Ричард Пайпс - Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками 1918 — 1924 Страница 3

В советской историографии, особенно сталинского периода, сложилась тенденция изображать гражданскую войну как иностранную интервенцию, в которой антибольшевистски настроенные русские играли роль наемников. Неоспоримо, что военные силы других государств присутствовали в России, однако гражданская война с начала и до конца была войной братоубийственной. На исходе 1918 года в кругах союзников поговаривали о «крестовом походе против большевизма»5, но планы эти никогда даже не приблизились к реализации. Анализ потерь, понесенных всеми сторонами за три года военных действий, показывает, что, за исключением нескольких тысяч чехословацких добровольцев (воевавших против большевиков) и в несколько раз большего числа латышей (защищавших Советы), а также четырехсот (или около того) британцев, жертвами войны стали в подавляющем большинстве русские и казаки. Французы и их союзники вступили в короткую перестрелку с пробольшевистским украинским партизанским соединением (апрель 1919), после чего покинули пределы страны. Американские и японские военные силы ни разу не вступили в бой с Красной Армией. Вклад союзников (главным образом англичан) состоял преимущественно в снабжении белой армии боевой техникой.

Армии, выступавшие против ленинских войск, обычно называют «белыми», или «белогвардейскими». Термин этот придумали большевики с целью дискредитации противника, и впоследствии он был им самим принят. Белый был цветом знамени Бурбонов и французских монархистов XIX века. Большевики старались создать впечатление, будто целью противника была, точно так же, как и французской эмиграции 1790-х, реставрация монархии. В действительности же ни одна из так называемых белых армий не делала восстановление царского режима своей целью. Все они обещали предоставить народу России возможность свободно избрать форму управления страной. Самая значительная из всех Добровольческая армия взяла себе не черно-оранжево-белый романовский флаг, но бело-сине-красный, национальный6, и в качестве гимна — не «Боже, царя храни», а марш гвардии Преображенского полка. Организаторы и командиры Добровольческой армии, генералы Алексеев, Корнилов и Деникин, все происходили из крестьян и не выказывали особой любви к Николаю Второму: Алексеев был в свое время одним из самых решительных сторонников его отречения7. Белые генералы не являлись сторонниками восстановления монархии не только по принципиальным соображениям: этот вопрос невозможно было решить практически, ибо из всех возможных кандидатов на российский трон одни были убиты, другие устранились от политики. [Типичной была реакция великого князя Николая Николаевича, самого популярного члена царской семьи, жившего в 1918 году в Крыму на покое. Будучи спрошенным, не возьмется ли он возглавить Белое движение, он ответил уклончиво: «Я родился вскоре после смерти Николая Первого, и все мое воспитание проходило в его традициях. Я солдат, привыкший подчиняться приказам. Теперь мне некому подчиняться. При определенных обстоятельствах я сам должен определять, кого мне слушать — например, Патриарха, если он скажет мне делать то-то или то-то (отрывки из дневника кн. Григория Трубецкого. Denikin Papers, Box 2, Bakhmeteff Archive, Rare Bookand Manuscript Library, Columbia University, p. 52). Ср.: Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 4. С. 201–202]. Согласно несколько романтичному представлению генерала Головина, Белое движение было «белым» в том лишь смысле, что белый цвет является суммой всех цветов спектра: дух, возобладавший в белых русских армиях, согласно его рассуждению, был не тот, что у контрреволюционных сил, наводнивших Францию в 1792 году, но дух революционной армии, из которой вышел Наполеон Бонапарт. [Головин Н.Н. Российская контрреволюция. Таллин, 1937. Кн. 9. С. 93; Кн. 5. С. 65. В то же время следует отметить, что офицеры, находившиеся в рядах белой армии в последнюю фазу гражданской войны, во все большей степени становились монархистами, иногда даже до фанатизма. Это было замечено иностранными офицерами, находившимися при белой армии, например, полковником Джоном Уардом, бывшим в 1919 году в столице Колчака Омске. Он говорил, что «русские офицеры — роялисты все до одного», что у них «детская приверженность принципам монархии» (См.: Ward J. With the «Die-Hards» in Siberia. London, 1920. P. 60). He следует думать, однако, будто в 1919 году население России так же негативно относилось к идее царской власти, как за два года до того: когда Ленин приказывал расстрелять Николая Второго и большую часть членов династии Романовых, он делал это из страха перед возможным возрождением роялистских настроений в стране.].

