так было положено начало цивилизации.

Легко нанести глянец лирики на «начало цивилизации». В конце концов, цивилизация – это то, что отделяет нас от хаоса. Цивилизованные города ограждены стенами, отделяющими улицы внутри от дикой неразберихи снаружи. Цивилизация, как объясняет археолог Стюарт Пиготт в своем введении к классическому учебнику Макса Маллоуэна о древних шумерах, это результат мужественной неудовлетворенности существующим положением. Пиготт пишет: «Появились люди, для которых новшества и изменения, а не приверженность традициям, приносили удовлетворение и облегчение: эти обновлявшиеся общества стали теми, кого мы можем считать основателями цивилизации».3

Фактически цивилизация появляется в результате более сильного побудительного мотива: уверенности в том, что никто не захватит слишком много пищи или воды. Цивилизация началась в плодородной пойме – и не потому, что это было райское место, переполненное природными ресурсами, а потому, что оно было настолько враждебно к населению, что деревне любого размера требовалось тщательное управление, чтобы выжить. Земледельцы вынуждены были объединяться для постройки каналов и резервуаров, необходимых для удержания паводковых вод. Кто-то должен был организовывать это объединение, кто-то – наблюдать за справедливым распределением ограниченного количества воды. Кто-то должен был определять, что зерно, выращенное земледельцами сверх нужд их семей, достанется тем, кто сам зерно не выращивает – корзинщикам, кожевенникам и плотникам. Только в недружелюбных к человеку условиях по необходимости появляется бюрократия – истинное клеймо цивилизации. В плодородных и по-настоящему обетованных землях, где хватает воды, пищи, дичи, минералов и лесов, люди обычно не заботятся о завтрашнем дне.[4]