Гражданская война в России велась на территории, которая, за исключением невысоких Уральских гор, представляла собой одну сплошную равнину и мало походила на войны 1914–1918 гг. на территории Центральной и Западной Европы. Здесь не было определенной линии фронта. Войска передвигались в основном вдоль железнодорожных путей, практически не внедряясь в обширные пространства, лежащие по сторонам. Все находилось в беспрерывном процессе становления, и зачастую армии формировались не в тылу, а уже в виду неприятеля, и посылались в бой без предварительной подготовки8. Армии появлялись внезапно и так же неожиданно рассыпались и исчезали. Части, наступление которых, казалось, было ничем не остановить, теряли строй и превращались в сброд, столкнувшись со сколько-нибудь решительным сопротивлением. Фронтовые позиции были слабо укреплены, обычным делом было для дивизии, насчитывающей несколько тысяч личного состава, удерживать линию фронта до 200 километров, причем на одну «бригаду» приходилось всего несколько сот человек9. Нерегулярные части переходили порой на сторону неприятеля, сражались некоторое время в его рядах, затем снова перебегали на другую сторону. Десятки тысяч красных солдат, попав в плен, вливались в ряды белых и посылались воевать против вчерашних товарищей по оружию. Белых, взятых в плен после эвакуации частей Врангеля, обрядили в красноармейские шинели и отправили драться с поляками. За исключением небольшой горстки добровольцев, солдаты обеих сторон не имели ни малейшего представления, за что они сражаются, и часто дезертировали при первой возможности. Текучесть и постоянная сменяемость общей картины делает практически невозможным представить последовательность военных действий в графических формах, особенно учитывая то обстоятельство, что за спиной войск основных воюющих сторон действовали независимые банды «анархистов», «зеленых», «григорьевцев», «махновцев», «семеновцев» и другие партизаны, преследовавшие свои собственные цели. Карты фронтов гражданской войны напоминают полотна Джексона Поллока, где белые, красные, зеленые и черные линии идут во всех направлениях и пересекаются случайным образом.

Поскольку Красная Армия одержала в гражданской войне победу, возникает искушение объяснить это лучшим, чем у белых, командованием, более высокими устремлениями. Субъективные факторы, несомненно, играли значительную роль в определении итогов войны, однако внимательное изучение боеспособности сторон приводит к выводу, что решающую роль сыграли факторы объективные. [Под «объективными» факторами я подразумеваю такие, которых не могли изменить направленные усилия воюющих сторон, например обстоятельства, определяемые географическим их расположением. Факторы «субъективные» определялись установками, ценностными ориентациями, способностями и другими личными характеристиками участников.]. Здесь просматривается определенное сходство с ситуацией, сложившейся в ходе американской гражданской войны, когда на стороне Севера оказались подавляюще высокая численность населения, промышленные ресурсы и транспорт, в результате чего он мог рассчитывать на победу, была бы только воля сражаться. Со стратегической точки зрения все преимущества были на стороне Красной Армии. Способность белых выстаивать против такого подавляющего превосходства и даже, в одном случае, практически одержать победу, свидетельствует, что, вопреки здравому смыслу, мы должны признать: это у белых был лучший генералитет и более высокий боевой дух. При окончательном анализе оказывается, что белые потерпели поражение не из-за того, что боролись за дело, которое не пользовалось поддержкой населения, и не вследствие фатальных политических и военных просчетов, но потому, что столкнулись с необоримыми препятствиями.

Большевики, и это стало их существенным преимуществом, были едины, в то время как противник разобщен. У Красной Армии имелось единое, сплоченное командование, получавшее приказы от единодушного и единовластного политического руководства. Даже если в среде красного командования и возникали разногласия, оно могло вырабатывать стратегические планы и планомерно их реализовывать. Белые армии, повторим, были разобщены, их разделяли огромные пространства. Их командующие не только не имели возможности выработать общую стратегию, но не могли даже связаться друг с другом, чтобы скоординировать военные операции. Связь между Деникиным и Колчаком поддерживалась за счет личного мужества офицеров, готовых рисковать жизнью, пересекая фронтовую линию красных: иногда требовался месяц, чтобы сообщение дошло по адресу. [Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 5. С. 85–90. Это обстоятельство часто упускают из виду те историки, которые усматривают причину не-скоординированности действий белых в несостоятельности их командования. См., напр.: Brinkley G.A. The Volunteer Army and Allied Intervention in South Russia, 1917–1921. Notre-Dame, Indiana, 1966. P. 191]. В результате Южная, Восточная и Северо-Западная армии действовали независимо друг от друга, минимально координируя свои действия. Обстоятельства усугублялись тем, что белые армии состояли из случайно соединенных частей, у каждой из которых было свое командование и свои интересы: это, например, можно сказать о наиболее многочисленном контингенте Южной армии, казаках, подчинявшихся приказам белых генералов только постольку, поскольку эти распоряжения их устраивали. При таком положении дел ошибки, совершенные красным командованием, можно было исправлять, а хорошо рассчитанные операции белых проваливались, поскольку приказы плохо исполнялись.